Зимние святочные песни известны в трех разновидностях: колядки с христианскими сюжетами (Северский Донец и правобережные хутора станицы Мигулинской), детские кумулятивные колядки «Скакал, скакал козлик» с начальным рефренным возгласом «Ой, калёда!» (Северский Донец и Дон у его устья, Хопер); песни с припевом «Щедрый вечер» («щедровки») западных славянских традиций (Северский Донец, нижнее и среднее течение Дона). Напевы и тексты аналогичны записанным собирателями на южнорусских и восточных украинских территориях (Слободская и степная Украина). Русская разновидность таусеней («таусинь, «той авсень», «товсень») зафиксирована от Чира вверх по течению Дона. Этот вид обходных песен и в верховьях Дона известен далеко не повсеместно.
Общей для всего донского ареала является лишь традиция обхода дворов, называемая в народе «Христа славить». Этот обычай описан, как распространенный в конце XVIII века, В.Д. Сухоруковым. В качестве обходной песни мужчинами и детьми чаще исполняется тропарь «Рождество твое Христе Боже наш», реже ирмос «Христос рождается» и кондак «Девая днесь». Напевы и тексты в целом сопоставимы с входящими в церковную службу, но не вполне идентичны им, как в порядке следования, так по содержанию. И дети, и взрослые искажают или вставляют отсутствующие в каноническом тексте слова. В некоторых селениях, лежащих по течению Чира, православные прихожане интонируют одноголосную «дореформенную» версию напева тропаря, естественную для старообрядцев.
Вождение хороводов связано, прежде всего, с весенним периодом. На Дону известны почти все формы хороводов: игры, хороводы-шествия (в Великий пост), танки по улице и на месте, «карагоды» или «курагоды» с «припляской». Они приурочены к вечеринкам на зимних святках, к Масленице, пасхальной неделе и Красной горке, Троице.
Игровые хороводы представлены общеславянскими разновидностями – «Просо», «На горе мак», «Дрема» – и русскими – «Плетень», «Ходит барин кругом карагода». Локальное распространение имеют «Олень», «Шла утица по бережку», «Грушица», «Черный баран», «Кострома» (верхнедонские станицы и хутора); «У перепелки головка болит», «Царь да по городу гуляет» (среднедонские). Преимущественно на Северском Донце зафиксированы «Конопля», «Краповое колесо».
Танки характерны для Северского Донца и станиц и хуторов, расположенных вблизи его впадения в Дон. В отличие от актуальных и в наше время обходных календарных обрядов хороводы сохранились частично в основном в формах с «припляской», будь то ходовые танки или «курагоды». Игровые и «вечериношные» можно отнести к сфере памяти. Большая часть календарных и хороводных песен образуют одну музыкально-стилистическую группу. Их напевы строятся по типу «сцепления» контрастных мелодических ячеек. Некоторые «таношные» песни Северского Донца, входящие в свадебный обряд, сближаются по мелодике с его песнями. «Карагодные» песни, в силу участия в них мужчин и доминирования их мелодического и темброво-фактурного стереотипа, сближаются с воинским «ядром» традиции.
Свадебные обряды и входящие в них песни продолжают жить. В пределах одного населенного пункта бытует до двадцати напевов с групповым прикреплением текстов – от двух-трех текстов с песенными, до 50–70 с припевочными. Обширный свадебный репертуар трудно соотнести с какой-либо коренной русской традицией. Аналогии в объеме песенного материала обнаруживаются скорее в южных переселенческих. При сравнении с другими традициями свадебных песен, относящихся к контактным обрядам, совпадения обнаруживаются на западных русских территориях и на белорусском и украинском пограничье. Прощальные песни, связанные с обрядами отчуждения невесты от родного дома и своей половозрастной группы (с текстами акцентного строя) соотносятся с иным ареалом – средне– и северо-русским. Общеславянские и русские свадебные песни имеют на Дону разную локализацию. Так, свадебные прощальные песни акцентного строя (типа «Ты река ли, моя реченька», «Расшаталась в поле грушица», «Как по морю, морю синему») зафиксированы в поселениях, расположенных по Чиру и лежащих выше его впадения в Дон. Западнее обозначенной границы они практически не встречаются. Исключения («Вечер, вечер, вечеришнички») воспринимаются как отдельные вкрапления. Для донской свадьбы характерны многочисленные величальные песни и припевки, по текстам совпадающие с их верхневолжскими и северными аналогами. По напеву же они весьма необычны и оригинальны.
Достоянием донской традиции были и «невестины» или «ночушечные» песни («А за морем утица воскрикнула», «Ой, по морю, морю синему», «Лебедушка», «Черная галочка на раките сидела» и др.). Их уникальность в узколокальном бытовании, индивидуализированном напеве, связываемом с одним текстом и стилистическими признаками протяжных песен (наличие словообрывов, вставок, ладовой переменности, широкий диапазон и др.). За пределами Дона свадебные песни подобного типа фиксировались фольклористами в ульяновском Заволжье.
В современной свадьбе утрачены почти все эпизоды и музыкально-поэтические жанры, связанные с семантикой перехода невесты из девиц в молодицы (причитания, прощальные песни девичника, «ночушек» и посада). Во всех районах Дона ввиду этого свадебный обряд приобрел праздничный характер, сродни славянским ритуалам «веселья». Особенно ощутимо это проявляется в составе песенных жанров, где доминируют различного рода припевки с шести– и восьмислоговым цезурированным стихом (так называемые тирады), широко известные в репертуаре восточных, южных и западных (поляков) славян, и «контактные» песни, сопровождающие действие двух родов, направленные на сближение.
Если попытаться ответить на вопрос, что же придает местным женским песням особый колорит, мы должны отметить процесс мелодического «переинтонирования» и особенности ведения слова. Это особая форма орнаментального «растягивания» слога, называемая в народе «переливом», включение в распевы размашистых квартовых и квинтовых ходов, иногда тенденция к расслоению голосов, с выделением верхнего. Перечисленные признаки (как и отмеченная общность поэтического языка) позволяют в известной мере сблизить в стилевом отношении репертуар внешнего и внутреннего быта.
Среди прозаических жанров более индивидуализированы исторические и топонимические предания. Изучением исторических занимались Ф.В. и Т.И. Тумилевичи. В их трудах разработаны две тематические группы, связанные с фигурами Ермака и Степана Разина. Еще сохраняются в памяти носителей традиции предания о Петре I, носящие характер так называемых исторических анекдотов. Таковы «анекдоты» (термин информантов) о Я.П. Бакланове, о Пугачеве и Потемкине, о Петре I и казаке Пядухе. Последний был зафиксирован еще в конце XVIII в. Е. Кательниковым: «…Во время плытья его величества по Дону в нашем городке становился на квартире у Чебачихи. Из бывших с ним людей одному приказал государь стрелить через Дон по утке, плавающей под задонским берегом. Но тот ее не застрелил. Государь потребовал, нет ли кого из наших, кто бы с такого расстояния убил утку. Вызвался молодой казак по прозванию Пядух и из пищали убил утку не целившись. Тогда государь сказал: «Исполать, казак! Хотя и я убью, но только поцелюсь». Пядух умер в 1795 г.; он жил около 100 лет».
К анекдотам могут быть отнесены и объяснения кличек жителей донских станиц, помещенные в издании «Фольклор Дона и Кубани» (1938) и книге В.Н. Королева «Старые Вешки» («Бугай», «Лапша», «Чапура», «Козлы»).
Экспедиции фиксируют устойчивое бытование топонимических преданий, объясняющих название тех или иных памятных мест. В станице Николаевской записано предание о «Манькиной бешеной яме» или «Манькиной коловерти», о Мариновском (станицы Мариинской. – Т. Р. ) монастыре; в станице Раздорской о Петровской гавани острова Поречного; в станицах Нагавской и Жуковской об их происхождении. Многочисленны предания о курганах, о переносе поселений на другие места.
Промежуточной формой между преданиями и устными рассказами являются сказы о действительных событиях казачьей и советской истории Донского края. Одни, возможно в силу хронологической близости освещаемых событий, носят подчеркнуто документальный характер («Точилина гора», «Тарас»). Другие являются переработкой традиционных преданий («Лазоревые цветы» и «Как девка на войну ходила»).
Устные рассказы, представляющие собой переработку фрагментов литературных произведений, исторических трудов, школьных и иных учебников, в среде казаков были чрезвычайно популярны. Они были не только принадлежностью дореволюционного военного быта, но активно бытовали в годы Великой Отечественной войны. Часто пересказываются страницы книги П.Н. Краснова «Картины былого Тихого Дона» и других работ известных донских историков. Они стали вторичными источниками зафиксированных когда-то устных рассказов. И в наши дни этот жанр сохраняет свое значение, с той лишь разницей, что публичное чтение сменилось рассказом в кругу друзей.
Кукуш, кукуш,
На тебе ячмень;
Чего хочешь,
Того купишь.
Купи себе топорок,
Руби себе поперек.
Некоторые заговоры ближе обрядовым фольклорным текстам (1), другие возникают на основе молитв (2):
Течет речка с восхода на запад,
Смывает все коренья, все каменья,
Все желтые пески.
Смой с раба божия …
Скорбь-тоску, искус, переполох,
Великую сухоту-кручинушку;
Из буйной головы, из сердца попечение,
Из душ помышления,
Из резвых рук, из резвых ног,
Из желтой кости, из белой кости;
Из семидесяти семи жил и поджилок,
Из всех ноготков и подноготков;
Из быстрых очей,
С слухменных ушей;
Из белых зуб и мягких губ,
Из быстрых глаз.
Изыди, изыди, изыди!
Где ветер не веет,
Где солнце не греет,
Там тебе быть единой
На пещаном море
На безводном месте.
Мать Божия, Пресвятая Богородица
Над престолом стояла, Господа Бога просила:
Господи, помоги, Господи,
Выгнать хвитинку из головы,
Из рук, из ног, из всех костей,
Из красной крови, из желтой кости
У рабе божьей …
Спаси ее, Господи, от худого часу,
От дурного глаза казачьево,
Бабичьево, ребячьево, девичьево;
Спаси и сохрани ее, Господи!
Сказочный репертуар зафиксирован, по-видимому, лишь частично. Наиболее полно отражены в публикациях сказки казаков-некрасовцев. Среди сказочных сюжетов, записанных в экспедициях, прежде всего волшебные и бытовые сказки – «Ивашечка», «Гуси-лебеди», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Казак и смерть». Немногочисленны сказки о животных – «Орел и карга», «Лисичка-сестричка и волк». Единичны записи оригинальных сюжетов, сочетающих черты разных жанров и содержащих атрибуты восточных сказок. Один из таких примеров «Турей и Басанда», бытовавшая в хуторах по Чиру.
Подавляющее большинство донских сказок текстуально совпадает с записями из различных областей России (в частности, южных). Идентичность донской традиции проявляется в именовании персонажей казаками и казачками, в использовании реалий социальной организации (круг, атаман), диалектных названий птиц, животных, растений, и пр. И в наши дни сохраняется традиция сказывания с интонационной дифференциацией персонажей, передаче прямой речи напевным говорком.
Самобытны малые жанры фольклора – пословицы, поговорки, тосты. В них отразились любовь к родному краю, жизненные обстоятельства, природа общинных и межличностных отношений, обрисован казачий характер: «Казачья воля была на бранном поле, а в дому хоть надевай суму», «Слава казачья, да жизнь собачья», «Песню до конца не доигрывают, жене всей правды не сказывают», «Казак – редиска: сверху красный, в середке – белый» и т. п. В поговорках формулируются жизненные принципы, фиксируются различные наблюдения: «Не говори того, о чем не спрашивают», «Тот не казак, что в Дону не тонул и Ермака в попочку не целовал» (имеется в виду памятник Ермаку в Новочеркасске. – Т.Р .). Откликом на современное движение возрождения казачества стали такие иронические поговорки: «Проехал в поезде «Тихий Дон», значит, казак», «Казак – это состояние души». Оригинальные тосты связаны в основном со старым казачьим бытом: «Здравствуй, царь-государь, в кременной Москве, а мы казаки на Тихом Дону», «Здравствуй, Войско Донское снизу доверху и сверху донизу», и др.
Легенды представлены в основном христианскими сюжетами о чудесных явлениях и видениях. Таковы рассказы А.М. Селезневой о поиске умерших мужа и сына на том свете («как душа смотрела ад и рай»), о явлении Христа на виноградном кусте. Любопытно бытование в устной форме древнерусских апокрифов, повестей и других христианских текстов. Ф.В. Тумилевич зафиксировал у казаков-некрасовцев устную версию «Повести о бражнике»; фрагменты житий святых и «Апокалипсиса» используются в духовных стихах.
Духовные стихи и псалмы являются общим достоянием всего населения Дона – старообрядцев и православных пореформенной доминирующей конфессии, русских и украинских крестьян. В репертуаре преобладают тексты позднего пласта, часто литературного происхождения, созданные в XVIII–XIX вв. Ввиду письменного и устного способа существования (распространенность рукописных и печатных сборников) стихи сохраняют связь с церковной певческой традицией. Особенно характерно это для старообрядцев белокриницкой иерархии, интонирующих тексты на глас в декламационной манере (так называемые самогласны осмогласия знаменного распева). Православные официальной православной конфессии поют преимущественно псалмы, имеющие корни в украинско-польской культуре. Фольклоризованные напевы и тексты обнаруживают широкие аналогии в русской культуре.Донской фольклор в двух его составляющих – песне и прозаических жанрах – обладает образно-поэтической и сюжетной общностью. Это прослеживается при сравнении колыбельных и лирических воинских песен быличек и преданий и былинных и исторических песен. В целом система жанров донского казачьего фольклора сопоставима с системой жанров русского фольклора. Сходство проявляется в составе жанров и представляющих их разновидностей, в формах эпоса, в оппозиции мужского и женского репертуара и исполнительских стереотипов, в народной терминологии. Исключение составляет святочный цикл календаря, с его щедровками и псалмами, некоторые хороводы, эпизоды свадьбы и связанные с ними песни западного, славянского происхождения.
Своеобразие можно видеть в способе деления репертуара: бытующий вне поселений – на походе, в службе – и домашний (внутреннего быта). В отличие от принятого для русской и других родственных культур подразделения жанров на приуроченные и не приуроченные, в казачьей культуре сложились две субсистемы, включавшие названные группы и в принципе функционировавшие раздельно. Между ними не существовало непреодолимой преграды. Из «службы» песни попадали в домашний быт, из мужского репертуара – в женский, но казачья воинская песня была и остается интегрирующим началом традиции.
В донской культуре сохраняется уникальный по составу и огромный по объему корпус военно-исторических песен, не знающий себе равных ни в одной из русских региональных традиций.
Доминантные исполнительские стереотипы сложились в воинской среде и воздействуют на все жанры, в исполнении которых принимают участие мужчины. Однако и в по природе женских (колыбельных, свадебных), как и в семейной и календарной обрядности, в той или иной мере проявляется воинское начало и связанные с ним формы выражения.
Казачий фольклор развивался под сильным воздействием письменной культуры. Здесь христианская и древнерусская литература, церковное певческое искусство, жанры профессиональной вокальной и инструментальной музыки, поэзия. На протяжении XVIII–XIX веков, с включением донских казаков в состав частей русской армии происходит ассимиляция форм вокальной и инструментальной военной музыки и усвоение общеармейского репертуара.
Оригинальное, неповторимое в казачьем фольклоре постепенно размывалось и оттеснялось в сферу интерпретации, исполнения, манеры. В настоящее время и эта сторона казачьей культуры испытывает сильное давление искусственно сформированных стереотипов так называемого профессионального.Семья. Обряды жизненного цикла
Семейная жизнь донских казаков на раннем этапе их существования восстанавливается преимущественно по преданиям. Ими, как и непосредственными наблюдениями, пользовались А.И. Ригельман, Е.Н. Кательников и В.Д. Сухоруков. Последний также имел возможность ознакомления с документами станичных архивов. Это существенно не влияет на то обстоятельство, что сведения о семейном положении донцов и браках до XVIII в. по большей части носят предположительный характер и заимствуются из ограниченного числа источников.
А.И. Ригельман сообщает, что казаки «не имели жен, и терпеть их не могли», позже их, как и имущество, брали у турок, кумыков, крымцев, кубанцев, черкес и «разных горских татар». Он же утверждает, что «по общему приговору младенцев, родившихся у них, сперва в воду бросать установлено было для того, чтобы оные отцов и матерей для промысла их не обременяли»; затем «мужского пола вживе оставляли, а женского рода в воду метали». В более позднее время кругом решили детей воспитывать «для общей надобности». В то же время, описывая события Азовского осадного сидения, он пишет, что отбивать атаки турок казакам помогали их жены и дети, проявляя при этом удивительную храбрость. Из этого следует, что в 30–40-е гг. XVII в. многие казаки жили семьями. О заключении браков казаками в XVII в. сообщается, что «для лучшей удобности» женский пол увозили (в этнографии это называется «брак-умыкание»). Юридическому акту регистрации семьи соответствовало в то время объявление на круге . Вот как об этом пишет Е. Кательников: «Доставши девушку, нареченный жених с невестою, вступя на сбор в станичную избу, помолясь Богу, кланяются на четыре стороны и друг другу, говорят: «Ты … Настасья, будь мне жена!» Невеста, поклонившись ему в ноги, отвечает: «А ты … Гаврила, будь мне муж!» И целуются при поздравлении общем. Потом живут вместе и рожают детей». Поссорившись и не желая жить вместе, поступают так же, объявляя, что они больше не муж и жена. «Отказную тут же может взять другой, прикрывши ее своей полою, и сказать то же».