Вахмистр переложил поводья в левую руку, пятерней почесал за ухом, затем надвинул кивер на глаза, махнул рукой и скомандовал:
– Бери в кольцо, в комендатуре разберутся. И того нужно забрать, что под стеной, – он хмуро посмотрел на подчиненных и добавил, как бы оправдываясь. – А если оставим как есть, другой патруль эту историю навесит на нас. Вон, копытами уже стучат.
Со стороны площади послышался звонкий цокот подков.
Глава третья
Ясное утро розоватым золотом окрасило кресты парижских соборов, черепичные крыши дворцов и чугунное литье парковых оград и мостов. Всадники из различных русских кавалерийских частей образовали каре на площади Согласия, находящейся близ Елисейских полей в центре города. Едва ли не последней на построение прискакала сотня терских казаков, в которой служил Дарган, так отличившийся накануне. Сотник в черкеске дорогого сукна с начищенными газырями и при турецкой кривой сабле, похожий на поджарого смоляного горца, гортанным голосом отчитывал казаков:
– Подравняйсь по фрунту, чего как чакалки – стаей! Одного позору мало, так на другой нарываетесь? Сейчас государь всем страху задаст, дай только объявится.
Войска ожидали прибытия самого императора Александра Первого, который за взятие неприятельской столицы должен был в числе прочих наградить и терское казачество боевой шашкой в богато убранных ножнах. Это обстоятельство заставляло бравых молодцев на строевых конях, в барашковых папахах и черкесках распрямлять плечи, подтягивать без того тощие животы. Кони мотали мордами, беспокойно грызли железные удила.
Светлоглазый урядник Дарганов, совсем недавно занимавший место в первом ряду конников и бывший неоспоримым претендентом на место сотника, переместился в середину отряда, как бы под защиту плотно окруживших его станичников. Он крепко провинился, и сегодня, наряду с награждением, ему должны были вынести окончательный приговор, ожидание которого вызывало у него волны холода, катящиеся по спине.
– Даргашка, пошто папах на зенки насунул? Неужто стыдно? Тебе только бы по иноземным скурехам шастать, – не унимался сотник, гарцевавший на кабардинце сбоку строя. – Нашел тощую да белобрысую!… И титьки с алычиные упырья.
– Да он и сам из белобрысых, – со смешком отозвался кто-то.
Сдвинув головной убор на затылок, Дарганов скрипнул зубами, молча окинул заполнившую свободное пространство на площади толпу парижан и тут же дерзко улыбнулся белозубой улыбкой – терять уже было нечего. Но чувствовалось, что за дерзостью казака прячется сильнейшее душевное волнение. Чтобы скрыть его, он встряхнулся и повел очами по сторонам.
Сама площадь находилась на возвышении, с нее открывался прекрасный вид на город с церквями, садами, просторными дворцами, в том числе и принадлежащими королевской династии Бурбонов. Все это великолепие, так украшающее левый берег Сены, Дарган видел не впервые, но теперь в душе у него возникло щемящее чувство обиды за то, что вновь полюбоваться ажурными мостами и орнаментами каменных строений, похожими на розовые пуховые шали, ему, скорее всего, больше не придется.
Окинув панораму затуманенным взором, Дарганов снова перевел взгляд на толпу, стараясь высмотреть знакомую женскую фигуру, и вдруг увидел девушку чуть ли не возле лошадиных морд у первого ряда конников. Она была одета в голубую жилетку поверх красного платья с длинными рукавами и пышными оборками, вплела в светлые волосы голубую ленту, а на ноги обула красные туфельки с бантами. И вот теперь, не сводя влюбленных глаз с казака, француженка растянула полные губы в радостной улыбке.
Терцы зыркали на нее черными зрачками, нервно подергивали усами. Предмет ее обожания тоже приосанился и, покосившись на сотника, незаметно подмигнул ей. Девушка просияла еще больше, на ее высокой шее золотым ручейком заструилась все та же цепочка. Как именно подружка сумела проскочить мимо часовых, охранявших все вокруг, оставалось загадкой, но об этом сейчас никто и не думал. Всем собравшимся, несмотря на нарядность девушки, все-таки было не до нее, потому что самодержцы не часто объявлялись перед народом.
Между тем из-за здания с колоннами показалась кавалькада всадников в праздничном убранстве. На головных уборах многих из них развевались пышные разноцветные перья, груди сверкали не только от начищенных доспехов, но и от множества наград. Впереди на чистопородном арабском скакуне гарцевал император Российской империи Александр Первый, рядом с ним старался держаться король Франции Людовик Восемнадцатый, сидящий на сером в яблоках коне. Позади подпрыгивали в седлах монархи союзных держав, одержавших победу над Наполеоном.
– Сотня, во фрунт!
Подвздыбив накрученные усы, сотник бросил раскаленный взгляд на казаков, затем заставил кабардинца встать перед строем и замереть на месте. Всадники, стоявшие по четыре в ряд, приподнялись в стременах. У многих поверх газырей в жарких солнечных лучах заблестели на груди боевые ордена и медали.
Навстречу императорскому выезду вылетел вороной конь, и генерал Ермолов, назначенный командовать церемонией, громко доложил государю о построении, посвященном вручению наград за освобождение Франции от диктатора Наполеона Бонапарта. Александр Первый выехал вперед и произнес короткую речь, после которой грянуло мощное «ур-ра-а», перекатами разнесшееся над крышами дворцов, окруживших площадь.
Дарганов почувствовал, как изнутри его начинает распирать от гордости, словно это он и есть главный герой всего происходящего. На какое-то время он забыл о девушке, о неминуемом наказании, забыл про все, ощущая лишь тяжесть двух серебряных крестов с Георгием Победоносцем в центре и двух серебряных медалей «За храбрость» и «За взятие Парижа 19 марта 1814 года», и одной бронзовой как участнику войны 1812 года. На лицевой стороне ее была выбита пирамида с глазом, а на оборотной – надпись, гласящая: «Не нам, не нам, а имени твоему». Лишь эти знаки доблести сейчас имели значение.
Тем временем император перешел к награждениям особо отличившихся частей и соединений. Дошла очередь до корпуса под командованием генерала Ермолова, включавшего в себя и терских казаков.
Кавалеристы, удостоенные наград, один за другим подъезжали к Александру Первому, получали из его рук ордена, медали и боевое оружие и вновь занимали свое место в строю. Когда командир кавказского отряда прогарцевал за наградной шашкой мимо сотни, воздух снова сотрясло многократное казачье «ур-ра». Окинув отеческим взглядом идеальное каре, составленное из всадников различных кавалерийских частей, русский император чуть наклонился к французскому королю, потряхивающему белыми буклями, и сказал ему несколько слов. Он решил лично отблагодарить воинов-джигитов и пригласил Людовика Восемнадцатого принять участие в церемонии. А затем вместе с ним и Алексеем Петровичем Ермоловым подъехал к терцам, властно обозрел четкий строй.
– Слава терским казакам! – привстав в стременах, громко крикнул он.
– Слава! Слава! Слава! – гаркнули в ответ луженые глотки всадников.
– Я награждаю вас боевой шашкой за доблесть, проявленную при взятии Парижа. Казаки, вы всегда были на передовых позициях, чем заслужили всенародную любовь.
– Слава! Слава! Слава!
После пространной речи император пощипал рыжие бакенбарды, передав шашку командиру кавказского соединения, на виду у всех поцеловавшему лезвие, он продолжил говорить.
– Честь вам и благодарность, храбрым защитникам родины, – с неподдельным чувством сказал он. – Великая Российская империя была, есть и останется непобедимой, пока ее защищают казаки – гордые и бесстрашные сыны Отечества. Слава!
В ответ снова прозвучало дружное троекратное «слава».
Дарганов посмотрел на своего друга Гонтаря, на казака Черноуса, тоже едва унимавших радость, опять вперился глазами в императорскую грудь и вдруг заметил, что Александр Первый прокалывает колючим взором именно его. Казака словно кипятком ошпарило, в голове пронеслась мысль, что пришел час расплаты. Он вильнул зрачками на полноватого короля Франции, с интересом косившегося на конников, выглядевших столь экзотично.
Император поманил к себе сотника, о чем-то расспросил его, затем обернулся к сопровождавшему его офицеру и взял с бархатной подушечки медаль. Началось персональное награждение терцев, отличившихся в боях за город Париж. Казаки получали знаки отличия и снова возвращались в строй, это продолжалось до тех пор, пока на подушечке не остался всего один серебряный крест. Подняв его за крепление, Александр Первый подержал награду в руках, как бы взвешивая ее, и громко провозгласил:
– Урядник Дарганов!
Всадники раздвинулись, давая Даргану возможность выехать из строя и предстать перед императором. Казак шевельнул поводьями, трогая коня по освободившемуся проходу, непроизвольно схватил боковым зрением фигурку девушки, стоявшей поодаль, и снова нацелился зрачками на розовое лицо государя императора с пышными бакенбардами. Оно будто подсвечивалось золотыми эполетами и наградами, сиявшими на обеих сторонах груди. Уряднику казалось, что Александр Первый весь оделся светом, будто засиял неземным образом в святом храме.
– За воинскую доблесть, проявленную в битве с врагом, ты награждаешься третьим солдатским орденом Святого Георгия. – Подколов крест рядом с двумя другими, император трижды облобызал героя. Забрав что-то у адъютанта, он продолжил: – Тебе присваивается звание хорунжий с вручением надлежащих знаков отличия.
Он протянул Даргану отливающие золотом погоны, подождав, пока казак переложит их в одну руку, распрямил затянутую в перчатку ладонь и поднес ее к головному убору.
– Благодарю за службу.
Дарганов отдал честь.
– Рад стараться, Ваше Императорское Величество, – звонко выкрикнул он. – Служу царю и Отечеству.
– А ведь ты мог бы стать сотником и получить орден Святой Анны, – с нескрываемым сожалением добавил самодержец, опуская перчатку вниз.
Урядник виновато поморгал веками, но головы не опустил. В этот момент девушка громко воскликнула и радостно захлопала в ладоши. На лице ее засветилась улыбка, видно было, что она готова броситься и тут же прилюдно обнять казака. Все повернулись в ее сторону.
– Кто это? – приподнял брови император.
– Ваше Величество, думаю, это и есть та самая девушка, которую хорунжий Дарганов взял силой, – сообразил генерал Ермолов. – Теперь она стала его невестой.
– Что прикажете делать, Ваше Величество? – вежливо осведомился адъютант. – Надо ли препроводить ее к народу?
– А как она сюда пробралась?… – начал было Александр Павлович, но тут же замолчал, обменялся мимикой с поджавшим губы королем Франции. Затем снова смерил девушку заинтересованным взглядом и пожал плечами. – Что ж, если эта мадемуазель такая проворная, то пусть уж присутствует.
Людовик Восемнадцатый жестом подозвал к себе одного из сопровождающих, что-то шепнул ему на ухо и обратился к российскому императору:
– Ваше Величество, не считаете ли вы возможным дать благословение на супружество вашего подданного с подданной моей страны? Если они оба находятся здесь, то почему бы нам не воспользоваться столь благоприятным моментом? – с легкой иронией сказал он. – Если вы выразите одобрение этой мысли, то я дам указание, чтобы сюда пригласили католического священника. Русского архимандрита я видел в вашей свите.
– Да, это было бы замечательно, но с помолвкой у них получилось… чуть нескладно, – подергал щекой Александр Первый, хранитель патриархальных устоев своей страны. – Удобно ли будет благословлять их, и согласится ли на это наш священник?
– Мне кажется, что главным здесь является другое, а именно то, захочет ли мужественный казак взять в жены избалованную француженку. Ведь ей придется столкнуться с грубой работой, – не унимался король Франции. – Нужно спросить вашего подданного, нужна ли ему такая женщина?
– А разве он еще не дал ответа? – завертел головой император, но приближенные не отвечали, они уткнулись в землю, зная непостоянство свободолюбивых терцев. Император уставился на Дарганова, жестко спросил его по-русски: – А между собой вы договорились или ты берешь в жены эту мадемуазель лишь для того, чтобы избежать более сурового наказания?
– Так точно, Ваше Императорское Величество, договорились, – громко подтвердил казак и добавил совсем уже по-простецки: – В хозяйстве все сгодится, да и нравится она мне.
– Вот ведь какая азиатская душа! – император засмеялся в жесткий воротник парадного кителя, потом откашлялся и спросил: – Невеста в станице есть?
– Есть, но у нас, казаков, все по обоюдному согласию. Свадьбу сыграю с той, с которой захочу.
– Тогда зови парижанку сюда. Да смотри не обижай ее.
– Как же ее можно обижать-то, Ваше Величество, когда она такая хлипкая?!
Девушка прошла между строем казаков и царственной свитой так легко и естественно, словно она выросла при дворе. Дарган соскочил с коня и, взяв его под уздцы, встал рядом с невестой.
Оценив красоту француженки, Александр Павлович прищурился и спросил ее по-французски:
– Как ваше имя, мадемуазель?
– Мое имя Софи де Люссон, Ваше Величество, – приседая в книксене, с достоинством ответила девушка.
– Так вы из дворянского сословия!… – немного удивленно заметил император. – Простите, а сколько вам лет?
– Мне семнадцать лет, по законам нашей страны я уже совершеннолетняя, – девушка продолжала спокойно информировать о себе императора другого государства. – Наша семья относится к старинному дворянскому роду, но сейчас мы разорены поборами на воинские нужды, проводимыми императором Наполеоном, не оправдавшим наше доверие.
Александр сочувствующе почмокал губами, затем прошелся взглядом по статной фигуре казака. Видно было, что тот ему нравится, но не настолько, чтобы одобрить выбор французской дворянки. Хмыкнув, он заскрипел седлом, наклоняясь вперед, и сказал новоиспеченному хорунжему:
– Ты служишь Отечеству с честью и доблестью, за то награжден, но вот того, что с местной девушкой обошелся дерзко, мы простить не имеем права. В победившей армии разбойников и насильников быть не должно.
– Так точно, Ваше Величество, – обдался холодным потом казак. Он думал, что отделался малым страхом, а оказалось, что экзекуция только начинается. – Не должно, как пить дать.
– Потому мы намерены сначала огласить справедливый приговор, а уже потом дать вам благословение, – посуровел император. Покосившись на короля Франции, со вниманием наблюдавшего за происходящим, он приказал: – Развернись лицом к строю.
Дарганов протянул было самодержцу только что полученные погоны, но Александр Павлович сделал упреждающий жест, давая понять, что провинившийся разжалован не будет. Он подождал, пока казак засунет знаки отличия за отворот черкески, и когда тот повернулся, сказал тихо, так, чтобы слышали лишь всадники, замершие в строю напротив него, да юркий переводчик при французском короле:
– Из комендатуры на острове Ситэ нам поступило сообщение, что терской казак, урядник Дарганов, лишил невинности французскую девушку, а перед этим избил ее друга. По законам военного времени за подобное преступление полагается виселица или каторга, – император грозно повел очами по каменным лицам конников, помолчал, посмотрел на побелевшего новоявленного хорунжего, на его подругу, застывшую встревоженной птицей, и смягчил складки на лице. – Но девушка отказалась от того, чтобы исполнили подобный приговор, она выразила желание стать женой насильника.
– Любо, – раздалось из середины сотни сразу несколько голосов, их дружно подхватили остальные. – Любо, любо.
– Но мы не имеем права допускать, чтобы столь дерзкое преступление осталось без наказания, – решительно поднял руку вверх Александр Первый. – Поэтому вынесли постановление об отправке хорунжего Дарганова в Россию.
Седла под казаками осуждающе заскрипели, почувствовав настроение хозяев, зафыркали лошади, зацокали копытами по круглым булыжникам. На лице короля Франции отразилось удивление, смешанное с восхищением поступком диковатого на вид воинства. Наверное, он, как и его предшественник на французском троне император Наполеон, сосланный на остров Эльба, в который раз пытался осмыслить, каким же образом это дикое средневековое воинство сумело разгромить армию цивилизованной страны, хорошо обученную и вооруженную современным оружием. Девушка, до этого момента вникавшая в смысл выступления, быстро прижала руки к груди.
– С высочайшего дозволения, хорунжий Дарганов будет продолжать службу на станичном кордоне, – подал голос из-за спины императора генерал Ермолов. – Казаки, решение Его Величества справедливое, никому не позволено безобразничать на чужой земле. Вы люди вольные, но именно потому и должны вести себя мирно. Ведь мы служим в освободительной армии.
Сотня молчала, казаки терзали поводья, не смея напрямую выражать неудовольствие решением императора всероссийского.
– А теперь приведите священников, пусть они освятят их союз, – обернувшись назад, повелел Александр Первый.
Подоспели два священнослужителя из разных конфессий: один с молитвенником, второй со свечами и кадилом. Совершив ритуал, они заодно перекрестили и казаков. Император соскочил с коня, предложил проделать то же самое французскому королю, вместе они подошли к молодым. Бормоча слова молитвы, самодержец широким крестом осенил новоявленную семейную пару справа налево, король последовал его примеру, но он махнул кистью в перчатке слева направо. Когда все закончилось, Александр Первый снял с пальца перстень с большим камнем, надел его на палец Даргану и сказал:
– Благословляю на долгую супружескую жизнь и на верную службу на благо Отечества на Кавказском кордоне.
В первый раз за все время он улыбнулся по-настоящему и сразу отошел в сторону. Французский король тоже не ударил лицом в грязь, он снял с мизинца кольцо с бриллиантом и надвинул его на средний палец правой руки молодой жены.