Оставался один выход, самый простой и самый неприятный.
Александра заперла за собой дверь и торопливо спустилась по железной гремящей лестнице, которую в шутку называла своей гремучей змеей. Миновала нежилой четвертый этаж, как всегда, стараясь не смотреть по сторонам. Забитые гвоздями двери двух пустовавших мастерских печально напоминали ей прошлое, совсем недавнее. Тут жили ее друзья, к ним она спускалась запросто, одолжить кофе, сахару, сигарет, – и так же свободно они входили в мастерскую к ней. Двери она тогда вовсе не запирала. Никто их не запирал тут, пока весь подъезд был населен. Художники, скульпторы, реставраторы, их клиенты, модели и просто знакомые входили в любую мастерскую, как к себе домой. Жизнь кипела даже на лестничной клетке. Нынче все опустело. Женщина не хотела себе признаваться, что ей страшно в этом вымершем доме.
На третьем этаже она не удержалась, остановилась на миг возле двери скульптора. Оттуда слышалась музыка. «Фея» явно прибыла вовремя, романтический вечер обещал быть удачным. «Если только Марья Семеновна не сообразит, что ее и на сей раз отослали с ложным поручением. Странно, что ей это так редко приходит в голову! Мы все на удивление долго не замечаем обмана, когда речь идет о наших близких…»
Дойдя до второго этажа, она постучалась в дверь бывшей мастерской Рустама. Стучать пришлось несколько раз, под конец она забарабанила кулаком. Дверь распахнулась неожиданно для нее, Александра не слышала приближающихся шагов.
Маргарита стояла на пороге, стягивая на груди края расстегнутой вязаной кофты. Из-под них виднелось белье. Волосы у нее были мокрые, с потемневших рыжих прядей капала вода, и женщина машинально ежилась, когда щекочущие капли стекали по шее.
– Неужели моешься? – растерянно спросила Александра. Она давно отвергла идею омовений на своем убогом чердаке, за недостатком воды, а также из-за жестоких сквозняков. В зимнее время это было то же самое, что мыться на улице. За всеми гигиеническими нуждами приходилось обращаться к жившим неподалеку друзьям, в которых, к счастью, недостатка не имелось.
– Согрела воды в чайнике, вымыла голову, – Маргарита снова провела ладонью по слипшимся волосам. – Я простужусь тут на пороге. Что ты хочешь?
Художница отметила, что та говорила уже как полноправная хозяйка предоставленной ей квартиры, как будто к ней заявилась с пустыми разговорами надоедливая соседка. Она не обиделась, но внутренне сжалась. Слова, заготовленные было, примирительные и дружеские, остались не произнесенными. Александра сухо сказала:
– Мне срочно нужно уехать, а наверху остались две ценные картины. Ты не могла бы за ними присмотреть?
– За картинами? – рассмеялась Рита, округлив глаза. Впрочем, удивление было разыграно скверно, Александра видела, что бывшая подруга чувствует неловкость. – Это же не малые дети!
– Баловаться они, конечно, не будут, но их могут украсть, – так же отрывисто, бесстрастно произнесла Александра. – И я никогда за них не расплачусь.
– Да я не отказываюсь! – Посерьезнев, Маргарита отступила на шаг в глубь прихожей. – Сейчас намотаю на голову полотенце и поднимусь.
– Я на пару часов. – Александра протянула ей ключ от мастерской. – Иди туда и запрись. Там много книг… Не знаю, что еще предложить. Плохая из меня хозяйка!
Она хотела сказать о визите адвоката, но отчего-то промолчала. Снова промолчала о важном деле, второй раз за день, в совсем несвойственной ей манере. История, правил которой Александра еще не понимала, уже управляла ее поведением, меняла его неузнаваемо. Она как будто наблюдала за собой со стороны, удивляясь, огорчаясь и негодуя, но сделать ничего не могла.
И тут Маргарита снова удивила ее. Взяв ключ, женщина помедлила секунду, и вдруг, ни слова не говоря, бросилась на шею подруге. Александра ощутила ее дрожь – так дрожит человек, готовый разрыдаться. Но Маргарита сдержалась. Отстранившись, отведя в сторону взгляд, она севшим голосом проговорила:
– Ну договорились, я сейчас же поднимусь.
Александра торопилась и потому не стала спрашивать, чем вызван этот неожиданный сердечный порыв, внезапно вернувший их во времена студенчества, когда не было подруг ближе. Ей показалось, что Маргарита силится выдавить еще что-то, но она не стала дожидаться продолжения. Махнув на прощание, Александра побежала вниз по лестнице.
Оказавшись на улице, она торопливо пошла к метро, иногда переходя на бег. Отчего-то женщина очень спешила, хотя никто ее не подгонял и не ждал. Ей смутно помнилось, что приемные часы в больницах обычно бывают с четырех до шести пополудни. Уже была четверть пятого, а ведь еще надо было добраться до станции метро «Аэропорт», рядом с которой располагалась больница, в которую отвезли Эрделя, – хлопотами жены, обзвонившей в панике всех влиятельных по врачебной части знакомых.
«Даже если успею приехать в часы посещений, врачей конечно уже не будет, разве что дежурные? – Александра, с трудом переводя дух, бегом спустилась в переход метро, едва не упав на скользкой гранитной лестнице. – Какого лешего я ждала до последнего, почему все происходит так поздно, так неправильно, ведь меня наверняка никто сегодня и слушать не будет!»
И все же она не вернулась. Уже в электричке, втиснувшись в набитый вагон, женщина вспомнила, что со вчерашнего вечера не видела свою кошку. Цирцея, взятая с улицы, прижилась у нее всего год назад, но время от времени отправлялась бродяжничать, по старой привычке, томимая жаждой воли и острых ощущений, которую испытывает порой даже совершенно домашнее животное. Тощая черная кошка с пронзительно яркими зелеными глазами была единственным существом, делившим с Александрой одиночество и лишения на чердаке, продуваемом всеми ветрами. Когда кошка исчезала надолго, Александра переживала, как переживала бы за ребенка.
Именно долгим отсутствием Цирцеи она и пыталась объяснить волну тревоги, внезапно поднявшуюся у нее в груди, когда электричка тронулась и, набирая скорость, помчалась в глубину тоннеля. Это было просто, понятно и знакомо. Это не требовало объяснений. И это было совсем не то, что мучило ее и волновало, но сейчас женщина предпочитала думать иначе.
Глава 7
– Нет, к нему не пускают, – повторила медсестра, к которой Александре удалось обратиться со второй попытки. Полная женщина с приятным лицом говорила резко и даже агрессивно. Голос и тон на удивление не вязались с ее внешностью. – Сколько можно об одном и том же?! Нельзя!
– А как увидеться с врачом, который его наблюдает? – не сдавалась Александра.
Женщина посмотрела на нее так, словно услышала нечто оскорбительное:
– С каким еще врачом? Что вы придумываете? Нельзя. И вообще, посторонним…
– Но я родственница. Я… его дочь! – выпалила Александра и сама удивилась, как легко ложь соскользнула с ее языка. Она уже готовилась получить новую порцию категоричных отказов и уйти, однако медсестра неожиданно заинтересовалась:
– Дочь? А тут жена его была утром… Вы что же, ровесницы?
– Я от первого брака, – вдохновенно солгала Александра, почуяв, что напала на верный путь. – Я… Мы с его женой не общаемся.
– Вот что! – удовлетворенно произнесла медсестра. Она даже заулыбалась. – Значит, поэтому она велела никого к мужу не пускать!
– Жена велела? Не он сам? – переспросила Александра.
– Да что он может велеть, он лежит круглые сутки под капельницами, все равно что прикованный. Хоть и в сознании, а…
Не договорив, женщина красноречиво махнула рукой. У Александры дрогнуло сердце, и она осторожно спросила:
– Так можно мне с ним повидаться? Хотя бы на минуту?
– Ох, не знаю… – протянула медсестра. – Не было бы потом скандала…
Художница заподозрила, что та приняла некую мзду от супруги Эрделя, и возможно, теперь ожидала того же самого от нее. Взяток она раздавать не умела, и каждый раз, сталкиваясь с этим явлением, становилась в тупик. Как предложить, сколько? Денег, которых она в принципе, беречь не умела, было не жалко, но Александру преследовало ужасное ощущение, что она оскорбляет человека, протягивая ему подачку.
– Если вы с ней делите наследство, я не желаю получить по шее, ни за что! – продолжала медсестра, косясь по сторонам. – Хотя посещения разрешены, она просила ни в коем случае никого не пускать!
Александра молча расстегнула сумку, стала доставать кошелек. Увидев это, медсестра изменилась в лице, сделала отрицательный жест и пошла прочь по коридору. Художнице стало жарко от стыда, лицо словно кольнули сотни мелких иголок. «Как всегда, опозорилась! Не умею я этого!» Но тут же она увидела, что медсестра, остановившись на повороте коридора, выразительно манит ее за собой. Подскочив к ней, Александра, проявив несвойственную себе догадливость и ловкость, все же сунула в приготовленную ладонь тысячную купюру. Она понятия не имела, сколько может стоить такая нелегальная услуга, и просто дала то, что подвернулось. По всей видимости, она угадала. Медсестра, сдобно улыбнувшись, мелодичным голоском сообщила:
– Следующая палата. Отдельная, платная, так что можете оставаться сколько хотите. Женушка сказала, что сегодня больше не приедет. А если вдруг что, так я на посту до утра, предупрежу.
Она явно стремилась отработать полученные деньги.
Александра, сконфузившись, кивнула.
Палата, занимаемая Эрделем, была похожа на узкий пенал. Вся немногочисленная мебель стояла вдоль одной стены, вдоль другой можно было лишь провезти каталку. Треть палаты занимала кровать.
Когда Александра вошла, Эрдель лежал с закрытыми глазами. Женщине показалось, что он спит, таким неподвижным было его посеревшее, невыразительное лицо. Она остановилась в замешательстве. «Зачем я пришла? Если он правда был против, он мне не простит этого… Это просто невежливо!»
В следующий миг Эрдель открыл глаза и сонно посмотрел на женщину. Опустил веки и тут же снова широко распахнул глаза. Приподнял голову с подушки. Александра подскочила к нему:
– Евгений Игоревич, простите ради бога, что я без разрешения! Но я не могла не прийти!
– Саша… – Он смотрел на нее с выражением, которое ее озадачило. Во взгляде мужчины читалось беспокойство и вместе с тем вялая покорность. Ничего подобного взгляд Эрделя, человека сугубо прагматичного, прежде не выражал.
– Вы все-таки пришли. – Эрдель говорил шепотом, превозмогая слабость и, как показалось Александре, дурноту.
Она решилась придвинуть единственный стул и присесть рядом с кроватью. Склонившись, женщина взяла больного за руку. Прежде она не осмелилась бы на подобный жест, их отношения с Эрделем были при всей теплоте безличными. Но сейчас она чувствовала к нему острую жалость. Рука мужчины оказалась сухой и горячей.
– У вас температура, – сказала она, только чтобы не молчать, глядя в эти вопрошавшие ее глаза.
– Зачем вы пришли? – спросил он. – Я же велел вам уезжать из города.
– Записку все-таки оставили вы? Ваша жена не видела…
– Она вообще немногое видела! – с неожиданной резкостью ответил он и осекся, превозмогая новый приступ. Казалось, его мутило от любого, самого ничтожного напряжения сил. Переждав дурноту, Эрдель продолжал: – Почему вы меня не послушались?
– А чем мне это грозит? – Женщина не выпускала его руки.
Она чувствовала частое биение пульса, такого тревожного и близкого под тонкой кожей. Глядя Эрделю в лицо, она вдруг спросила себя, а выкарабкается ли он? Эрдель изменился сильнее, чем женщина решалась себе признаться. Его лицо словно уменьшилось, присохло изнутри к костям черепа. Взгляд, горящий, напряженный, немо спрашивал ее о чем-то.
– Вы не знаете, что здесь творится, – прошептал мужчина. Он полуприкрыл веки и смотрел на нее загадочно, непроницаемо, вдруг успокоившись, будто смирившись. – Ничего не знаете. Я написал – уезжайте… Надо было уехать на время.
– Но я не могла. Ко мне как раз приехала подруга. И праздники скоро, я обещала родителям… Работа…
Эрдель растянул сухие сизые губы в улыбке:
– Причины найдутся всегда. У меня их тоже оказалось много… И вот я тут.
– Вы заразились от Тихоновой?
Александра не знала, как у нее вырвалось это имя. Она спросила почти машинально, так одуряюще действовала на нее безнадежная обстановка этой маленькой, похожей на гроб, палаты. Эрдель широко раскрыл глаза и рванулся, делая попытку сесть. Покачнулся стоявший в изголовье штатив, нагруженный несколькими бутылями. Александра придержала пластиковую стойку:
– Осторожно, лежите. Я ничего такого не сказала. Это логично было предположить. Тихонова заболела как раз тогда, когда вы стали говорить со мной о неотвратимости судьбы… Вы навещали ее, а потом заболели сами.
– Откуда…
– Ваша жена рассказала о ней.
– Вечно…
Эрдель не договорил. Стиснув побелевшие губы, он смотрел прямо перед собой. В этот миг он был прежним – упрямым, несгибаемым, и, глядя на него, Александра понадеялась, что сама болезнь, чем бы она ни была, отступит перед этим человеком.
– Нет, я не заразился от нее, – мрачно сказал Эрдель, очнувшись от своих мыслей. – И вас я тоже не заражу. Теперь я понимаю, что ТАК это не передается. Но вы должны были послушаться меня и уехать.
– Если это не эпидемия, тогда почему…
– Саша, это другое… – Эрдель отвернулся к стене, окрашенной сиреневой масляной краской. Дышал он тяжело, неровно, каждый вдох давался ему с трудом. – Вас могут втянуть в историю… Лена жива еще?
Александра выпустила его руку, привстав, и тут же снова опустилась на стул.
– Тихонова? – Не дождавшись ответа, она сказала, пытаясь вложить в свой голос всю убедительность, которая была ей доступна: – Жива, и хорошо себя чувствует.
– Значит, у меня тоже есть надежда, – ответил Эрдель после паузы.
Дверь палаты отворилась. Вошла медсестра, принявшая у Александры подачку. Сделав ей условный знак, которого женщина, впрочем, не поняла, она подошла к постели больного и воткнула иглу в другую бутыль. Мило улыбнувшись, удалилась, подмигнув на прощание, будто намекая на некий факт, известный лишь им двоим.
– А Воронов? – после паузы спросил Эрдель.
– Во… – поперхнулась Александра и тут же добавила: – Не знаю.
– Разве вчера вы не были на выставке, где он умер?
Вопрос застал женщину врасплох. С минуту она сидела, опустив голову, без всякой надобности разглядывая свои руки. Потом подняла глаза и встретила взгляд Эрделя, вновь повернувшего к ней голову.
– Да, я видела его смерть.
– И какое впечатление? – задыхаясь, поинтересовался Эрдель.
Александра замолчала надолго. Она не знала, куда деть взгляд и наконец устремила его на капельницу. Раствор медленно, капля за каплей, перетекал из перевернутой бутыли в вену Эрделя. Женщина молчала, пока больной ее не окликнул:
– Ну так что?
– Он умер внезапно.
– Вам так показалось, – заявил Эрдель, отдышавшись после очередного приступа. – Ничего внезапного тут не было.
– Откуда вы знаете, что мы с ним виделись? Откуда вы вообще узнали о его смерти?
Теперь паузу взял Эрдель. Он закрыл глаза и, помедлив, ответил без всякого выражения, не поднимая век:
– Таня даже забрала у меня телефон, чтобы никто не мог со мной связаться. И тут всех настроила, чтобы никого не пускали. Видите ли, боится, что меня расстроят печальные новости. Но, как вы на своем опыте убедились, попасть в палату все же можно.
– К вам кто-то приходил сегодня?
– Вчера. – Не открывая глаз, Эрдель слабо усмехнулся. Эта бессильная улыбка, адресованная пустоте, ужаснула Александру. Она видела теперь яснее, чем прежде, как вымотан мужчина, как мало сил у него осталось для того, чтобы сопротивляться болезни.
– Что с вами? – шепотом спросила она. – Хотя бы это вы можете мне сказать?
Эрдель взглянул на нее лихорадочно блестящими глазами и сипло вздохнул:
– Ничего особенного, Саша. Это что-то вроде медленной смерти.
Женщина содрогнулась:
– Это не диагноз.
– А диагноза нет. И если бы даже его успели поставить, было бы слишком поздно. Мне капают витамины, антибиотики, но не знаю, какое все это оказывает действие. Воронов вообще не лечился. Он узнал, что заболел, вчера утром, когда и мне стало плохо. Такой здоровяк… И сразу конец. А я никогда не отличался крепким здоровьем, и вот, еще тяну… А Лена – женщина, борется дольше всех… С нее началось…
Помедлив, Эрдель, неотрывно глядя на собеседницу, продолжил:
– Я не хочу, чтобы кончилось вами, Саша. Повторяю – уезжайте, пока целы, не просите объяснений, не надо спорить. Поверьте на слово старому другу.
– Я не могу уехать сейчас, – тоскливо ответила она. – Я уже сказала…
– Тогда я умываю руки. Я пытался вас предупредить.
– Так не предупреждают, – возразила женщина. – Я взрослый человек, мне можно сказать больше, чем вы сказали. Можно сказать все! Полное неведение, и на его фоне такие приказы – это немыслимо.
– Я знаю не больше, чем говорю.
В палату снова вошла медсестра. На этот раз вид у нее был взбудораженный. Она скривила рот и заговорщицки произнесла, обращаясь к больному:
– Там супруга ваша. Я велела ей подождать на посту.
Александра вскочила и тут же спохватилась, что особенно бояться ей нечего. Она настолько успела войти в роль «дочери», что забыла о своем истинном отношении к Эрделю. И все же встречаться с Татьяной в роли нелегальной посетительницы ей не хотелось.
Эрдель, по всей вероятности, также не горел желанием присутствовать при этой встрече. Он сделал слабое отстраняющее движение пальцами руки:
– Идите, Саша. Все-таки помните, что я вам посоветовал.
– Что ж… – Она в нерешительности замялась на месте. – Забыть такое трудно… Но я все же не уеду.
– Тогда… – Он взглянул на медсестру, и та с готовностью заявила:
– Ну так я пойду, придержу ее там еще минутку. Но только уж не дольше.
Когда женщина удалилась, Эрдель, не сводя с Александры лихорадочного, чуть затуманенного взгляда, проговорил: