Геннад рассмеялся.
- Да уж! Ну, а если я предприниматель и приехал договориться с вами насчёт вагонов под отгрузку леса?
- Тогда грош тебе цена, как предпринимателю. Вагоны арендуют на узловой станции, а не здесь.
- Сдаюсь! - легко согласился Геннад. Разговаривать с дежурным по станции было приятно - ни заискивания, ни высокомерия, ни подобострастия с экивоками. Простой открытый разговор равного с равным. Удивительное чувство очищения души, испытанное Геннадом полчаса назад при виде снежной белизны, продолжалось общением с бесхитростным человеком.
- Да, из центурии, - признался он и тут же представился: - Геннад.
- Палуч, - в ответ кивнул железнодорожник. - Из Бассграда?
- Из Столицы.
- Тю-тю! - поднял брови Палуч. - Что ж к нам-то занесло?
- Дела, как ты говоришь, - отшутился Геннад. Как-то незаметно они перешли на "ты".
- Дела, так дела, - простодушно согласился Палуч и принялся разливать по кружкам вскипевший суррогат. - Крекеры будешь?
- Буду.
Палуч достал из стола холстяной мешочек, ловко развязал одной рукой.
- Угощайся.
Геннад осторожно положил в рот чёрный лёгкий кусочек, попытался, как Палуч, разгрызть его, но не смог. Тогда он отправил его за щёку и стал осторожно прихлёбывать крутой суррогат. Горелый мучной камешек к печенью имел весьма отдалённое отношение.
- Бабка моя крекеры сухарями называла, - уловив тень недоумения на лице Геннада, сказал Палуч. - А я с детства по-забугорски их кликать привык. Мода тогда на забугорские словечки была: шузы, клоки, блейзеры... Так зачем я тебе нужен?
Геннад оставил кружку и достал из кармана фотографию.
- Тебе этот человек не встречался?
Палуч повертел в руках снимок.
- Не наш, - сказал он. - Я в Крейдяном многих в лицо знаю. Рано или поздно на станцию все приходят. И этого б запомнил. Лицо характерное.
- Летом он должен был садиться здесь на столичный поезд.
- Может, и садился, - пожал плечами Палуч. - Но я не видел. Я ведь здесь дежурю, а не кукую. Дом есть, и жена. Так что, извини. Видел бы сказал.
- А кто работал кассиром в ночь на тридцать четвёртое летней гекатоды?
- Сейчас посмотрим. - Палуч достал из стола замызганный листок графика дежурств. - Должно быть, Лоши... Сам понимаешь, график - графиком, но могли быть и подмены. Да и вряд ли она его видела - поездные бригады почти не передают сведений о свободных местах. Разве что в люкс-вагон. Сами подрабатывают.
- Как мне эту Лоши найти?
- А она сейчас дежурит. Позвать?
- Если можно.
Палуч неожиданно рассмеялся.
- Слушай, Геннад, а ты, правда, центур?
Геннад молча протянул удостоверение.
- Да не надо! - отмахнулся Палуч. - Верю. Просто твоё "если можно" не вяжется с привычным обликом центура. У вас что, в Столице все такие?
Геннад только вздохнул.
- Ладно. Сейчас позову, - кивнул Палуч.
Через пару минут он вернулся с полноватой, несколько испуганной кассиршей, закутанной в огромный вязаный платок.
- Кассир Лоши, - представил он. - Мне вас оставить?
- Ни к чему, - пожал плечами Геннад. - Садитесь, Лоши. День славный.
- Славный... - эхом отозвалась кассирша, нервно теребя концы завязанного на груди платка.
- Вам случайно не знаком этот человек? - Геннад протянул фотографию. И увидел, как расширились зрачки женщины при взгляде на снимок. Такой удачи он не ожидал.
- Где вы с ним встречались? - быстро спросил он, не давая опомниться кассирше.
- Его убили? - подняла она испуганные глаза.
- Как его зовут? - с нажимом повысил голос Геннад, уходя от ответа. С некоторых пор он взял себе за правило на вопросы не отвечать.
- Не знаю... - пролепетала кассирша. - Нет, правда, не знаю. Он покупал у меня билет в Столицу... И всё. Я его один раз и видела...
- И чем же он вам запомнился? Ведь это было почти полгода назад?
- А он... он взял билет в люкс-вагон... А сам... Сам был такой грязный... Нет, лицо чистое, умытое, а костюм мятый, в саже... Словно с паровоза слез.
- Что-нибудь особенное запомнилось?
- Ну... - кассирша замялась и неожиданно зарделась. - Деньги он так небрежно швырнул... Крупные. И акцент у него западный такой, протяжный, с пришепётыванием.
- О чём вы говорили?
- Да так... Он билет покупал... О чём можно говорить? Говорил, любит "трасифо жить"...
- Когда он брал билет?
- Как когда?
- Днём, ночью?
- Ночью. Где-то за полночь.
- Что вы можете ещё сообщить?
Кассирша вконец растерялась.
- Н-ничего...
- Спасибо. Благодарю за информацию. Вы свободны.
- Он мог быть из паровозной бригады? - спросил Геннад Палуча, когда дверь за кассиршей закрылась.
- Да ну! - отмахнулся Палуч. - Паровозные бригады у нас не меняются. А потом, в спецовках они все, Лоши бы сразу так и сказала. Да и зачем железнодорожнику билет брать - так бы сел.
- А взять пассажира на паровоз могут?
Брови Палуча взлетели. Минуту он сосредоточенно раздумывал, затем сказал:
- Вообще-то, могут. И на крыше вагона он мог ехать - там с паровозной трубы такую гарь несёт, что пуще чем у топки сажей перепачкает. Но, с другой стороны, зачем ему мерзнуть на крыше или жариться возле топки, если при нём были крупные деньги? Ишь, в люкс-вагон билет взял. Да за пол этой цены его любой проводник как дорогого гостя бы устроил. А потом, помыться у нас негде, разве что под колонкой. Но паровозную гарь так просто не отмоешь. Лоши бы так и сказала. Она хоть и рохля, но чистюля, каких свет не видывал.
Геннад восстановил в памяти карту местной железнодорожной ветки. Перегон от Кабаньи до Крейдяного проходил лесом и вёрст двадцать пролегал вдоль кордона с Соединёнными Федерациями. Именно здесь псевдо-Таксон и мог подсесть на поезд и забраться на крышу состава. Но где в Крейдяном он смог помыться?
- У вас баня есть?
- А как же. Ещё дед срубил. Попариться с дороги?
Геннад рассмеялся.
- Нет, спасибо. Я прорабатываю версию, где мог помыться мой разыскиваемый. В Крейдяном общественная баня есть?
- Была. Но, когда в воде обнаружили мутагенные органоиды, её закрыли. - Палуч призадумался. - Вот разве что в "стойле"...
- Это что - хутор?
- Нет, - на этот раз рассмеялся Палуч. - "Стойлом" у нас называют публичный дом. Кобылки там... Ну и душ, естественно, есть.
- И где находится ваше "стойло"? - спросил Геннад.
- А прямо по центральной улице. С версту отсюда, в бывшем палаце наркульта.
- Ну, спасибо.
Геннад встал.
- Ну, пожалуйста. Заходи ещё. К нашему, так сказать, шалашу...
- При случае не премину, - улыбнулся Геннад.
- Не промини, не промини, - переиначил Палуч.
Они рассмеялись, пожали друг другу руки и расстались, довольные знакомством.
На улице неожиданно ярко светило солнце, первый снег таял на глазах, беззвучно ссыпаясь с деревьев, капелью срываясь с соломенных крыш. Местами обнажившаяся земля обманчиво пахла ранней весной. Выбирая, где посуше, Геннад зашагал по улице, но всё равно, грязи пришлось помесить достаточно, пока добрался к бывшему палацу наркульта - помпезному зданию с колоннами и двускатной крышей, напоминавшему храмы перводемократической Греллады, существовавшей две тысячи лет назад.
Дверь долго не открывали, несмотря на то, что Геннад, выйдя из себя, забарабанил ногами. Оно и понятно - работа ночная... Наконец послышались торопливые шаги, громыхнул засов, и дверь распахнулась. На пороге стояла, ёжась от холода в одной ночной рубахе, заспанная толстуха.
- Чего спозарань надо? - сварливо гаркнула она. - Вечером приходи!
- Хозяйку надо! - безапелляционно заявил Геннад, намётанным взглядом определив в толстухе привратницу. Отстранив её, он протиснулся в дверь и, сориентировавшись в коридоре, прошёл в холл.
- Ходют тут всякие по утрам... Хозяйку им подавай... - семенила сзади привратница, сбитая с толку напористостью раннего гостя. - И откуда такие прыткие берутся...
Геннад развернулся и ткнул ей в лицо удостоверение.
- Такие прыткие берутся из Столицы, - отрезал он. - Одна нога здесь, другая - там. Чтобы через минуту хозяйка была тут.
Толстуха охнула, присела и выскочила в коридор. К исполнительной власти в домах терпимости относились с особой почтительностью.
Геннад осмотрелся. Большая комната, вдоль стен - диванчики, несколько столиков с мокрыми пятнами сивухи, на полу - окурки. Убирали тут, видно, позднее, после полудня. Он сел на диванчик и фривольно закинул ногу за ногу. С ботинка на пол сорвался увесистый ком грязи.
Через минуту в холл в сопровождении привратницы поспешно вплыла высокая моложавая женщина со слащавым лицом. Одной рукой она поддерживала не застёгнутый халат, другой пыталась поправить всклокоченную причёску.
- Ах, какой гость! - с порога залебезила она приторным голоском. Какой гость у нас! День славный!
Геннад надменно кивнул и небрежно показал удостоверение.
- Статс-лейнант Геннад из столичной центурии. Мэдам...
- Кюши, - умильно подсказала хозяйка дома терпимости. - Мэдам Кюши.
- Кюши, - умильно подсказала хозяйка дома терпимости. - Мэдам Кюши.
- Мэдам Кюши, я хочу, чтобы вы сейчас собрали здесь всех своих девочек.
Мэдам только глянула на привратницу, и та вновь исчезла.
- Что привело к нам господина статс-лейнанта? - обворожительно улыбнулась мэдам Кюши и, вскинув подол халатика, села рядом с Геннадом вполоборота к нему. Её маленькие глазки масляно блестели.
- Дела, - коротко бросил Геннад. Приходилось ему видеть сальные взгляды мужчин на женщин, но у женщин он такой взгляд встречал впервые.
- Мои кобылки проходят еженедельный медосмотр, - елейным голоском попыталась прощупать причину визита мэдам. - Пригласить нашего доктора?
- Я не из санстанции, - поморщился Геннад.
В комнату стали входить девицы. В халатиках, простоволосые, заспанные, зевающие. Они вяло здоровались сонными голосами и, повинуясь взгляду мэдам, останавливались посреди комнаты, выстраиваясь полукругом напротив Геннада. Как на смотрины.
- Это все мои девочки, - проворковала мэдам. - Девочки, этот господин из Столицы. Статс-лейнант Геннад. Он хочет...
Мэдам вопросительно посмотрела на Геннада.
- ... Задать всем один вопрос, - закончил он за мэдам. - Этим летом одну из ночей у вас провёл вот этот человек. - Он достал из кармана фотографию и передал мэдам. - Прошу ознакомиться.
Мэдам внимательно изучила снимок и передала его крайней девице.
- Вы знаете, не припоминаю, - страдающим контральто вывела мэдам. - У нас бывает столько посетителей...
Геннад не отреагировал. Он наблюдал за выражением лиц девиц, рассматривающих фотографию. Так, эта полногрудая, белокурая... Нет, не знает... Чернявая, худая, с большим горбатым носом... Нет, тоже не знает... Розовая пышечка - тоже нет... Стоп!
Маленькая замухрышка с размазанной по щекам краской для ресниц, до этого стоящая безучастной сомнамбулой, готовой упасть на пол и заснуть, словно пробудилась при виде лица разыскиваемого псевдо-Таксона и поспешно передала снимок дальше.
Наконец фотографию вернули.
- Так видел кто-нибудь этого человека?
Молчание, пожимание плечами, редкое "нет".
- Хорошо. Все свободны.
Геннад подождал, пока почти все вышли из комнаты, но когда к двери подошла та самая маленькая девица, тихо проговорил мэдам:
- А вот эта пусть останется.
Мэдам одарила Геннада всепонимающей обворожительной улыбкой.
- Наша замарашка? Что вы, статс-лейнант, она же ничего не умеет, на неё все клиенты жалуются. Я вам подберу такую огненную кобылку...
Встретив взгляд Геннада, мэдам осеклась.
- Контибель, - властно сказала она, - задержись.
Контибель застыла в дверях.
- Проходите, садитесь, - указал на место рядом с собой Геннад.
Контибель испуганно глянула на него и, вся сжавшись, прошла к дивану. Она села, съёжившись совсем уж в комочек, словно ожидая, что её будут бить.
Геннад подождал, пока за последней девицей закроется дверь, а затем резко поднёс к лицу девицы фотографию и жёстко спросил:
- Так как его звали?
Девица вздрогнула, затравленно глянула на мэдам и отрицательно замотала головой.
- Мэдам Кюши, - повернулся Геннад к хозяйке борделя, - я попрошу вас оставить нас наедине.
- Но может, я могу вам чем-то помочь? - предупредительно улыбнулась мэдам. - Контибель, детка, скажи господину статс-лейнанту, как звали этого человека?
- Мэдам!.. - чуть повысил голос Геннад.
- Хорошо, хорошо! - угодливо согласилась мэдам, с достоинством вставая. - Я на некоторое время покину вас.
И она величественно удалилась. Но дверь за собой прикрыла неплотно.
Геннад снова повернулся к Контибель и увидел, что её глаза полны слёз.
- Сколько тебе лет?
Она бросила беспомощный взгляд на дверь.
- Во-семнадцать...
- А на самом деле? - тихо попросил Геннад. - Дальше нас с тобой это не пойдёт.
- Т-тринадцать, - одними губами прошептала Контибель. Лицо её перекосилось, из глаз потекли слёзы. Совсем по-детски она стала размазывать их по грязному лицу кулачками.
"Вот так, - подумал Геннад. - Вот так, господин Президент, мы достигли одной из провозглашённых вами общечеловеческих ценностей. Я знаю, господин Президент, что у вас есть дочь. Правда, она замужем. Но у вас есть и малолетняя внучка, господин Президент. От всей души желаю вашей внучке постичь ваши общечеловеческие ценности в таком же борделе".
- Ты была с ним? - мягко спросил Геннад, вновь указывая на снимок.
- Не-ет...
- А где ты его видела?
- В лесово-озе...
- В каком лесовозе? - удивился Геннад.
Контибель судорожно вздохнула и немного оправилась.
- Ездит тут к нам один... барчук из хутора. Лес на станцию возит, продаёт. Его отец угодья имеет. Поместье целое...
- Значит, в его лесовозе ты и видела этого человека?
- Угу... Кочегаром он у него... Он сюда на ночь приехал, а его в топочной запер. А я ему еду носила...
- Ему - это тому человеку? - уточнил Геннад.
- Да...
- Чем же он тебе так запомнился?
- А он был измотанный очень. На ногах от усталости не держался. И добрый... Спасибо... - тут у девчонки вновь перехватило горло и она всхлипнула. - "Спасибо" мне сказал...
"И вот так, - подумал Геннад. - Скажешь "спасибо" вконец затюканному человеку - уже добрый... Может, эта девчонка единственный раз в жизни слышала "спасибо".
- Когда это было?
- Ночью...
- А какого числа?
- Не помню... Летом. Накануне ночью забугорцы по небу к нам какую-то бомбу забросили и в лесу взорвали... У нас об этом потом ещё много говорили... Даже из Столицы приезжали...
"Было такое, - вспомнил Геннад. - Проходила шифрограмма по Управлению. Комиссию межведомственную создали, но я туда не попал. Не по профилю. Так что детали мне не известны. Да и бог с ней, с бомбой".
- А как зовут этого барчука на лесовозе?
- Хьюс. Сивер Хьюс. Младший...
- С какого он хутора?
- С Солдатского...
"Ну, вот. Вроде бы всё и выяснил. Можно уйти и дальше распутывать появившуюся ниточку. Сказать "спасибо" и остаться в памяти девчонки ещё одним добрым человеком".
- Трудно тебе здесь? - неожиданно спросил Геннад.
Глаза девчонки на мгновение изумлённо распахнулись, и она вновь залилась слезами.
- Боюсь я их... - прошептала она, содрогаясь всем телом.
- Кого?
- Мужчин... Больно мне...
Горло Геннада перехватило. "Господи! - взмолилось все его атеистическое существо. - Слава тебе, что не сподобился я жениться и нет у меня детей!"
- Мэдам Кюши! - позвал он хриплым голосом, повинуясь импульсу внезапного, ещё не осознанного чувства.
- Да, господин статс-лейнант?
Мэдам мгновенно возникла в комнате со своей душной улыбкой. Явно подслушивала у двери.
- Я забираю девицу Контибель с собой в Столицу как особо важного свидетеля.
- Но... Господин статс-лейнант! - Впервые улыбка исчезла с лица мэдам, и оно, наконец, проявило её настоящую сущность: чванливой, жестокой, себе на уме бабы. - У нас ведь с нею контракт. Я за неё очень много заплатила...
- Да? - высоко вскинул брови Геннад. - Может, вы мне и купчую покажете? Я её за государственный кошт компенсую!
Он откинулся на спинку дивана и насмешливо посмотрел на мэдам.
Мэдам прикусила губу, поняв, что сморозила глупость. Продажа малолетних девочек в публичные дома шла в стране во всю, несмотря на то, что на словах строго преследовалась по закону. И хотя осуждённых содержательниц борделей по этой статье можно было пересчитать по пальцам, мэдам Кюши знала, что перечить в таком деле не следует.
- Да нет, что вы, господин статс-лейнант, я понимаю, вы расследуете важное государственное дело. - Мэдам попыталась выдавить улыбку, но она застыла недовольной гримасой. - Надо, так надо. Забирайте.
- Дяденька, не надо! - взмолилась внезапно Контибель и зарыдала во весь голос. Слова Геннада она восприняла как своё перемещение из жуткого, но уже привычного для себя мира публичного дома в ещё более ужасный, пугающий неизвестностью, мир тюрьмы.
Титаническим усилием воли Геннад задавил в себе желание как-то утешить девочку или хотя бы подбодрить её.
- Девочку умыть, тепло одеть, подготовить вещи и документы, - сухим бесцветным голосом распорядился Геннад. - Документы - настоящие.
На последней фразе он сделал жёстокое ударение.
Лицо мэдам наконец окаменело. Она подошла к Контибель, дернула её за руку и поставила на ноги.
- Идём, - играя желваками, прошипела она.
С обречённостью приговорённой Контибель, тихо всхлипывая, поплелась за мэдам. Вероятно, точно в таком состоянии её когда-то привели сюда.
Через четверть часа Контибель предстала перед Геннадом в старом огромном зипуне, таких же непомерно больших валенках, закутанная до глаз грубым домотканым платком. В руках она сжимала маленький узелок, взгляд её безучастно смотрел в пространство.
Геннад принял от мэдам документы, внимательно изучил метрику. До тринадцати лет Контибель ещё нужно было прожить половину зимней октаконты.