На каком-то особенно резком повороте заложило уши, и она поняла, что дорога идет в гору. Пасик сидел рядом с ней, сложив руки на коленях и глядя в темноту.
— Сглотни, — посоветовала она, — а то уши заложит.
Пасик послушно сглотнул.
— Я боюсь, — сказал он шепотом.
— Брось, они тут всю жизнь туристов возят.
— Не, я просто боюсь. Какое-то все не такое… Ты их видела?
— Кого?
— Этих. Думаешь, их нет, а они есть. И смотрят.
Он схватил ее пальцы, ладошка была мокрая, но она не отняла руки. Вообще-то Пасик был лапушка, хотя и какой-то чудной — днем он большей частью молчал, но по ночам садился на постели и разговаривал сам с собой на незнакомом языке, а потом вставал с кровати и начинал бродить по квартире… Тогда приходила мать, обнимала его и уговаривала лечь, иногда он начинал отбиваться, иногда покорно ложился и засыпал — между веками у него светлела полоска глазного яблока так, что даже страшно. Она знала, что матери тоже было страшно, один раз даже подслушала, как та тихонько плачет на кухне, а отец обозвал мать курицей и сказал, что, мол, с пацаном все в порядке, это возрастное, пройдет…
Отец ужас как хотел сына и до сих пор не мог простить ей то, что она имела наглость родиться первой. Как будто это от нее зависело.
— Опять выдумываешь, — сказала она и улыбнулась.
Самое странное, что она все-таки его любит, Пасика. Чудно́, а вроде бы должна ненавидеть. Ну, ревновать. Иногда ей казалось, что только она одна его и любит — мать так боится за него, что на любовь уже времени не остается, а отец видит не настоящего Пасика, а какого-то придуманного правильного сына.
— Я никогда не вру, — серьезно сообщил Пасик. — А вот ты все время выдумываешь. Себя все время придумываешь. А потом расстраиваешься.
— И вовсе ничего похожего, — сердито возразила она. — Как можно придумывать себя?
— Как в кино. Когда кажется, что надо так, а на самом деле все не так. Потому что никогда не получается, как в кино.
Пасик порой проявлял пугающую проницательность.
— А на самом деле ты и так хорошая. Правда.
— Спасибо, Паська, — сказала она тоже серьезно. Не чувствовала она себя хорошей. Если честно, она себя ненавидела. Так ненавидела, что, если случайно видела себя в зеркале, торопливо отворачивалась — лишь бы не смотреть на эту фигуру… это лицо… эти ужасные волосы. Ну почему, почему у нее такие волосы?
Пятнышко теплого света приблизилось, потом рассыпалось на несколько отдельных огоньков — они миновали крохотную деревушку в долине, затерявшуюся в зарослях жасмина и шиповника. Освещенные веранды густо оплетены виноградом, так что не видно, сидит там кто или нет… Ей на миг захотелось оказаться там, сидеть на веранде, пить, что они пьют, слушать музыку, смотреть на проезжающий автобус и гадать, что в нем за люди, куда едут. Может, тогда бы ей, наоборот, захотелось оказаться в этом автобусе, в темноте, в пути, в конце которого будет ждать что-то новое, совсем не то, что было прежде.
Но деревушка осталась позади, автобус, вильнув задом, миновал два крутых дорожных поворота, прошел впритирку к светящемуся полосатому столбику, и, перебравшись через перевал, съехал вниз и остановился, выпустив облако синего дыма, растворившегося в темном нежном воздухе.
Маленький сопровождающий слез с сиденья рядом с водителем и широко развел ручки, точно распахнул объятия.
— Приехали! — Он подпрыгнул от нетерпения, словно им вот-вот предстояло очутиться в лучшем месте на Земле. — Приехали! Добро пожаловать в «Лесной приют»!
Трехэтажный, оплетенный плющом дом стоял на асфальтированном пятачке, его со всех сторон обступал лес. Обычный гостиничный корпус с балконами, тянущимися вдоль фасада… Чего еще ждать от места с таким банальным названием?
В холле вокруг чемоданов суетились давешние пакистанцы. Как это они успели раньше нас?
Сонная красивая девушка вручила ключи.
— Второй этаж, по коридору и налево, — сказала она и отвернулась к другому гостю, но отец остановил ее:
— Вай-фай у вас, надеюсь, входит в стоимость номера?
— Вай-фай? — переспросила девушка, недоуменно моргнув. — Но у нас нет вай-фая.
— Кабель? — Отец был обескуражен, но не слишком. — Подключиться можно?
— У нас вообще нет электронной связи, — пояснила девушка терпеливо, — никакой.
У нее был чистый русский, гораздо лучше, чем у представителя турфирмы.
— Я хочу видеть управляющего, — сказал отец железным голосом.
О! — подумала она. Началось.
Скандалы отец закатывал бурные, неуправляемые, и они всегда заканчивались одинаково — его поражением.
Управляющий оказался высоким и смуглым, и до того красивым, даже неприятно смотреть. Представитель турфирмы, суетившийся рядом, расстроенно сжимая пухлые ручки, по сравнению с ним выглядел смешным уродцем. Впрочем, смешным уродцем по сравнению с ним выглядел и отец.
— Интернета нет, — повторил управляющий равнодушно, — вообще нет. Законодательно запрещено.
— Как же вы привлекаете клиентов? — Отец даже растерялся. — Как связываетесь с ними? У вас же туризм — основная статья дохода. Я читал.
— У нас представительства, — пояснил управляющий, — в каждой стране. И почта работает. Старая добрая почта.
— А… мобильная связь?
— Только почта, — повторил управляющий. — Вы невнимательно читали проспекты.
Отец извлек мобильник и уставился на дисплей. Она заглянула через плечо: сигнала не было. Хотела достать свой мобильник, чтобы окончательно в этом убедиться, но передумала. Следить за препирательствами было гораздо интереснее.
— Но у меня контракт срывается, — отец все еще полагал, что это досадное недоразумение как-то можно уладить, — переговоры….
— Мне очень жаль. — По голосу управляющего было понятно, что ему совершенно ничего не жаль.
— Я в суд подам… — Отец начал медленно багроветь — краска пошла с висков и залила лоб и щеки. — Упущенная выгода… ваш сервис… это никуда…
Представитель турфирмы так и стоял, прижав к груди пухлые ручки. Когда отец обернулся к нему, он в испуге отскочил, но управляющий остался невозмутим.
— Вы же подписывали визовое обращение, там сказано, что вы обязуетесь не пользоваться современными средствами связи во время пребывания здесь.
— Где это сказано? — Отец не умел проигрывать и потому продолжал упираться.
— Внизу. В самом конце.
— Кто же читает все, что там мелким шрифтом…
Управляющий пожал плечами.
— Тогда мы улетаем. — Отец поднял голову и скрестил на груди руки. Он хотел выглядеть решительным и жестким, а вместо этого казался смешным.
Ей стало стыдно: все, кто еще остался в холле маленькой гостиницы, смотрели на них. Девушка за конторкой, человечек в подтяжках и управляющий — с профессиональным терпением, остальные — с любопытством. Только пакистанцы не обращали внимания — они деловито затаскивали тюки наверх по витой лестнице с резными перилами. Лифта тут тоже не было.
— Завтра же. Поменяйте нам билеты на завтра. Это, надеюсь, возможно?
— Это невозможно, — управляющий был терпелив как врач-психиатр, — у вас чартерный рейс. Вы, конечно, можете отказаться от билета и купить новый. Это вам обойдется… — Он назвал сумму.
— Но это… — Отец раскрыл рот, потом закрыл его. Он стоял красный, глаза слезились.
Ей даже стало его жалко.
— Вы приехали сюда отдыхать, — сказал управляющий ласково, — мы сделаем все, чтобы ваш отдых был полноценным. Ну зачем вам во время отпуска думать о работе, согласитесь?
Отец молчал. Пасик, словно не замечая происходящего, сидел в кресле и с интересом рассматривал яркий проспект, мать стояла рядом, тревожно переводя взгляд с мужа на сына — кому из них первому понадобятся помощь и поддержка?
— К нам не так просто попасть. Мы очень тщательно отбираем клиентов. Знаете, скольким ежегодно отказывают в визе?
Отец расслабился — вздернутые плечи опустились.
— Я же говорил, — маленький агент еще сильнее прижал к груди пухлые ручки, — я же говорил…
— Все в порядке, Шарлик, — ласково сказал управляющий, — ты сдал группу, я принял. Давай бумаги, я подпишу.
Все, словно по команде, закончилось, новые постояльцы начали расходиться, перебрасываясь ничего не значащими замечаниями, красавица за конторкой раскрыла затрепанную книжку в бумажной обложке: шрифт незнакомый, но брюнет с пистолетом на обложке недвусмысленно намекал на шпионский роман. Ногти у конторской девушки были в красно-розовую полоску, блестящие, как карамельки.
Отец вертел на пальце старомодный ключ с номерной бирочкой, как если бы ничего не произошло, и уже открыл рот, чтобы прикрикнуть на бестолковых домашних, которые ни с того ни с сего застряли в холле, но тут входная дверь распахнулась и вновь захлопнулась. Веселые загорелые люди, возбужденно переговариваясь и хохоча, тащили, помогая друг другу, огромную рыбу, хвост волочился по полу, отчего за рыбой и за рыбаками тянулся широкий мокрый след.
Управляющий улыбнулся, сказал что-то по-английски, рыбаки принялись отвечать ему, перебивая друг друга, широко разводили руки, показывая, то ли какую рыбу они поймали, то ли какую упустили, маленький человечек Шарлик подбежал к рыбакам, ухватил рыбу поперек туловища, сразу покраснев, и, натужно пыхтя, потащил ее куда-то вбок. Из открывшейся двери дохнуло жаром и вкусными запахами, у плиты в дыму сновали люди в белых колпаках, рыбаки все скопом ринулись туда, Шарлик замахал на них руками, словно выгоняя случайно залетевших в комнату птиц, после чего они, продолжая хохотать, стали подниматься по лестнице на второй этаж. Деревянные ступеньки поскрипывали.
— Где это такие ловятся? — Отец с завистью смотрел в широкие загорелые спины.
— В заливе. — Красивый управляющий тоже направился к лестнице, выразительно поглядев на медный циферблат огромных часов в холле.
— Далеко?
— Что вы, тут все близко.
— А…
— Снасти можно арендовать у нас, любые. Кроме динамита, конечно.
— Я бы хотел… прямо с утра.
— Разумеется. Здесь все для вас. Завтра в семь утра у крыльца будет ждать коляска.
— Коляска?
— Экипаж с лошадью. Двуколка. Так, кажется, это называется? — Управляющий улыбнулся и посторонился, пропуская их. — Отдыхайте. Бар в гостиной, все включено. Завтрак в восемь, но советую встать пораньше, здесь потрясающие рассветы. — И когда они уже проходили мимо, шепнул ей на ухо: — Выйдите на балкон. Ровно в полночь. Специально для вас. Подарок от фирмы.
Дыхание у него было таким горячим, что у нее покраснела щека.
— Что он тебе сказал? — подозрительно спросила мать, в первый раз за весь день обратив на нее хоть какое-то внимание.
Она молча пожала плечами. Но лишь только зашла в номер и бросила вещи, побежала на балкон. Она и сама не знала, что надеялась там найти. Розу? Это было бы слишком пошло. Какой-то мелкий презент, из тех, что дарят фирмы своим клиентам? Еще хуже…
Балкон был пуст. Внизу лежала долина, слева и справа ее охватили горные отроги, темные и мохнатые, а сверху…
По черному небу перекатывались зеленые и алые волны, в их складках, точно рыбы в сети, трепыхались чистые холодные звезды, под ними тяжелым серебром топорщилось огромное выпуклое море. Апельсиновый, зеленоватый, точно подгнивший с боку шар луны висел над морем, а снизу, из глубины, навстречу ему поднимался огненный столб света…
Подарок от фирмы? Специально для меня?
Она оглянулась. В раскрытую балконную дверь было видно, как мать разбирает вещи, отец, заложив руки за спину, что-то выговаривает ей, а Пасик просто сидит на кровати, уставившись в одну точку.
Она даже не знала, хочет ли, чтобы все поскорее закончилось и можно было бы наконец пойти спать или чтобы этот диковинный танец покрывал длился и длился. Так что она просто стояла и смотрела, пока луна не нырнула в море, а зеленые и алые призраки не побледнели и не погасли.
* * *— Не хочу! Не хочу! А-а…
— Что ты, сыночка, что ты?!
Опять, конечно, Пасик.
— Тут страшно! Стоят, смотрят, трогают, а-а…
— Пасинька, ну кто тебя трогает? Вот мама с тобой.
— Ты точно мама?
— Сыночка, ты что? Ну вот же я… смотри, все хорошо, вот я, вот папа. Давай свет зажжем.
В соседней комнате вспыхнул свет, и сразу нежно-синее окно, в котором смутно проступали зубчатые контуры дальних гор, стало глухим, черным.
Она выдернула из-под себя подушку — белую, мягкую, пахнущую лавандой — и с размаху нахлобучила на голову. Теперь крики из соседней комнаты стали поглуше, но ненамного.
И других постояльцев Паська наверняка перебудил. Ничего, пускай тоже помучаются!
— Да утихомирь же ты его! Спать не даете!
О! А это уже отец. Хозяин в доме, блин!
— Перед людьми стыдно!
Отца всегда очень беспокоило, что подумают совершенно посторонние люди. Она вдруг осознала, что в этом отец очень похож на нее. Это семейное. Мы кровь от крови. Гнилая кровь от гнилой крови.
— Я боюсь, боюсь, заберите меня отсюда! Они смотрят на меня!
— Пасинька, ну кто на тебя смотрит? Тут же никого нет.
— Не хочу, не хочу… Давайте поедем домой!
— Тш-шшш… Поедем. Скоро поедем.
Голоса за прикрытой дверью постепенно стали затихать, затихли… Полоска света погасла. И оказалось, что небо за окном совсем светлое, лиловое, с нежным зеленоватым отливом, как голубиная грудка.
* * *Она пила кофе и листала глянцевый проспект. На террасе было пусто.
Наша страна занимает не так много места на карте, однако по праву славится своими ландшафтами. Великолепные пляжи и живописные бухты прекрасно подойдут любителям отдыха на воде, а горы не только украсят собой пейзаж, но и обеспечат активный отдых любителям зимних видов спорта — вершина Двух Дев, самой высокой горы, и летом покрыта снегом. Альпийские луга и леса горного пояса предоставят влюбленным укромные уголки для интимных пикников, а путешествие по модным бутикам столицы, где можно найти новинки сезона, вышедшие из-под лекала лучших модельеров мира, станет прекрасным развлечением для женщин с тонким вкусом. Их мужьям понравятся табачные изделия и пенковые трубки, носящие фирменное клеймо наших мастеров. А местная кухня, которой по праву славится…
— Такая красивая девушка — и сидит одна!
Пошлейшая фраза, с которой обычно начинают знакомство тупые уроды. Но не с ней. С ней вообще никто не знакомился. Никак. Никогда.
Она подняла глаза от проспекта.
Управляющий выглядел моложе, чем ей показалось вечером, быть может, оттого, что сейчас он был в джинсах и рубашке с распахнутым воротом, а не в официальной скучной паре, как вчера?
— Почему вы не поехали в город с госпожой Броневской и вашей матушкой? — Он так и сказал — «матушкой». — У нас прекрасный шопинг. Лучшие модельеры мира считают за честь…
— Знаю. Я читала проспекты. Сплошное вранье.
— Вовсе нет. Наши проспекты никогда не врут. Так почему не поехали? — Он глядел участливо, как врач.
Она неохотно разлепила губы:
— Не хотела видеть, как мать будет унижаться перед этой… Отец говорит, эти Броневские…
— Очень богатые, да, — кивнул управляющий. — Он какой-то нефтяной магнат. Но видите ли… мы меняем всем гостям довольно ограниченную сумму. Тут ведь все очень дешево. Гораздо дешевле, чем в Лондоне или Париже. А кредитные карточки у нас не в ходу, только наличные. Так что здесь все равны — и олигархи, и клерки.
— Коммунизм? — спросила она кисло.
— Что вы, просто мы можем себе позволить быть щедрыми. — Он доверительно наклонился к ней через стол. — Знаете, это вам не Куршевель какой-нибудь. Это место никогда не станет модным. Сюда слишком трудно попасть. Кстати, ваш отец отправился на рыбалку как раз вместе с господином Броневским. Тут превосходная рыбалка.
Отправился и будет лизать ему зад — прямо в лодке или где они там, подумала она.
— У нас есть и другие экскурсии. Римские развалины. Замок принца Людвига Второго, шедевр архитектуры позднего барокко. Аквариум. Все входит в стоимость путевки. Индивидуальные туры. Или групповые. Как пожелаете.
Групповые туры… Это секс бывает групповой, а туры — коллективные… Черт, о чем это я?! Она покосилась на управляющего, словно тот мог прочесть ее мысли, и неожиданно для себя покраснела.
— Женевьева, портье, все устроит, только скажите… Это ее работа — доставлять вам радость. Вот вашему брату устроили замечательную поездку в соляные копи. Тут в Средние века были соляные копи. В них работали осужденные на смерть преступники. Они спускались туда и никогда больше не видели солнечного света. Там, во тьме, остаются только слух и осязание… И они, эти каторжане, на ощупь вырезали скульптуры. Из соли. Целые залы скульптур… подземные залы. Теперь там подсветка. Полупрозрачные стены. Красные, зеленые кристаллы. И тихо. Вода иногда капнет в соляное озерцо. Круги разбегаются…. и застывают.
А я думала, Пасик уехал с матушкой. Черт, я тоже назвала ее матушкой. Это, кажется, заразно.
Чистый, яркий луч солнца пробежал между пальцами управляющего, коснулся ее пальцев. Она вздрогнула.
— А знаете что? — Управляющий улыбнулся. — Если вы соблаговолите составить мне компанию… мне надо вниз, в деревню. Вы, наверное, видели, когда проезжали.
Горстка огоньков в отрогах гор…
— Знаете, как это бывает, — он уже поднимался с плетеного кресла, — проезжаешь, видишь чью-то жизнь. И на миг как бы… проживаешь ее… она кажется прекрасной. Лучше, чем твоя собственная. Но на самом деле это просто жизнь. Такая же. Со своими бедами. Разочарованиями. Утратами. Тоской. Иногда полезно узнать ее поближе, чтобы в этом убедиться.
Интересно, откуда он так хорошо знает русский? Наверное, сын каких-нибудь эмигрантов. Так теперь и не говорят совсем.