Константин послушно оторвался от блюдца. Лица у ребенка видно не было, только сквозь густую бордовую маску поблескивали глаза. В районе носа вместо сопли приклеилась клубничина.
— Умыть надо! — нервно посоветовал Вадим.
— Дома умою, — деловито сказала Зинаида. — Тут рядом. Некогда нам рассиживаться. А вам спасибо, Вадим Николаевич.
— Не за что… — Вадим чувствовал себя растерянным, сам не знал почему. Добавил вежливо: — Вы заходите…
— Обязательно.
Зинаида — на этот раз бережно! — свела братца по ступенькам, повлекла к калитке. Константин споро перебирал ногами, сильно занятой: счищал пальцем варенье с лица в рот. Эдак, пока до дому доберутся, и умываться не надо… Смешные. А все-таки: зачем они приходили?
У Вадима вновь возникли прежние подозрения, хотя симпатия к сладкоежке не исчезла: он-то дитя малое, несмышленое, в кознях невиновное. А вот Зинаида…
Сбежал с крыльца, обогнул дом, остановился. Посреди песенного «зеленого моря» кто-то выкосил круглую ровную плешинку, этакий коричневый островок. Вадим изумился: когда успели? Неужто, пока Константин варенье лопал?..
И, понимая, что поступает глупо, что именно этой глупости Они от него и ждут, медленно пошел к островку, стараясь ступать аккуратно, каждым шагом, как на болоте, пробуя почву под ногой. Почву наглухо скрывали зонтики лопухов, мало ли что под ними можно спрятать…
Добрался до островка-плешинки, осмотрел его. Посередине, из земли, возвышаясь над нею сантиметров на десять, торчала картонная нетолстая труба, картонным же кружком заклеенная на конце. Прямо из трубы выходила медная проволочка, тянулась по земле и пропадала в лопухах — в направлении соседского забора. Около трубы, прижатая камешком, лежала страничка из тетрадки в клетку. На ней фломастером значилось: «Осторожно: опасность!» Буквы печатные. «Мина!» — с ужасом подумал Вадим.
И тут же оборвал себя: ты что, лопухов объелся? Откуда посреди восьмидесятых годов в подмосковном дачном поселке взяться мине? И все же упорствовал: Они смастерили. Достали тол, динамит, напалм, атомную боеголовку — что еще? — заминировали участок, пока Константин время тянул, а Зинаида на «атасе» стояла. Увели конец к автоматическому взрывателю.
Припомнились виденные по телевизору фильмы про партизан: вражеский эшелон мчится по рельсам, рука минера лежит на рукоятке взрывателя, секундная стрелка бежит по циферблату на запястье командира…
Чушь какая! Ну всунули в землю трубу из картона. Ну проволоку натянули. Камуфляж, ясное дело! Хотят его на «слабо» взять… Не дождутся!
А кстати, куда все-таки ведет проволока?.. Можно поглядеть. Так, из чистой любознательности. Не хвататься же за трубу: Они наверняка чего-то туда заложили. Не тол, конечно, а, например, это… Ну это… Как его?..
Фантазии у Вадима не хватало, зато осторожности — хоть отбавляй. Поднял невесть откуда взявшуюся суковатую сухую палку, раздвинул ею лопушиные листы, увидел убегающую к забору медную ниточку. Так и шел, с каждым шагом оберегаясь, вороша палкой лопухи, искренне надеясь, что никто его не видит. То есть никто из нормальных людей, жителей поселка. А Они, понятно, наблюдают, сомнений нет. Ну и хрен с ними, пусть радуются. Только не доставит он Им радости, будет бдительным, аки зверь.
Проволока подползала к забору, и Вадим, малость успокоенный, уже намеревался повернуть назад (за забором лежал чужой участок, не исключено — вражеская территория), когда следующим шагом он вдруг не ощутил под ногой опоры, качнулся назад, пытаясь удержать равновесие, но поздно: инерция движения неудержимо несла его в Неизвестность, и, проваливаясь куда-то вниз, в пропасть, в преисподнюю, он успел подумать: конец…
Преисподняя, впрочем, оказалась недалекой: не более метра в глубину (дальше Они не рыли — не успели или не хотели), но доверху заполненная ледяной колодезной водой. Плюхнувшись туда с размаху, подняв фонтан брызг, разъяренный Вадим тут же услыхал — способен еще был! — громкий хлопок, и в голубое, предвечерне темнеющее, кажущееся из ямы с водой невероятно высоким небо взлетела — откуда-то рядом! — огненно-красная ракета, потянув за собой серый дымный хвост. Она достигла наивысшей точки, застыла на секунду и, угасая, нехотя пошла вниз. Потом совсем исчезла. Падая в яму, Вадим оборвал-таки проволоку, связанную с ракетой-хлопушкой — той самой картонной трубой на выкошенной плешинке, — и законный салют отметил военный успех врага.
Матерясь, Вадим вылез из ямы: хорошо, что в плавках был. Они-то небось ждали, что он «в полном параде» в ловушку попадется… Не осторожничая уже, пошел, давя лопухи. У плешинки задержался: так и есть, картонной трубки и след простыл. Технически одаренные «цветы жизни» начинили ее смесью для фейерверка, которую, как еще со школы; помнил Вадим, составить несложно, о том во многих популярных брошюрах пишется. В том числе и в журнале «Наука и жизнь». Интересно, когда Они яму вырыли?.. Появление Зинаиды и ее липовые поиски вертолета — провокация. Яма вырыта раньше, возможно, в ночи, а Они прикинули точно с учетом психологического момента: Вадим, до макушки набитый подозрениями, свяжет Зинаиду с Ними, пойдет любопытствовать: что это она за домом делала? Не ошиблись, психологи…
Вадим вошел в дом, на всякий случай запер входную дверь, сменил мокрые плавки и уселся в плетенное из соломки кресло-качалку на террасе — логически рассуждать. Не то обидно, что выкупался, а то, что купили его на корню. И главное, покупка рассчитана на любопытного подростка. Выходит, он, большой дядя, ничем не лучше тех, кто пошел на него войной. Не умнее. А коли честно: Они умнее…
Странная штука: стыдное признание почему-то не расстроило Вадима, который до сего момента мнил себя куда как умным и рассудительным. Он никогда не считал себя азартным, не играл в карты, не просиживал деньги на бильярдном столе, рулетку только в кино видал. Он не умел проигрывать, потому что не играл. Ни во что. И если для его нынешних противников все происходящее считалось веселой и азартной игрой, и — волей-неволей! — Вадим втянулся в нее, то следовало, очевидно, признать: Они выиграли. Они вынудили его отступить, сдаться, бежать с поля боя. Еще недавно твердое решение «не обращать внимания» казалось ему сейчас наивным и глупым. Скоропалительным. Он сюда работать приехал, а не терпеть издевательства со стороны малолетних преступников, к кому не с томом Макаренко — с участковым милиционером подходить надо. Нет у него времени на пустое сопротивление!
Выходит, сдался? Что за вздорное определение! Если шум за окном мешает работе, то закрывают окно, а не пытаются своротить автомобили на другую улицу. И это, заметим, не считается поражением, но разумным выходом. Разумным…
И все же крутилось где-то внутри: сдался, сдался, сдался! Струсил, отступил, прикрылся приличным случаю доводом…
Цыкнул на себя: прекрати сейчас же! Тебе тридцать уже! Не уподобляйся мальчишкам! Завтра с утра — на электричку и в столицу, попишем первопрестольную, позволим себе некий урбанистический уклон, и будет это не уходом с колеи, но естественным ее расширением. Решено и подписано!
Да, ту бумажку с фломастерной надписью — «Осторожно: опасность!» — надо подобрать и прикнопить ко входной двери на террасу: в назидание всем тем, кого милый друг, дедов внучонок, дачным одиночеством благодетельствовать станет…
Шутим, балагурим: ни дед, ни внук в происшедшем не виноваты.
Хотя интересно: как это дед уживался с клоном?..
Встал, заходил по террасе из угла в угол — благо площадь позволяла! — вспоминал, что приятель о своем предке рассказывал. Вадиму сейчас что бы ни вспоминать — лишь бы от сегодняшнего отвлечься. Можно было, конечно, спать лечь, но чувствовал: не уснет. А валяться без сна — только мучиться…
Так что же дед?..
Вспомнил: хитрый приятель, уезжая в Москву, открыл шкафчик на террасе, показал ключ, спрятанный под перевернутой эмалированной кружкой, сказал приглушенным голосом:
— Это от второго этажа. От дедовых хором… Только… — он прищурился, как кот на солнцепеке, — не советую тебе туда лазить…
— Он что у тебя — Синей Бородой был? — пошутил Вадим. — А там — убиенные жены? Пыльные скелеты?
— Не скелеты, но кое-что, — таинственно продолжил приятель. — Мое дело предупредить, старичок, а там — как знаешь…
Вадим не придавал большого значения всей этой мишурной загадочности. Приятель его слыл хохмачом, любителем веселых и порой злых розыгрышей, без ерничества и шутовства себя не представлял, за что и ценим был во всех знакомых, близких и дальних компаниях. А человек хороший. Добрый, отзывчивый. А что шутник — плюс ему…
Вадим взглянул на часы. Можно, конечно, уехать в Москву сейчас. Еще не поздно. То-то и оно, что не поздно. Честно говоря, здесь, в запертой на могучую задвижку даче, Вадим чувствовал себя в безопасности. А на улице… И потом: переться к станции с чемоданом на виду у всех, официально признать поражение… Нет, лучше рано поутру, когда Они — это проверено! — спят без задних ног. А дело на вечер найдено и тем более занятное. Дед у приятеля — тот о нем много и часто рассказывал, любил старика, — был человеком непростым: до последних своих дней трудился в цирке. Только не артистом, не на манеже под лучами прожекторов, а скромненько — за кулисами: слесарил, столярил, паял, лудил. Золотые руки имел, цены ему в цирке не было. Все мог сотворить: от простой жонглерской булавы до сверкающей хромом ракеты, на которой воздушные гимнасты ловкость демонстрируют. Но чаще всего помогал иллюзионистам, фокусникам, мастерил им хитрейший потайной реквизит: и по их замыслам, и сам его сочинял. Приятель говорил, что после деда на даче много чего осталось… Вот и посмотрим, скоротаем вечерок, тем более — вспоминал Вадим — покойный дед антиквариатом интересовался, брал на реставрацию (не за деньги, из любопытства…) всякие старинные механические поделки (не блоху ли лесковскую?), а такие штуки Вадим любил и ценил. Если что забавное найдет — верил! — у приятеля выцыганит. Еще один аргумент в пользу утреннего отъезда…
Вадим взглянул на часы. Можно, конечно, уехать в Москву сейчас. Еще не поздно. То-то и оно, что не поздно. Честно говоря, здесь, в запертой на могучую задвижку даче, Вадим чувствовал себя в безопасности. А на улице… И потом: переться к станции с чемоданом на виду у всех, официально признать поражение… Нет, лучше рано поутру, когда Они — это проверено! — спят без задних ног. А дело на вечер найдено и тем более занятное. Дед у приятеля — тот о нем много и часто рассказывал, любил старика, — был человеком непростым: до последних своих дней трудился в цирке. Только не артистом, не на манеже под лучами прожекторов, а скромненько — за кулисами: слесарил, столярил, паял, лудил. Золотые руки имел, цены ему в цирке не было. Все мог сотворить: от простой жонглерской булавы до сверкающей хромом ракеты, на которой воздушные гимнасты ловкость демонстрируют. Но чаще всего помогал иллюзионистам, фокусникам, мастерил им хитрейший потайной реквизит: и по их замыслам, и сам его сочинял. Приятель говорил, что после деда на даче много чего осталось… Вот и посмотрим, скоротаем вечерок, тем более — вспоминал Вадим — покойный дед антиквариатом интересовался, брал на реставрацию (не за деньги, из любопытства…) всякие старинные механические поделки (не блоху ли лесковскую?), а такие штуки Вадим любил и ценил. Если что забавное найдет — верил! — у приятеля выцыганит. Еще один аргумент в пользу утреннего отъезда…
Да-а, хорошо бы отыскать в дедовой мастерской и какой-нибудь ящик — ну как у Кио, — в который можно запихнуть всю мелкую братию во главе с «адидасами». Или еще лучше: уменьшить, скажем, вчетверо… Нет, вчетверо всех уменьшать нельзя: тот пятилетний клоп в плавках в траве заблудится. Не говоря уже о Константине. Зато его можно превратить в кошку. Или в попугая. Опять нет: в попугаев превратим «адидасов». Получатся два симпатичных неразлучника с белыми трилистниками на птичьих грудках… Хотя, умерил воображение Вадим, превращения в зверей — это трюки-из репертуара магов, волшебников и злых фей, а мастеровитый дед «пахал» на иллюзионистов. У тех, конечно, таинственности тоже хватает, но вот она технически объяснима. А жаль…
Амбарный замок на двери второго этажа открылся легко и бесшумно. Из крохотного пустого тамбура вели две двери, обе запертые: одна — в спальню деда, другая — в мастерскую. Спальня Вадима не заинтересовала: узкая солдатская кровать с продавленной сеткой, три венских стула у стены, облезлый шифоньер, из которого вываливались полосатый матрас и подушка в розовом сатиновом напернике. Голая пыльная лампочка под потолком. На все про все — шесть квадратных метров. Обитель аскета. Зато мастерская поражала и размерами и оборудованием. Не зря приятель Вадима рассказывал, что из цирка к нему не раз подкатывались: не осталось ли, мол, чего от деда и не продаст ли это «чего» корыстный внучочок? Внучонок — не знали цирковые покупатели! — не корыстным был…
Мастерская деда занимала все оставшееся пространство второго этажа, то есть по площади равнялась трем нижним комнатам и кухне минус шесть метров, что пошли на «обитель аскета». Огромная, светлая — одна стена сплошь застеклена — мастерская и прибрана была наиаккуратнейшим образом, будто дед только-только вышел отсюда, закончив работу над очередным хитрым ящиком. Два верстака — столярный и слесарный, токарный станок, а рядом сверлильный: таких маленьких Вадим никогда не видал… Интересно: сколько дед за электричество платил и как часто оставлял поселок без света?.. Шкафы вдоль всей стены от пола до потолка. Открыл один: в специальных креплениях, в деревянных пазах — молоточки, пассатижи, отвертки, сверла, еще чего-то, чему Вадим и названия не знал. В другом шкафу — стамески, рубанки, фуганки, ножи какие-то: все для работы по дереву. Под потолком — четыре длинных неоновых фонаря…
За окном темнело. Вадим щелкнул выключателем, ярко осветил это техническое великолепие, полный набор для любого рукомесла, впервые остро пожалел, что сам толком не умеет гвоздя забить; когда хочет очередную картину повесить, зовет соседа-врача, тот приходит с дрелью, вгоняет в бетонную стену деревянную пробку, ввинчивает шуруп — вешайте шедевр, маэстро…
Да, еще что было: посреди мастерской — два высоких табурета с круглыми сиденьями, обтянутыми кожей. Оба — на колесиках. Вадим умостился на одном, оттолкнулся ногой, легко-легко поехал по полу. Удобная штука.
Однако стоило осмотреться не торопясь. Если делать обыск, то по всем правилам. Вадим не знал их, правил, но надеялся, что вывезет природный, с годами отшлифованный педантизм. Педантизм и последовательность — вот что, считал Вадим, необходимо для обыска. Да еще, кажется, ордер от прокурора. С ордером — промашка, нет ордера. Ну если кто и может обвинить Вадима в противозаконных действиях, так только его приятель, дедов внук. А с ним хлопот не будет.
…Купленные в комиссионке электронные часы «Сейко» показывали четыре часа тридцать две минуты утра следующих суток, когда вконец вымотанный Вадим закрыл последний из множества шкафов и шкафчиков и откатился на табурете к стене, оперся о нее спиной. Придуманное на вечер занятие сильно — мягко сказано! — затянулось. По любимой Вадимом логике он давным-давно сны должен был смотреть, и только упрямство (или педантизм и последовательность…) не позволило ему бросить обыск на полпути…
А что, в сущности, обнаружено? Можно подвести итоги.
Обнаружено понятного: многочисленные слесарные и столярные инструменты в идеальном состоянии, а также инструменты ювелирные или часовые — точно Вадим не понял. Все.
Обнаружено интересного: часы бронзовые семнадцатого века, с головой Медузы Горгоны, испорченные; китайская фарфоровая ваза времен Цинской династии, большого антикварного значения не имеющая; пистолет системы Макарова, превращенный в бензиновую зажигалку, вещь грозная, действующая; коллекция трубок числом двадцать две, из которых три прокурены до дырок в чубуках; жестяная банка табачной марки «Амфора» с табаком; три скрипки без струн, очень старые; гитара со струнами, современная, изделие фабрики имени А. В. Луначарского. Все.
Обнаружено непонятного: деревянная рамка с двумя движущимися в ней стеклами; деревянный ящичек-матрешка, из которого легко выпадают еще три ящичка; деревянный ящик с двойным дном, куда можно посадить, например, кота; канат-трос из металлических звеньев-ячеек, так ловко входящих одно в другое, что канат мог стоять вертикально, так сказать, превращаясь в стержень; цепочка из десяти разноцветных шелковых платков, засунутая в елочную хлопушку; бутылка с этикеткой «Советское шампанское» с отвинчивающимися донышком и полым патроном внутри; птичья клетка с отсеком непонятного назначения — своего рода клетка в клетке; три стеклянных фужера с присосками из прозрачной резины на донышках. Все.
Обнаружено таинственного: продолговатый — чуть более полуметра в длину — деревянный ящик, в поперечном сечении — десять на десять сантиметров, со всех сторон склеенный, не имеющий ни крышки, ни отверстий, короче — закрытый. Более того, на одной из сторон надпись черной краской: «Осторожно: опасность!»
Какие делать выводы?
Что до понятного, то тут все понятно. И скучно.
Что до интересного, то обыск, в общем-то, сделан не зря: надо выпросить у приятеля часы с Медузой Горгоной, очень они к интерьеру в мастерской Вадима подойдут. А починить их — дело несложное…
Что до непонятного, так Вадим теперь сможет целый ряд трюков того же Кио легко разоблачить. Если допустим, пойдет в цирк с какой-нибудь милой особой.
Что до таинственного… Очень уж надпись на ящике похожа на ту, около картонной ракеты. Текстуально идентична, сказали бы доки филологи. Случайно ли?.. Нет, на дачу Они проникнуть не могли: Вадим, уходя на этюды, все тщательно запирал — и двери и окна. А при нем никто в дом залезть, кажется, не пытался. Текстуальная идентичность — не более чем совпадение. Типовая предупреждающая надпись. Мильёны таких везде понаклеены. Вадим в принципе привык слушаться предупреждающих надписей вроде: «Не влезай — убьет!», «По газонам не ходить!», «Дверью лифта не хлопать!», «Не курить!» и тэ дэ и тэ пэ. И все-таки что-то — не шестое ли чувство, очень уместное среди ночи в мастерской кудесника? — подсказывало Вадиму, что надпись сделана не столько для того, чтобы охранить вскрывающего, сколько для того, чтобы сохранить вскрываемое. Мудрый дед-всевед упаковал самую ценную, самую главную свою поделку в герметическую коробку и оберег ее предупреждением от дураков и проходимцев. Несмотря на события минувших дней, вызвавших у Вадима всплеск самокритичности, ни дураком, ни проходимцем он себя не держал.
Что случится, если он вскроет ящик? Дача взорвется? Вздор!.. После сегодняшней ямы-ловушки никакие взрывы Вадиму не страшны… Нарушит он последнюю волю деда? А если это воля не деда? Если это кто другой начертал? Да и какой смысл прятать от людей Нечто столь примитивным способом? Неужто прятавший не ведал, что сегодня никого подобными надписями всерьез не остановить? Скорее наоборот. А коли так — вскрываем!