По этой дороге, Гоббс отвёз двух лондонских врачей вниз в порт, спешно вызванных им, из-за недомогания профессора Уоллера. Но, обследовав пациента, они ничего не сказали, и теперь всю дорогу ехали с озабоченными лицами. Только в порту, старший из них, профессор Корк сказал:
— Мы не хотели мешать вам в пути — вы были за рулём. А в обсерватории мы не говорили из-за этой женщины-уборщицы, владеющей английским языком, постоянно бывшей рядом. Надеюсь, вы поняли бы нас, если бы мы сказали, что мистеру Уоллеру грозит звезда самого страшного созвездия (название в русской транскрипции), но только здесь решаемся это сделать.
— Значит, речь идёт о созвездии Рака? — догадался Гоббс.
— Да. У профессора Уоллера злокачественная опухоль желудка, которую вместе с его частью нужно немедленно удалить. Я хирург, но здесь нет ни анестезиолога, ни инструментария, ни помощников… Словом, нужна бригада врачей. Я мог бы остаться здесь, однако мой младший коллега не уверен, что его заключения будет достаточно для отправки такой дорогой медицинской экспедиции. Ведь надо оборудовать в обсерватории операционную.
Шхуна подошла к причалу. Гоббс заметил на шхуне школьного товарища профессора Уоллера. Он знал его по фотографиям — известного французского археолога Анри Лота. С присущим французам непринуждённым изяществом, тот легко сбежал по брошенному трапу на берег. Чарльз Гоббс представил учёных друг другу.
— Как здоровье профессора Уоллера, — прежде всего спросил Анри Лот.
— Плохо, очень плохо, — ответил профессор Корк, — нужна срочная операция.
— Я работал в Африке, в Сахаре, заинтересовался находками в Месопотамии, но, узнав, что происходит с Джеймсом, примчался сюда, чтобы поддержать его.
— Мы будем признательны за такую помощь. Но есть ли у вас такое средство?
— Думаю, что наши последние находки, приоткрывающие завесу прошлого, помогут мне.
— Дай-то бог, — пожал руку Лоту профессор Корк.
Уже позже, сидя у постели больного, Анри Лот рассказывал Уоллеру о том, что Сахара, где на плоскогорье Тассили он производил свои археологические раскопки, пять — десять тысяч лет назад была цветущим краем. Ему удалось обнаружить наскальные изображения, которые заставили задуматься о многом.
— Ты знаешь, — продолжал Анри Лот, — я бы не рискнул вести дальше свои исследования, если бы не встретился на английском телевидении с господином Гагариным, первым космонавтом Земли, из России. Я подошёл к нему с переводчиком и спросил: «Мсье Гагарин, вы хотите посмотреть на свою фотографию десятитысячелетней давности?»
Гагарин улыбнулся своей обаятельной, известной всему миру улыбкой, и сказал: «Но я уже видел её!»
— Не может быть! Моя книга вышла лишь незадолго до вашего полёта!
Тогда Гагарин рассказал мне, что к нему ещё в Москве, тоже на телевидении, подошёл известный Фантаст, и поразил его наскальным изображением человека в скафандре десятитысячелетней давности. Он сказал Фантасту:
— Похоже, но не одно и тоже.
— Но так и должно быть, ведь одеяние сделано для одной цели, но в разное время, и видимо, совсем в другом месте.
— Фантаст попросил меня оставить автограф на странице моей книги с этой фотографией. Так что, — закончил космонавт, — мой автограф уже оставлен.
— Но это, надеюсь, не помешает вам, оставить автограф и в книге её автора. — И тот, вновь улыбнувшись, охотно написал вот здесь русскими буквами. «Гагарин». Без всяких завитушек. Вот посмотри, Джеймс, на один из двух автографов в моей книге, оставленных современным героем Земли.
— Но так же и на изображение его многотысячелетнего предшественника. Это действительно напоминает водолазный костюм. Но зачем водолазу ходить по земле в своём одеянии и позировать древнему художнику? Спасибо тебе, Анри, ты знал, чем заинтересовать меня.
И Уоллер вернул книгу французскому другу.
— Мне стоило больших трудов сделать этот снимок, потому что изображение проступает только когда оно смочено водой, а её приходилось возить издалека. Размером оно больше двух метров, и, несмотря на свою примитивность, оставляет ощущение могучей неведомой силы. И моя книга стала для меня реликвией, я всюду вожу её с собой.
Джеймс снова взял книгу, оживился, и с интересом рассматривал изображение человека в одежде ниспадавшей складками, в непроницаемом шлеме сидящем на складчатом воротнике, с чётко выраженными глазами.
— Да, вы, археологи, делаете открытия, а мы, астрономы, просиживая ночами у телескопов, открываем только загадки. Вот и Гоббс увидел взрыв сверхновой звезды, а её не оказалось. И он остался без собственной звездочки в астрономии.
— Да. Некоторые открытия археологов поражают не только мир, но даже и нас, учёных, искушенных в этом деле. Так, в Сахаре я узнал, что в раскопках Двуречья между Тигром и Евфратом, где некогда было государство шумеров, сделаны удивительные находки.
— Тоже наскальные изображения?
— Нет. Отпечатки на глине, с годами ставшей камнем. Клинописное послание из прошлого.
— И ты расшифровал его?
— Не я, конечно, а специалисты в Лондоне и Париже. Их расшифровки стали подлинными открытиями для мира. По утверждению клинописи, три с половиной тысячи лет тому назад, к полудиким скотоводам-шумерам из моря вышел пришелец в рыбьей чешуе и с двумя головами. Одну из которых, выходя на берег, снимал, и она оставалась у него в сложенном виде за плечами. Шумеры вначале боялись его как бога или посланца богов, но он оказался мудрым, добрым и заботливым советником. У него было по шесть пальцев на руках и ногах, и он обучил шумеров не только клинописной письменности, но и математическому счислению. Не нашему, десятеричному, идущему от десяти пальцев на руках и ногах, а двенадцатиричному. Культуру шумеров сменила вавилонская культура, которая заимствовала эти счисления. Важно, что его элементы бытуют и в наше время — двенадцать часов днем, двенадцать часов ночью, шестьдесят минут в часе (как слияние двенадцатиричного и десятеричного счисления: двенадцать помноженное на пять), шестьдесят секунд в минуте, дюжина в торговом деле, двенадцать месяцев в году, а если поискать, и многое другое.
— Конечно, — согласился Уоллер. — Двенадцать вершков в русском аршине, в нашей традиционной английской практике первенствуют дюйм и дюжина.
— Но кроме математики пришелец научил шумеров архитектуре, градостроительству и орошаемому земледелию, предопределяя этим переход кочевников к оседлой, более цивилизованной жизни.
— Но почему, — спросил Уоллер, — такой мудрец появился на берегу из моря? Где он набрался мудрости? У рыб?
— Нет. Здесь надо искать другое объяснение. Очевидно, он прибыл откуда-то очень издалека. — И археолог посмотрел вверх, представив себе небо. — Но, чтобы сохранить свой аппарат, сделать его недоступным никому, он опустил его на дно моря. И однажды он предложил одному из шумеров, Колкаанну, вместе с ним подняться в летающем доме над землей и, войдя в море, осторожно опустил свой летающий дом на берег. Колкаанн свидетельствует, что поднялся с пришельцем очень высоко, откуда земля, по его словам, «выглядела овчинкой».
— Ты упоминаешь имя спутника пришельца. А имя самого пришельца?
— Имя пришельца тоже названо — Оаанн.
— Какое странное имя! — воскликнул англичанин.
Беседа Анри Лота с другом была прервана появлением в дверях уборщицы, которая готовила для англичан на завтрак их традиционную овсяную кашу и немудрёный обед «даров моря» из рыболовецкого посёлка, теперь она подавала настойчивые знаки.
— Говорите по-английски. Мы все вас поймем.
— Почтенные господа друзья звезд, я не совсем глупая женщина. И я прекрасно поняла то, чего не хотели сказать при мне улетевшие почтенные врачи. Несомненно, они хотят вернуться с длинными ножами и банками для собирания крови. Очень уважая нашего шефа, я бы хотела уберечь его от этого.
— Что вы можете предложить? — спросил Гоббс.
— В нашем поселке около десяти лет живет удивительная женщина, которую якобы, как говорят старики, послало нам небо. Она говорит на всех языках, не двигая губами. Она умеет взглядом снимать боль и вылечивать тяжело больных людей. К ней едут сюда со всех филиппинских островов. Я бы очень-очень просила господ, друзей звезд, позволить ей осмотреть нашего шефа.
— Осмотр ничему не повредит, — сказал Анри Лот. — Я думаю, что мои английские друзья согласятся со мной.
— Тогда я попрошу молодого друга звезд, мистера Гоббса, проехать со мной в посёлок, и мы привезем ее сюда.
— Ну что ж, Чарльз, отправляйтесь, — предложил Уоллер.
Через час, выглядевшая удивительно молоденькой женщина, с огромными глазами, на краях приподнятыми к вискам, вошла в спальню профессора Уоллера.
Анри Лот и Чарльз Гоббс деликатно вышли, а уборщица осталась стоять у дверей, как бы на страже. Через некоторое время маленькая женщина вышла и сказала англичанам:
Анри Лот и Чарльз Гоббс деликатно вышли, а уборщица осталась стоять у дверей, как бы на страже. Через некоторое время маленькая женщина вышла и сказала англичанам:
— Лондонские врачи были правы, у шефа злокачественная опухоль желудка. Они хотят резать его и силой отделить эту опухоль от органов. Позвольте мне освободить столь ценного здесь профессора от этого испытания.
— Как вы можете это сделать? — спросил Анри Лот.
— Я — врач, — сказала женщина. — Меня зовут Ойла. Я обучена извлекать такие опасные опухоли, не причиняя вреда человеческому телу.
— Где вас могли обучить этому? — спросил удивленный Гоббс.
— Я не могу вам всего рассказать. Это было бы слишком тяжело для меня. А мне надо сохранить силы для операции.
— Как можно изнутри извлечь часть органов?
— Я вам сейчас покажу кое-что, — и она попросила уборщицу принести две вязальные спицы и попросила у мужчин зажечь зажигалки. Чарльз Гоббс пожал плечами и выполнил её просьбу.
— Хотите, я проткну вам руку, и вы не почувствуете этого? — спросила она.
— Вы маленькая шутница, — с улыбкой сказал Гоббс, по-видимому, совсем не расположенный предоставить себя для подобного опыта.
— Тогда я при вас проткну свою руку, — сказала загадочная целительница, и стала вводить острие спицы себе ниже локтя. Скоро спица другим концом вышла наружу, проткнув всю мышечную ткань между двумя костями, не выдавив ни капельки крови.
— Это делают фокусники в цирке, — отметил француз.
— Тогда я покажу вам то, на что не решаются ваши фокусники. Я проткну себе сердце.
— Не делайте нас свидетелями своего самоубийства, — темпераментно воскликнул Анри Лот. Но женщиночка, отнюдь не смущаясь мужчин, оголила свою грудь и стала вводить острие спицы вглубь, опять не вызвав никакого кровотечения. Видимо, она нащупала сердце, и спица, вонзившись в миокард, начала вибрировать вместе с его сокращениями.
— Кошмар какой-то, — воскликнул Анри Лот, — я никогда бы этому не поверил.
— Как видите, я не умерла, и не испытала никакой боли. Так же точно я удалю из желудка профессора Уоллера злокачественную опухоль. И попрошу только какое-нибудь блюдо или тарелку, чтобы положить отторгнутую ткань.
— А ведро, куда стекала бы кровь, вам не нужно? — спросил француз.
— Крови не будет, — заверила Ойла.
Мужчины переглянулись.
— Только позвольте нам не присутствовать при вашем опыте, — сказал Чарльз Гоббс, — трудно поручиться за себя.
— Да, мы лучше покурим, — согласился Анри Лот.
Это были мучительные сорок минут, спустя которые из спальни Уоллера вышла торжествующая уборщица, неся на блюде чудом извлеченную опухоль. Затем появилась скромная Ойла, и спросила, может ли она спускаться в поселок или молодой джентльмен отвёзет ее на машине.
— Да, конечно, я вас отвезу. Тем более что нужно дать из порта радиограмму, отменяющую надобность в хирургической бригаде.
— Оказывается, Джеймс, за чудесами не нужно отправляться за тысячи лет назад, или вперед, — сказал Анри Лот. — Что ты чувствуешь сейчас?
— Я чувствую себя много лучше, если не совсем здоровым. А до этого я не чувствовал ничего, но старался вести себя по-мужски и все подшучивал над докторшей. Говорил ей, что она выглядит молодо для своих лет.
— И что она ответила?
— Она сказала: «Не говорите о моих годах. Вы все равно этого не поймете».
— С тобой, вернее с ней, придётся согласиться, — заключил Анри Лот. — Понять нам произошедшее, невозможно, потому что такого просто не может быть.
Глава четвёртая. Быть не может потому, что…
Самый удобный ответ:
Чего не знаю — того нет
.
Ранним утром в семь часов Фантаст был поднят с постели телефонным звонком. Звонила из Сибири племянница, Света, дочь старшего брата:
— Дядя Шура, умоляю, помогите! Вы не представляете себе, что мы с мамой вчера пережили. Папа вдруг входит к нам в комнату и говорит: «Я пришёл с вами простится», «А что такое?», «Я проколол себе сердце», — сказал он и показал торчащую из груди спицу, которая, видимо, касалась сердца. От спицы по груди текла струйка крови. Сейчас он вылетел в Москву, и придёт он, конечно, к вам. Ради бога, возьмите с него слово, что он не будет повторять своих диких опытов.
Фантаст пообещал, что поговорит с братом, для которого был авторитетом.
Самолёт должен был прилететь позже, а до этого к Фантасту пришёл его друг — кинорежиссёр с «Центрнаучфильма» Юрий Фёдорович Сенчуков вместе со своим знакомым, исследователем-любителем Наумовым:
— Александр Петрович, мы хотим показать вам небольшой документальный фильм, от которого волосы становятся дыбом.
— Что вы хотите сказать? — спросил Фантаст.
— Вы слышали о филиппинских врачах, которые делают операции бескровно, без скальпеля вынимают органы человека и возвращают здоровье?
Фантаст слышал об этом. Эти люди только на Филиппинах проявляли свои необыкновенные способности.
Кинематографист и его приятель наладили принесённую с собой аппаратуру:
— Мы сейчас покажем вам полосную операцию на сердце, — сказал Наумов, — проведённую филиппинцами, хилерами, как их называют.
— Если вы не торопитесь, — сказал Фантаст, — то ко мне часа через два должен приехать мой соратник и друг профессор, хирург — кардиолог Григоров Сергей Семенович. С ним мы работаем над протезированием сердца. Давайте посмотрим ваш документальный фильм вместе.
Гости согласились. И пока пили утренний чай, который наладила супруга Фантаста, Наумов рассказывал об этих загадочных людях. Эти люди делают удивительные бескровные операции, самая простая из них — это удаление аппендикса, дающего о себе знать у большинства людей; удаление катаракты с глаз. Они делают полостные операции, и, якобы, удаляют опухоли, даже злокачественные.
— Откуда такие великие врачи?
— Не знаю, откуда идут их знания. Само воздействие их на пациента — анестезирующее. И пациент во время операции ничего не чувствует, то есть, никаких болевых ощущений не воспринимает.
Часам к двенадцати приехал профессор Григоров, заслуженный деятель науки, и когда узнал, что ему хотят показать полосную операцию филиппинских врачей, очень заинтересовался, но был насторожен:
— Что бы они мне не показали, — сказал он, — я, который провел в своей жизни немало таких операций, не поверю даже тому, что увижу своими глазами. Хирурги — самый консервативный народ в медицине. Они вторгаются скальпелями в тело пациента, и, прежде всего, помнят первое наставление Гиппократа — «Не навреди!»
После полудня, в кабинете занавесили окна, зажгли электрический свет, наладили экран и начали демонстрацию. Фантасту страшно было смотреть на экран, как и любому неподготовленному человеку. На его глазах хилер, простерши руки над пациентом (или жертвой), загипнотизировал его, потом поводил руками по полости живота и груди, что-то ощупывал, искал, раздвигал кожу вместе с тканью, не затрагивая, очевидно, кровеносных сосудов — никакой крови не выступало.
Когда ткани были достаточно раздвинуты, он просовывал туда руку, нащупывал то, что хотел изъять и осторожно вынимал, скажем, опухоль или часть аппендикса, которые отделял от остальной кишки не с помощью острия ножа, а тоже как бы нащупывая пути между клетками. И к удивлению присутствующих, это ему удавалось. Так была показана операция по удалению аппендикса, операция с извлечением опухоли какого-то из внутренних органов. Фантаст так и не понял, был ли это желудок или печень. Но, опять же, они не были срезаны, а просто отделились сами по себе, поскольку раздел происходил между клетками. Особенно тяжело оказалось для Фантаста видеть удаление катаракты. Его всего передернуло, когда хилер извлёк глаз и, орудуя с ним как с вынутым куриным яйцом, легко снял плёнку, будто даже с ним не связанную. И потом водворил глаз на место. Когда включили свет, Юрий Федорович спросил:
— Ну, что вы скажете, Сергей Семенович и Александр Петрович?
— Я могу сказать, — ответил Фантаст, — что ничего не могу сказать.
— Зато я могу сказать, — вмешался Григоров. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Не даром называется наш кинематограф «великим обманщиком», он может сделать все, что угодно. Это просто ловко сделанная картина для обмана зрителей. Я никогда не поверю, что то, что мы видели, могло происходить на самом деле.
Переубедить старого кардиолога было невозможно.
Раздался звонок входной двери. Открыла жена Фантаста, на редкость красивая женщина. И в квартиру ворвался, иначе не скажешь, крепкий энергичный человек.
— А, Виктор Петрович пожаловал, мы не ожидали, что ты так скоро прилетишь, — пожал ему руку Фантаст.