В огромном зале горела, наверное, целая тысяча свечей и я смог рассмотреть привратника (мажордома? дворецкого?) лучше. Это был довольно высокий старик с выправкой отставного гвардейца. На вид ему было очень далеко за шестьдесят, и вид он имел весьма ошарашенный, хотя при этом ухитрялся сохранять достоинство. Видно, нечасто сюда заходят такие посетители.
Простите, ради бога, за этот внезапный визит, — вежливостью тона я изо всех сил старался сгладить первое, явно невыгодное, впечатление — я разыскиваю госпожу Киру Риг. Не будете ли вы так любезны передать ей, что ее желает видеть старый знакомый Максим Лэн.
— Пока я говорил все это, мои надежды повидать Киру стремительно таяли. Здесь было чересчур роскошно, а понятия "Кира" и "роскошь" существовали в моем сознании только раздельно. Насколько я помню, у Киры было всего одно платье, и она частенько ложилась спать голодной. Тем не менее старик выслушал, окинул меня бесстрастным взглядом и удалился не сказав ни слова. Я отметил, что двигался он совсем не по–старчески. Ему бы на парадах маршевать. Точно — гвардеец.
Ждать пришлось довольно долго — минут десять, не меньше. Не представляю, как можно жить в доме, где хозяйку надо искать десять минут. Пойдешь утром на кухню и выйдешь через месяц где‑нибудь в районе Пиковых болот. Захватывающая перспектива. Только в этом зале могла разместиться вся пивная Юла, включая и второй этаж, где он живет.
— Ма–а-акси–и-ик!
После гробовой тишины звук был настолько громким, что у меня уши заложило. Да и эхо тут оказалось совсем, как в пещере. Тем не менее я вздохнул с облегчением — так орать могла только Кира. Она уже неслась ко мне через зал.
- - Ма–акс! — Кира повисла у меня на шее и крепко поцеловала в губы. — Я так рада, что ты пришел! Тебе Кнопка адрес дала? Чего ты сразу не пришел? Я же ей сказала — пусть сразу приходит…
— Тихо. Тихо, Кира. Кто такая Кнопка?
— Как? — Кира озадачено уставилась на меня — Ну, Кнопка… Маленькая такая, черненькая. Она сейчас на моем месте работает. Я ее три месяца назад видела и адрес дала и сказала, чтобы она обязательно его тебе дала и чтобы ты зашел обязательно. Стой! А если она не дала адрес, то как ты меня нашел?
— Я дал взятку начальнику тайной полиции. Кира…
— Подожди. — Она развернулась к старику и начала быстро показывать ему какие‑то фигуры на пальцах. "Гвардеец" кивнул и промаршировал в боковую галерею. — Я ему сказала, что патруль вызывать не нужно, что ты — мой друг. Представляешь, он патруль хотел вызвать. Пришел ко мне и говорит, что какой‑то бандит ворвался в дом, что за ним наверняка полиция гонится, потому что его уже ранили и надо…
Кира замолчала и уставилась на мою ногу.
— Макс, ты ранен? Это серьезно? Я вызову врача. Пойдем ко мне в комнату. Обопрись на меня. Пойдем.
— Кира, да успокойся ты, наконец. У меня легкая рана. Врача не нужно. И уж если я добрался сюда, то до твоей комнаты как‑нибудь доковыляю.
Кира прищурила один глаз и посмотрела на меня:
— Ты зря отказываешься от врача. Он хороший человек. Делает все быстро и аккуратно. Не задает вопросов и не болтает лишнего.
— Я тебе верю, Но давай обойдемся без доктора.
— Как скажешь. Пошли.
Пока мы шли через зал, я вспомнил, о чем хотел ее спросить:
— Кира, а что ты старику на пальцах показывала?
— А? А, ну я ему говорила, чтобы он стражу не вызывал. Он глухонемой.
— То‑то он мне показался каким‑то неразговорчивым. — Я вспомнил свой приступ вежливости и ухмыльнулся.
— Ты чего?
— Да так… смешное вспомнил. У тебя какие‑нибудь лекарства есть?
— Найдем.
— Еще нужна большая иголка, нитки, спирт и бинт.
— Без проблем.
***
Мне много раз приходилось штопать раны, как себе, так и другим. Однако для Киры это зрелище было внове. Она с любопытством глядела, как я дезинфицировал иглу и нитки, обрабатывал свою ногу. Однако когда дело дошло до зашивания, ее интерес резко упал, и лицо сделалось таким, будто я на ее глазах ел живую лягушку. Я вообще‑то хотел отложить разговор о делах на потом, но Киру нужно было чем‑то отвлечь.
— Я ведь к тебе по делу, подружка. Хотел перехватить несколько монет. Мой банк закрыт, а в гостиницы не пускают без денег.
— Конечно, Макс. — Кира была искренне рада, что может мне помочь. — Только зачем тебе гостинница? Оставайся ночевать здесь.
— Ну, я думал…
— Даже не продолжай. Ты думал, что это — публичный дом и тут куча народу, заняты все комнаты и шампанское льется рекой. Так?
Я думал абсолютно о другом, но промычал что‑то, что вполне можно было принять за согласие.
— А вот и нет! — Глаза Киры зажглись торжеством. — Это — дом свиданий. Я сама это придумала.
— Ну‑ка, ну‑ка… — мне стало интересно.
— Слушай. — Кира подобрала под себя ноги и заерзала, устраиваясь удобнее на тахте. — Это — Центр. Тут полным–полно богатых мужиков, которые не прочь развлечься, когда у них выпадает свободная минутка. Но самое главное, что у этих мужиков есть жены, любовницы, взрослые дочери, которым невыносимо скучно. Они устали от баров, клубов, магазинов. Им хочется приключений. И тогда они приходят сюда.
— Ты хочешь сказать…
— Да. Здесь нет шлюх в привычном понимании этого слова. Сплошь дамы из высшего света — Кира захохотала и в ее смехе я уловил нотки злорадства.
— Как я понимаю, деньги ты берешь как с мужчин, так и с женщин?
— Конечно. — Она удивилась такому наивному вопросу.
— Кира, я восхищаюсь тобой.
Я был совершенно искренен. Девочка из Квартала гончаров, где бедность граничила с нищетой; девочка, ставшая мадам для дам из высшего света, была достойна восхищения.
Закончив со своей ногой, я хотел ее перебинтовать, но Кира притащила банку с тягучей мазью зеленого цвета и начала обильно смазывать мою рану.
— Завтра будешь плясать — пообещала она, — эта штука заживляет все практически мгновенно. Я это зелье у местной знахарки покупаю по шесть монет за баночку.
Потом она тяжело вздохнула (правда, мне показалось, что вздох был чересчур тяжелым, наигранным) и сказала:
— Да–а… Мечты никогда не исполняются так, как надо…
— Ты о чем это?
Подумать только — Макс Лэн сидит в моей спальне без штанов и я не могу этим воспользоваться, потому что он ранен. Ты хоть девчонкам с нашей улицы об этом не рассказывай — после такого мой авторитет не восстановится никогда.
Я только рот раскрыл от удивления. Хотя чему тут, собственно, удивляться? Будь это не Кира, а кто‑нибудь другой, эта мысль была бы первой, пришедшей в мою голову… Но Кира… С тех пор, как я отбил ее от этих шахтеров, я относился к ней, как… ну, наверное, как к младшей сестре. Точнее сказать не могу, потому что младшей сестры у меня никогда не было. И дело было даже не в разнице в возрасте, а просто… просто, так сложилось.
— Сколько тебе лет, Кира?
Она усмехнулась уголком губ:
- - Двадцать три.
— Да брось ты…
— Не веришь — твое дело.
Мне доводилось видеть пятнадцатилетних шлюх, которые выглядели на пятьдесят. Что касается Киры, то ей можно было дать от силы двадцать. Тема разговора была достаточно скользкой, и я попробовал ее сменить.
— Покажешь мне свой дом?
Моя детская уловка ни на секунду не ввела Киру в заблуждение, но, как я и полагал, желание похвастать своими владениями прямо разрывало ее изнутри.
— Пойдем.
Дом был действительно огромный, но большей частью какой‑то нежилой. Кира тараторила без умолку, но я слушал в пол–уха. Я думал о Викторе Карелла, о Давиде Буковски и о мертвом Кресте. Мысли были невеселые. Наконец Кира заявила:
— Хватит. Я же вижу, что ты меня совсем не слушаешь. У тебя крупные неприятности и это сразу видно. Ты спрашивал о деньгах. Сейчас я могу тебе дать три сотни. Зайди завтра, когда откроются банки, и я дам пять тысяч. Но я бы очень хотела, чтобы ты остался ночевать здесь. — Она задрала свой носик кверху и выпятила подбородок, готовясь к отказу. Но я просто сказал:
— Хорошо, Кира. Я останусь.
***
— Дай и мне сигарету.
Кира прикурила новую сигарету от своей и немного повозилась, устаиваясь поудобнее на моем плече.
— Не знала, что ты куришь.
— Я бросил год назад.
— Ну и не начинал бы. Тебе не идет курить.
— Почему это?
— Потому. Не идет и все. Ты… другой. Не такой. Не такого склада.
— А какого же я, позволь узнать, склада такого особенного?
— Откуда же я знаю. Иногда кажется, что вот еще чуть–чуть и все станет ясно, а потом ты как‑нибудь так голову повернешь или посмотришь и снова такое ощущение, что ты сюда случайно забрел и даже не понимаешь где ты и зачем ты здесь. Не знаю. Но ты не такой. Я чувствую. Я плохо объясняю, да? — Она немного помолчала. — Ты же не простой солдат, как говорил Юлу?
— А какого же я, позволь узнать, склада такого особенного?
— Откуда же я знаю. Иногда кажется, что вот еще чуть–чуть и все станет ясно, а потом ты как‑нибудь так голову повернешь или посмотришь и снова такое ощущение, что ты сюда случайно забрел и даже не понимаешь где ты и зачем ты здесь. Не знаю. Но ты не такой. Я чувствую. Я плохо объясняю, да? — Она немного помолчала. — Ты же не простой солдат, как говорил Юлу?
— Вообще‑то, да. Я сержант. Но до этого был солдатом. А еще до этого — капитаном.
— Ты из благородных?
Я надолго задумался. Был ли я из благородных? Когда‑то этот вопрос меня занимал. Не конкретно этот — нет. Просто я, как любой сирота, в детстве часто думал, что в один прекрасный момент в ворота Королевской школы въедет карета с гербом, оттуда выйдут какие‑нибудь мои родственники, какие‑нибудь дяди или тети. Должны же у меня быть хоть какие‑то родственники? И тогда все сразу станет хорошо. Закончится холод, голод, побои и ежедневная муштра. Что будет вместо этого, я не знал, потому что ничего другого в своей жизни не видел, но твердо верил, что все будет хорошо. Я верил в это до тех пор, пока мне не исполнилось восемь.
— Своего отца я видел четыре раза в жизни и я не знаю — был ли он благородным. Моя мать умерла при моих родах. Моим домом была Королевская школа боевых искусств, а потом Королевская военная академия. Вот, в общем‑то, и все.
— Ты сказал, что был капитаном…
— Меня разжаловали без права занимать офицерскую должность и отправили в глубокую разведку.
— За что?
— Долгая история. Да и не похожа она на вечернюю сказку для маленьких девочек.
— А я и не маленькая девочка. Моих родителей и тех сестер десять лет назад зарезали у меня на глазах. Просто вспороли им животы, как овцам на бойне. С тех пор я перестала быть маленькой девочкой.
— Кто это сделал?
— Солдаты Федерации.
— Десять лет назад Фаро был вне зоны боевых действий.
— А я и не сказала, что это произошло в Фаро. Сюда я переехала после. Хотела быть подальше от всего.
— Я тоже солдат Федерации.
Кира замолчала и на этот раз надолго. Я уже подумал, что она заснула, когда она заговорила снова.
— Ты дезертир?
— Ну–у… можно и так сказать. А почему ты так решила?
— Ты не особо распространяешься о своей службе, а солдаты Федерации только о ней и говорят. Ты не хвастаешь наградами и не вспоминаешь "былые деньки". Я думала, что ты воевал на стороне королевств. Что у тебя за неприятности?
— Да я и сам пока конкретно не знаю…
— Я не навязываюсь, но если хочешь поговорить…
Короче, я рассказал ей все. Почти все. О герцоге, о Максе Лэне, который умер, успев все‑таки увидеть солнце. О Викторе. О Дэвиде Буковски. О Дэне. О Кресте. О Якобсоне и его дочках. Я не сказал только, чего хотел от меня Виктор.
Кира молчала и хрустела пальцами. Потом она спросила:
— А этот Дэн, он какой из себя?
Я описал.
- - Это Котэ Дэниел Ферт, сын Дэвида Буковски.
— Вот уж не знал, что у него есть сын.
— Он вообще‑то внебрачный сын, но это тот еще секрет. Все знают. Суть не в этом. Как он тебе показался?
— Глуповат немного, чуточку сноб, но в принципе нормальный парень.
— Это твоя большая ошибка. Ферт — очень хитрый и фантастически жестокий сукин сын. Порой он производит впечатление сумасшедшего. Иногда — такого вот наивного паренька. Но все это — маска. Повторяю — он хитрый и жестокий сукин сын. Его папаша устроил ублюдка на работу в мэрию. Формально Дэн занимает там какую‑то мелкую должность, но на самом деле они вместе с папочкой проворачивают всякие темные и грязные делишки.
— Какие к примеру?
— Любые. Не брезгуют ничем. Но куш должен быть достаточно большим. Навар меньше ста тысяч их не интересует. Чем ты их приманил? Нет, ничего не говори, не хочу об этом знать.
— А откуда тебе все это известно?
— Здесь бывают самые разные люди и не все из них могут держать язык за зубами. Знаешь, как бывает — случайное слово здесь, обрывок фразы там… Имей ввиду — я никому об этом не говорила, так что…
— Насчет меня можешь быть уверена. А этот Ферт захаживает сюда?
— Весьма часто. Иногда с папашей, но чаще сам.
— Что ты мне еще можешь сказать о нем?
— Я тебе и так слишком много сказала.
— А ты случайно не знаешь, кто такой Шкипер?
— Только то, что знают все. Может он и бывает здесь, но, уж, во всяком случае, не представляется, как Шкипер. Бобо, тот заходит иногда.
— Один?
— Он один и до ночного горшка не дойдет. Его объем мозга несовместим с жизнью. Животное. Или, вернее, растение. Я неправильно сказала, что он здесь бывает. Здесь бывает его тело. Тело приводят люди. Всегда разные. Один бывает чаще других. Невысокий, но повыше гнома будет. Гладко выбрит. Плечи очень широкие — прям такой, знаешь, квадрат на ножках. Но я его запомнила из‑за глаз. Глаза у него такие… живые… Понимаешь, у всех этих парней глаза, как у рыб. Ну, вроде как они в Семью вступают и им всем такие глазки выдают, будто спецодежду какую. А у этого не рыбьи глаза. Может он и есть Шкипер, если верно все, что про него болтают. Слушай, я спать хочу.
— Я тоже.
Но заснули мы еще не скоро.
***
— Штаны и куртку можешь не возвращать, я все равно не знаю, чьи они. Деньги тоже не возвращай. Вот две банки мази. Мне кажется, что они тебе пригодятся. Я очень рада, что хоть что‑то могу для тебя сделать. Но все равно тебе лучше подождать, пока я не вернусь из банка. Это недолго.
— Кира, мне не нужны деньги. Сейчас я пойду в банк и сниму свои сбережения…
— Да сколько там у тебя тех сбережений…
— Почти пять сотен золотом.
— Ого! — Кира была удивлена. — Ни фига себе! Откуда? Юл тебе платит три монеты в неделю. Ты что по ночам грабишь запоздалых прохожих?
— Ну–у… Когда я… кхм… демобилизовался из армии, то первым делом продал все те висячки, которых мне там надавали. Тогда, сразу после войны, на рынке их еще не было, и я взял хорошую цену. Перевел ассигнации в золото и положил в банк. Вот и все.
— Все равно многовато получается.
— Ну, по правде сказать, перед тем, как уйти, я заглянул в полковую бухгалтерию. Нехорошо путешествовать без денег.
Кира с удовольствием засмеялась:
— Вот видишь, я была почти права. Но все равно пять тысяч это чуть больше, чем пять сотен, согласись.
Я обнял и поцеловал ее.
— Я знаю, знаю, малыш. Знаю и здорово это ценю. Но не возьму этих денег. Ты уговорила меня взять триста монет, но пять тысяч я не возьму. И эти триста я перешлю тебе при первой возможности. Просто пока я не знаю, когда такая возможность представится. Там, куда я направляюсь, возможно, не будет почтамта.
— Я ни о чем не спрашиваю…
— А я бы ни о чем и не сказал.
Кира прильнула ко мне и крепко–крепко обхватила руками:
— Если ты еще когда‑нибудь будешь в Фаро… Макс… если ты еще хоть когда‑нибудь попадешь в Фаро…
— Знаешь, Кира, лучше зови меня Питером.
— Питером?
— Это мое настоящее имя. Питер Фламм.
Я начал жалеть о сказанном еще до того, как закончил фразу.
Кира медленно опустила руки. Она не смотрела мне в глаза. Так мы и стояли. Она глядела в землю, а я глядел на ее тяжелые густые медно–рыжие волосы. Первым не выдержал я:
— Скажи хоть что‑нибудь.
Глухо и не поднимая головы, она произнесла:
— Тебя там не было…
И чуть погодя:
— Я бы запомнила. Я их всех помню. Хочу забыть, а вот помню и все…
Я поднял руку. Мне так хотелось погладить ее по волосам, пожалеть, сказать, что.. что.. что… А ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, Я ЕЙ МОГ СКАЗАТЬ?
Я так и не смог опустить свою ладонь. Вместо этого я стал спускаться по ступеням. Удивительно, но нога почти не болела. Мазь, которая стоит в два раза больше моего недельного жалованья, сотворила небольшое чудо.
— Макс!
Я остановился на пятой ступеньке, но оборачиваться не стал. Мне не хотелось встречаться с ней взглядом, а я знал, я точно знал, что сейчас она смотрит на меня.
— Если ты когда‑нибудь будешь в Фаро… если ты еще хоть когда‑нибудь попадешь в Фаро… не приходи сюда.
И я продолжил свой спуск по лестнице. Наверное, все же нужно было оглянуться, но я не смог. Физически не смог. На последней ступеньке я услыхал за спиной приглушенный звук. Может быть это был сдерживаемый кашель. Может — сдерживаемое рыдание.
Я перестал ощущать ее взгляд, только свернув за угол.
Даже не знаю, что далось мне тяжелее — стычка с Крестом или прощание с Кирой. Вру, конечно. Знаю. Но не признаюсь в этом даже себе.
Само собой, меня не могло там быть. Не могло. Десять лет назад я еще был армейским капитаном. Или уже не был? Значит сидел в тюрьме. Это были разведчики. Мог бы догадаться сразу. Мне тоже приходилось так действовать. Очень редко. Очень редко вовсе не потому, что я обладал какими‑то особо высокими моральными качествами. Нет. Я просто очень хотел выжить, и был осторожен. Поэтому мои группы всегда возвращались. Не всегда в полном составе, но всегда возвращались. Мы не были регулярными войсками, которые убивали просто, чтобы ограбить и разжиться парой монет. Мы не были партизанами и не были членами многочисленных шаек, бродивших по просторам Федерации. Те убивали просто так. Мы были другими, хотя и не сильно от них отличались. И, тем не менее, мы тоже засеивали свои тропки трупами людей, которые с нами не воевали и не собирались воевать. Да, мы убивали их, чтобы выжить самим. Но навряд ли это может быть нашим оправданием для Киры. Особенно для Киры.