А у водителя и его друга тормоза и впрямь отказали. Видно было по их глазам.
Едва я проснулась, как приятель водителя убрал руку от моего лица. И даже скорчил улыбку:
— Приехали, подруга.
— Непохоже на «Артек», дружок, — в тон ответила я.
— Мотор перегрелся, — водитель облизнул губы. — Надо подождать. Можно выйти, проветриться.
Он даже искал какие-то бессвязные отговорки, видно, волновался куда больше своего товарища. А тот наоборот, взвинчивал себя:
— Пописать можно…
— Спасибо, не хочется, — я продолжала сидеть, с любопытством глядя на парочку. Интересно, что они предпримут? Попытаются вытащить меня из машины? Или попробуют изнасиловать прямо здесь?
А потом?
Отпускать — опасно. Наверное, вниз с обрыва. Там уже море… лучший друг убийц всех времен и народов. Это земля хранит следы долго, у моря — короткая память.
— Сомнение возникло, — заявил водитель. — Деньги-то у тебя есть… пионерка?
— Раз подрядила вас, — я выделила тоном слово «подрядила», — значит, есть.
— Покажи, — потребовал водитель.
Ох, ну какие же вы тупые… людишки…
Я молча достала из сумочки пачку баксов. Отделила от нее полтинник, протянула — будто не замечая жадных глаз, впившихся в деньги. Ну теперь точно, конец мне.
И все-таки они продолжали нуждаться в каких-то оправданиях. Хотя бы перед собой.
— Это же фальшивые! — взвизгнул водитель, бережно пряча полтинник в карман. — Да ты, сучка, хотела нас…
Я выслушала порцию отборной брани, все так же невозмутимо наблюдая за ними. Хотя что-то внутри меня напряглось — все-таки я не имела нормальной силы Иного, позволившей бы сделать из двух ублюдков послушные марионетки.
— На дружка своего надеешься? — спросил товарищ водителя. — Да? Шкуру он, значит, спустит? Да мы с него спустим, курва!
Я захохотала, представив себя миллион и одну забаву, которую сотворил бы со щенками Завулон. За одни лишь эти слова.
Водитель схватил меня за руку. Лицо его, в общем-то молодое и красивое, я бы была не прочь завести с таким юношей курортный романчик, исказилось от смеси злобы, страха и похоти.
— Платить будешь натурой, стерва!
Угу. Натурой. А также вещами, а также кратким полетом вниз по почти отвесному склону…
Нет, не хочется мне так начинать знакомство с черноморской водичкой. Ко мне потянулся второй парень — причем уже явно нацеливаясь порвать блузку. Козел, она же двести пятьдесят баксов стоит!
Его руки почти коснулись меня, когда я уперла ему в лоб ствол пистолета.
Наступила короткая пауза.
— Какие вы крутые, мальчики, — промурлыкала я. — А ну-ка, ручки убрать, и вон из машины.
Пистолет их ошеломил. Может быть потому, что я вышла из аэропорта, и предположить, что у меня есть оружие было совсем невозможно. А может почуяли, инстинктом мелких шавок, что выпустить им мозги будет для меня развлечением.
Они выскочили из машины, я вышла следом. Несколько секунд парни колебались, а потом кинулись бежать. Но это уже не устраивало меня.
Я всадила первую пулю в лодыжку приятелю шофера. Ему ноги менее важны, на педали жать не надо. Ранение было совсем смешным, вскользь, скорее ожог кожи чем огнестрельная рана, но этого вполне хватило. Парень с воем упал, его товарищ застыл как вкопанный, подняв руки. Интересно, за кого они меня приняли? За сотрудницу ФСБ на отдыхе?
— Жадность вашу вполне понимаю, — сказала я. — Экономика в разрухе, зарплату не платят… Похоть — тоже. В конце концов, в вас еще юношеская гиперсексуальность бурлит. Во мне, кстати, тоже!
Даже раненый замолчал. Они внимали мне в полной тишине — дорога к ночи опустела, лишь вдали виднелись приближающиеся фары. А ночь была восхитительная — тихая, звездная, теплая крымская ночь, и внизу, под обрывом, шумело море.
— Вы ведь очень симпатичные ребята, — сказала я. — Одна беда, я теперь не настроена на секс. Вы себя слишком плохо вели. Но!
Я подняла вверх палец, и они уставились на него, как загипнотизированные.
— Мы найдем выход!
Судя по их лицам, ничего хорошего они уже не ждали. Ну и зря. Я же не убийца.
— Поскольку вас двое, и вы, явно, хорошие приятели, — объяснила я, — для вас не составит проблем удовлетворить друг друга. После этого мы спокойно и без приключений доедем до лагеря.
— Да ты! — водитель шагнул было ко мне, но нацеленный в пах ствол оказал должный эффект.
— Есть запасной вариант, — согласилась я. — Можно избавить вас от лишних частей тела. И я ставлю три против одного, что сумею это сделать с первого выстрела.
— Ты… — прошипел раненый. — Да за нас…
— За вас «копийки» ломаной не дадут, — сообщила я. — Спускайте штаны и за работу.
Той силы, которой любой Иной может сломать волю человека, во мне не было. Но, наверное, в голосе осталась убедительность.
Они подчинились.
Мы в отделе порой смотрим гейскую порнушку — очень забавно. Так же как в дежурке у вампиров и магов частенько крутят лесбийские фильмы.
Но в кино актеры отдавались делу самозабвенно и умело. А эти два придурка явно были расстроены неожиданным поворотом событий и соответствующего опыта не имели. Так что я в основном любовалась ночным морем, поглядывая лишь, чтобы парни не сачковали.
— Ничего, — утешила я их, когда все закончилась. — Как говорится в поговорке — первый раз не считается. В машину.
— Зачем? — прекратив отплевываться, завопил водитель. Наверное, решил, что я хочу их застрелить и спустить вместе с тачкой вниз, в море.
— Ну, вы же подрядились меня довести? — удивилась я. — И деньги уже получены.
Дальше мы ехали без приключений. Лишь на середине пути водитель стал вопить, что он сам себя ненавидит, что жить ему теперь незачем, и он сейчас вывернет руль в пропасть.
— Давай-давай! — согласилась я. — С пулей в затылке тебе будет совсем не больно падать!
Он замолчал.
Пистолет я из рук не выпускала до самых ворот «Артека».
Уже открыв дверь, я подалась обратно:
— Да, вот что еще, ребятки…
Они с ненавистью смотрели на меня. Будь я в форме — столько силы бы откачала!
— Лучше и не пробуйте найти меня. Иначе эта ночь вам покажется раем. Понятно?
Ответа не последовало.
— Молчание — знак согласия, — решила я, пряча маленький «Astra Cub» обратно в сумочку. Идеальное оружие для хрупкой женщины… хотя через таможню его пришлось нести Павлу.
Я пошла к воротам, а «Нисан» с ревом укатил прочь. Надеюсь, у незадачливых грабителей-насильников хватит ума воздержаться от мести…
Впрочем, через пару дней меня перестанут волновать мелкие местные бандиты.
Вот так в два часа ночи я приехала в «Артек», где мне предстояло восстанавливать здоровье.
«Вкушать бульончик», как выразился Карл Львович, подписывая требуемые разрешения.
Каждый образцовый советский пионер должен был совершить в жизни три вещи — навестить Ленина в мавзолее, отдохнуть в «Артеке» и повязать галстук октябренку. После этого он мог приступать к следующей стадии своего развития — комсомолии.
Я в своем недолгом пионерском детстве успела выполнить лишь первый пункт. Теперь был шанс восполнить один из пробелов.
Не знаю, как в советские времена, а сейчас образцовый детский лагерь выглядел серьезно. И забор вокруг территории был вполне исправный, и охрана дежурила у входа. Правда оружия видно не было… на первый взгляд… но крепкие парни в милицейской форме и без него выглядели достаточно серьезно. Как-то совершенно смешно смотрелся рядом с этими стражами порядка пацан лет четырнадцати-пятнадцати. Может быть, отголосок прежних времен, когда звенели горны, стучали барабаны и стройные шеренги пионеров шли на пляж принимать в установленном порядке водные процедуры?
Честно говоря, я ожидала бюрократической волокиты. Или повышенного удивления. Но, похоже, пионервожатым (сейчас, впрочем, моя должность именовалась проще — воспитательница) было не впервой добираться к «Артеку» в два часа ночи на иномарках. Один из охранников мельком глянул на мои документы — настоящие, выправленные во всех положенных инстанциях, заверенные подписями и печатями, после чего подозвал постового мальчишку.
— Макар, проводишь Алису к дежурному.
— Угу, — буркнул пацан, с интересом разглядывая меня. Хороший, незакомплексованный мальчик. Видит красивую девушку и не стесняется проявить свой интерес. Далеко пойдет…
Мы вышли из домика охранников, прошли мимо длинного ряда стендов с распорядками дня, объявлениями о каких-то мероприятиях, детскими стенгазетами… как давно я не видела стенгазет! Двинулись по скупо освещенной алее, причем я поймала себя на том, что непроизвольно ищу по сторонам гипсовые статуи горнистов и прочих девочек с веслом. Впрочем, таковых не нашлось.
— Вы к нам временно? — спросил мальчик.
— Да.
— Макар, — он с достоинством протянул мне руку.
— Алиса, — я обменялась с ним рукопожатием, с трудом удерживаясь от улыбки.
Разница в возрасте у нас с ним — лет десять, ну может двенадцать. А даже по именам видно, как все изменилось. Куда исчезли Кэрроловские и Булычевские Алисы? Ушли вслед за гипсовыми горнистами, пионерскими знаменами, утраченными иллюзиями и несбывшимися мечтами. Стройными колоннами ушли, под веселую задорную песню… Девочка, сыгравшая когда-то Алису в телефильме, и влюбившая в себя всех мальчишек страны, теперь мирно трудится биологом, с улыбкой вспоминая свой романтический образ.
Пришли другие. Макары, Иваны, Егоры, Маши… Неизменный закон природы — чем хуже живет страна, чем в большую грязь ее втаптывают, тем сильнее тяга к корням. К старым именам, к старым порядкам, к старым ритуалам. Нет, они ничем не хуже, Макары и Иваны. Наоборот, наверное. Серьезнее, целеустремленнее, не связаны идеологией и показушным единством. Они куда ближе к нам, Темным, чем те Алисы, Сережи, Славы…
И все-таки немножко обидно. То ли за то, что мы не были такими, то ли за то, что они такими стали.
— Вы к нам временно? — все так же серьезно осведомился мальчик.
— Да. Моя подруга заболела, я ее буду подменять. Но на следующий год попробую приехать снова.
Макар кивнул:
— Приезжайте, у нас тут хорошо. Я на следующий год тоже приеду. Мне уже будет пятнадцать лет.
То ли мне показалось, то ли в глазах у этого чертенка и впрямь мелькнул огонек.
— А после пятнадцати?
Он покачал головой. С явным сожалением сказал:
— Только до шестнадцати можно. Впрочем, я собираюсь в шестнадцать уезжать на учебу в Кембридж.
Я чуть не поперхнулась.
— Это достаточно дорого, Макар.
— Знаю. Все запланировано пять лет назад, не беспокойтесь.
Наверняка, сын какого-нибудь нувориша. У них и впрямь все запланировано.
— Основательный подход. Там и останешься?
— Нет, зачем? Получу достойное образование, и вернусь в Россию.
Очень серьезный ребенок. Что ни говори, а среди людей порой попадаются забавные экземпляры. Жалко, что не могу сейчас протестировать его на способности Иного… такие ребята нам нужны.
Вслед за своим провожатым я свернула с вымощенной квадратными каменными плитками дорожки на узкую тропинку.
— Здесь короче, — объяснил мальчик. — Не беспокойтесь, я тут все знаю…
Я молча шла за ним — было темновато, приходилось полагаться лишь на человеческие способности, но его белая рубашка служила надежным ориентиром.
— Вон, огонек видите? — спросил Макар, оборачиваясь. — Прямо на него идите, а я побежал…
Похоже, мальчик просто-напросто решил надо мной подшутить… до огонька было метров триста по густо заросшему парку. Будет ему повод похвастаться перед друзьями: завел новенькую воспитательницу в кусты, и там бросил…
Но едва Макар сделал шаг в сторону, как зацепился за что-то ногой и с удивленным возгласом упал. Я даже злорадствовать не стала — так это было смешно.
— Ну вот, а говорил «все знаю», — не удержалась я.
Он даже не ответил — сопел, растирая разбитую коленку. Я присела рядом, заглянула в глаза:
— А ведь ты надо мной хотел подшутить. Верно?
Парнишка взглянул на меня — и быстро отвел глаза. Пробормотал:
— Извините…
— Над всеми так шутите? — спросила я.
— Нет…
— Чем же я удостоилась такой чести?
Он ответил не сразу.
— У вас вид был… очень самоуверенный.
— Еще бы, — легко согласилась я. — Добиралась с приключениями. Чуть не убили по дороге, честное слово! Но выкарабкалась. С каким же еще видом мне ходить?
— Извините…
С него окончательно слезла и вся серьезность, и вся самоуверенность. Присев рядом я попросила:
— Покажи коленку.
Он убрал руки.
Сила. Я знала, что она есть. Я почти чувствовала ее, бьющую из мальчишки силу: рожденную болью, обидой, стыдом, острую и чистую… Я почти могла ее взять — как любая темная Иная, чья сила — чужая слабость.
Почти могла.
Все-таки это было еще не то, что надо. Макар сидел, стиснув зубы, и не издавая ни звука. Держался — и держал силу в себе. Это — слишком много для меня сейчас…
Я достала из сумочки тонкий фонарик-ручку, посветила.
— Ерунда. Хочешь, пластырем залеплю?
— Да не надо, само пройдет…
— Как знаешь, — я поднялась, посветила вокруг. Да, трудновато будет найти дорогу к теплеющему вдали окошку… — Ну так что, Макар? Убегаешь? Или проводишь меня все-таки?
Он молча встал и пошел вперед, я двинулась за ним. Уже у самого здания, оказавшегося совсем не маленьким — двухэтажный каменный особнячок с колоннами, Макар спросил:
— Расскажите дежурному?
— Про что? — я засмеялась. — Вроде как ничего не было, мы мирно прогулялись по аллее…
Он посопел секунду, потом сказал еще раз, причем куда с большей искренностью:
— Извините. Я глупую шутку придумал.
— Лечи коленку, — посоветовала я. — Промыть не забудь, и йодом смажь.
ГЛАВА 4
За стенкой шумела вода — дежурный по лагерю, извинившись, вышел умыться. Разбудила я человека, мирно дремавшего под сипение дрянного китайского магнитофона. Не понимаю только, как спать под Высоцкого? Впрочем, на этой мыльнице только бардов и можно слушать.
— Будут и стихи и математика,
Почести, долги, неравный бой…
Нынче ж оловянные солдатики
Здесь, на старой карте, встали в строй.
Лучше бы уж он держал в казарме их,
Но как на войне, так на войне —
Падают бойцы в обоих армиях
Поровну на каждой стороне.
— Все, прошу прощения… — Дежурный вышел из крошечной ванной, еще вытирая лицо казенным вафельным полотенцем. — Сморило меня.
Я понимающе кивнула. Магнитофон продолжал играть, услужливо добавляя Высоцкому лишней хрипотцы:
— Может быть пробелы в воспитании,
Иль в образованье слабина?
Но не может выиграть компании
Та или иная сторона.
С совестью проблемы окаянные,
Как перед собой не согрешить?
Тут и там солдаты оловянные,
Как решить, кто должен победить…
Поморщившись, дежурный по лагерю убавил звук почти до неразличимости. Протянул руку:
— Петр.
— Алиса.
В его рукопожатии, крепком, будто он с мужчиной здоровался, сразу чувствовалась дистанция. «Только-рабочие-отношения…»
Ну и прекрасно. Особого вдохновения этот невысокий, худощавый, сам на подростка похожий человек у меня не вызывал. Разумеется, я собиралась завести на время отдыха любовника, но лучше кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. Петру же было никак не меньше тридцати пяти, и даже без способностей Иного его можно было читать как открытую книгу. Примерный семьянин — в том смысле, что жене почти не изменяет, пить не пьет и курить не курит, воспитанию ребенка, скорее всего — единственного, уделяет должное время. Ответственный человек, любящий свою работу, толпу сопливых малышей или хулиганистых подростков ему можно доверить без опаски: сопли вытрет, по душам поговорит, бутылку водки отберет, лекцию о вреде курения прочтет, нагрузит и работой, и отдыхом, и моралью.
Короче говоря — воплощенная мечта Светлых, а не живой человек.
— Очень приятно познакомиться, — сказала я. — Так давно мечтала попасть в «Артек». Жаль, что при таких обстоятельствах…
Петр вздохнул.
— Да, не говорите. Мы все так переживаем из-за Настеньки… Вы с ней подруги?
— Нет, — я покачала головой. — Я на два курса младше, честно говоря, даже лицо не припомню…
Петр кивнул, стал проглядывать мои документы. Встреча с Настей меня не пугала, скорее всего, уж она-то мое лицо припомнит — Завулон всегда тщателен в мелочах. Если в самом «Артеке» нет ни одного Иного, то, значит, заезжал кто-нибудь из Ялты или Симферополя, подходил на минутку к Насте… и теперь — она меня вспомнит.
— Работать вожатой доводилось?
— Да, но… не в «Артеке», конечно.
— Ну и что? — пожал плечами Петр. — Две тысячи триста человек персонала, вот и все разница.
Тон, которым он произнес эти слова, не слишком-то с ними согласовывался. Гордился он «Артеком», так гордился, словно сам его основал; лично, с автоматом в руках, отбивал у фашистов; строил корпуса и сажал деревца.
Я улыбнулась, всем своим видом показывая: «не верю, но из вежливости промолчу».
— Настя работает в «Лазурном», — сказал Петр. — Я вас к ней провожу, все равно Насте уже пора вставать. В пять утра у нас идет машина в Симферополь… Вы-то как добрались, Алиса?
— Нормально, — сказала я. — На машине.
Петр поморщился.