Готовлюсь к ссоре. Перевожу взгляд с кондукторши на девушку, затем в окно... Стараюсь принять равнодушный и непринужденный вид. Потом неприступно-свирепый. Может, кондукторша не рискнет со мной связываться.
Но - рискнула. Чувствительно ткнула в спину.
- Здесь разве все с билетами?
Я молчу, смотрю на капельку засохшей грязи на стекле.
- Молодой человек, вы разве рассчитались?
- Да.
- Тогда покажите билет.
Я вздыхаю и поворачиваюсь к кондукторше. У нее нервное, усталое лицо, дряблые мешки внизу щек. Взгляд воинственной собачонки.
- Извините, - жалобно начинаю, - денег нет, а мне на работу срочно.
- Пешком ходите.
- Дождь там, я опаздываю. Извините...
Мы стоим друг напротив друга и друг друга ненавидим. Оба чего-то ждем... А что она вообще-то может сделать? Вцепиться в меня, требовать полтора рубля? Но за это время выйдет десяток тех, кто расплатился бы безо всяких напрягов. В милицию меня сдать не получится: отпихну ее и смоюсь... И потому она отступает, тащится дальше, выкрикивая еще более раздраженно:
- Рассчитываемся! Приобретаем билеты!.. Да не суйте в глаза мне свою корку - не слепая!..
Девушка со взбитыми волосами посмотрела на меня с интересом, точно я совершил нечто необыкновенное. Я усмехнулся ей в ответ, дескать: победил!
В четверг утром приехал отец. Мы с Лехой спали еще, было часов девять. Да и погода способствовала сну - в окно бился ветер, барабанили по стеклу злые капли. Такая вот колыбельная.
Отец постучал, как всегда, не сильно, но звонко - костяшками пальцев. Я было во сне принял это за усиливающуюся атаку дождя, потом проснулся, вскочил. Открыл дверь.
- Привет!
- Привет! Еще спите?
- Угу... Проходи.
В руках у отца большая старая сумка.
- Вот мама тут собрала, пирожки, кролик, еще что-то... Картошка-то есть?
- Да, еще много, - отвечаю, скорей одеваясь. - Снимай куртку, садись, чаю выпьем. - Ставлю чайник на плитку.
Леха заворочался, заскрипела кроватная сетка.
- Как дела у вас? - полушепотом спрашивает отец.
- Да все так же. Извини, что в понедельник не смог приехать. Денег не нашел...
- М-да, надо бы картошку поскорей выкопать. Заморозки обещают. Поморозим, что тогда... - Отец достал из нагрудного кармана пиджака три десятки. - Вот, перехватили тут, до пенсии.
- Спасибо.
Чайник слабенько зашумел. Я засыпаю в заварник свежего чая, а отец тихим голосом продолжает:
- Я бы один покопал, мама-то болеет, да вот экзема как раз обострилась. Он приподнял свои большие, корявые руки с темно-красными язвочками-коростами. - Сегодня решили сюда выскочить. Мама в поликлинику пошла на прием насчет рецептов, лекарства у нее кончились, а я вот к тебе...
Вздыхаю в ответ и сочувствующе, и виновато.
- Как у вас-то тут? - спрашивает отец. - Как питаетесь?
- Да нормально, - делаю голос бодрым, - не голодаем. Правда, талоны задержали, но обещают выдать со дня на день. Спектакли каждый день, "Гранатовый браслет" по Куприну хорошо идет, почти аншлаги.
- А маме тут грамоту выдали за концерт на День учителя. Оказывается, из районо кто-то был, понравилось.
Родители работают в сельской школе. Мама пение ведет, танцевальный кружок, отец - рисование.
- У, - пытаюсь обрадоваться сообщению, - передай ей мои поздравления!
Чайник закипел, я налил кипятка в заварник.
- Сейчас надо обратно скорей, - говорит отец, - а то дом бросать... Валентину Степановну попросили присмотреть, да все равно... У Петровых тут ночью телка увели.
- Да?
- Собаку жердью ударили, она забилась в будку... вывели телка спокойно через задний двор. А старики побоялись выходить - пришибут и все...
- И не узнали, кто?
- Да как узнаешь? Да и боятся все...
Комната постепенно наполняется светом. Солнце прорвало завалы туч и уставилось в наше окно.
- День сегодня обещается погожим быть, - веселеет отец. - С юга ветерок, а там небо ясное. Может, подержится еще тепло.
- Я обязательно в понедельник приеду, - говорю твердо. - За день управимся с картошкой.
- Смотря по погоде. Если ливень - какая ж копка...
Попили чаю, покурили.
- Ну, надо ехать. - Отец поднимается. - Да, мама просила банки забрать. Остатки помидоров доспевают, всякие эти сморщенные. Хочет горлодера накрутить.
Вынув продукты, складываю в сумку пустые банки, крышки, пакеты. Отец тем временем говорит лишнее, но хорошее:
- Кролика потуши с картошечкой, как ты любишь. Мама сама хотела, но закрутилась со стряпней вот...
- Да, я сделаю. Спасибо. Я тебя провожу.
Шагаем по коридору к лестнице.
- Может, телевизор привезти? - спрашивает отец. - А то скучно, наверное?
- Нет, нет, - отказываюсь торопливо. - Вам самим-то как? Здесь люди постоянно, так что скучно особенно не бывает.
Спускаемся, выходим во двор общаги. Дождя нет, ветер слабый. На небе рваные, мелкие пятна туч. Возле крыльца Рыжулька - наш старый "Москвич 412". Оранжевая краска с годами выцвела, кузов в нескольких местах поцарапан, слегка помят. Почти пятнадцать лет машине, вторую сотню тысяч км спидометр доматывает... За последние три года Рыжулька сильно сдала. Вместо уютного гаража, где она отдыхала до этого в Кызыле, теперь ей приходится постоянно находиться под открытым небом в ограде. Отец собирается строить гараж, но много проблем. Цемент дорогой, доски - дефицит: пилорама в селе не работает. И со здоровьем тоже неважно. Время и силы в основном уходят на огород, на теплицы, чтоб вырастить овощей для продажи.
- Ну, брат, счастливо! - бодро улыбаясь, отец протягивает мне руку.
Я осторожно пожимаю ее, шершавую, слегка опухшую от экземы, но еще крепкую.
- До понедельника, - говорю, - маме привет!
Он кивает, садится в Рыжульку. Включает зажигание. Мотор не заводится, лишь какие-то сухие щелчки.
- Э-хе-хе, - вздыхает отец. - Контакты отсырели... дождь и дождь...
Открыл капот, что-то зачищает надфилем, снова включает зажигание. На этот раз мотор завелся, но слишком громко. Не завелся, а взревел. Отец торопливо захлопнул капот, крикнул:
- Зацепили опять выхлопушку. Заплатка, наверно, слетела. Доедем, дома уж поправлю. Счастливо!
- Пока!
Рыжулька нехотя, как измученное, обессиленное животное, чихая и кашляя, развернулась в общажном дворе и потащилась прочь по лужам, подрагивая на выщербленном асфальте.
- Че? - с кровати томный голос соседа, - привез батя денег?
- Тридцатник.
- У-у! Забухаем?
- Это на билет, - объясняю, - в деревню ехать.
- Билет же не тридцатку стоит!
- Ну, шесть пятьдесят. Еще лезвий надо купить, а то бороды вон отрасли какие. Пасту зубную, мыла нет...
- Да брось! - Леха садится на кровати, энергично почесывается, - потом. Давай лучше литруху цыганки возьмем! Давай, Ромыч!
Сопротивляюсь, как могу. Пить с утра желания нет, да и впереди работа, спектакль. И денег, понятно, жалко...
- Под мяско, цивильно так. А? По-людски, Ромыч! - наседает сосед. - В комнате приберемся, на стол накроем. Спокойно ведь можно до четырех расслабляться. Я сбегаю. Классно же будет!..
Я достал деньги.
- Скажи там, чтоб чуть меньше литра! Сдачи шесть пятьдесят чтоб получилось. Понял?
Недалеко от общаги есть место, где торгуют неплохой цыганкой. Цена, как и повсюду, - двенадцать рублей за поллитра. Дело поставлено профессионально, весь город напичкан точками, где круглые сутки можно купить дешевого пойла. Ощутимая конкуренция легальному монстру - "Миналу" ("Минусинский алкоголь"). А может, это и один синдикат, но для разных слоев населения...
Настроение приподнятое. Черт с ними, этими двадцатью четырьмя рублями, с лезвиями и зубной пастой. Выпить нужней... Комната освещена ярким светом, в ней тепло. Золотистыми блестками вьется вечно беспокойная пыль. Я готовлю кролика.
Вообще-то надо его тушить в духовке, в чугунной жаровне, но можно и просто в кастрюльке на плитке. Конечно, вкус не совсем тот, хотя тоже вкуснятина... Когда все, как хочется, когда слишком хорошо - жди вскоре плохого. Недаром люди придумали плевать через левое плечо, чтоб не сглазить, то и дело повторяют: "Как Бог даст... Если все нормально будет...". Боятся особенно чему-нибудь радоваться, загадывать наперед. По себе знаю: обрадуешься - и вскоре хоть в петлю. Найдешь монету, подберешь, и через пару дней потеряешь раз в десять больше... Вот когда нормально - это и есть хорошо...
Прибрал в комнате, даже пол подмел. Выходя из умывалки со стопкой чистых тарелок, встретил заспанного, хмурого Павлика.
- Здорово! - отчего-то радуюсь и ему. - Как дела?
- Ничо-о... Воду не дали горячую?
- Нет. Выпить хочешь?
- Когда? - Павлик теряет хмурость и заспанность.
- Да вот сейчас. Леха за цыганкой побежал. У нас закусь, все дела. Пойдем!
- Спасибо! - кивает он, улыбаясь. - Рожу сполосну только. - Но вдруг снова потускнел. - А, это... Ксюху взять можно?
Эх, не хотелось бы; я про нее и забыл. Двусмысленно пожимаю плечами:
- Можно, наверно... бери...
- Спасибо! - кивает он, улыбаясь. - Рожу сполосну только. - Но вдруг снова потускнел. - А, это... Ксюху взять можно?
Эх, не хотелось бы; я про нее и забыл. Двусмысленно пожимаю плечами:
- Можно, наверно... бери...
Павлик заулыбался.
В жизни необходимы отвязки. Иначе крышу очень быстро снесет. Стопроцентно. Жизнь - это слишком нелегкая штука, чтобы обходиться без отвязок. И любую возможность надо использовать.
Я редко смотрю телевизор, газеты читаю от случая к случаю; за последние года три не осилил от начала до конца ни одной книги. У меня нет увлечений, я оставил их в восемнадцать лет, уходя в армию.
Что такое армия? Не просто два года, выкинутых черт знает куда и черт знает зачем. Армия - это, так сказать, последняя ступень лестницы воспитания гражданина. Детский сад, потом школа, а потом - армия. Сейчас, правда, все это трещит по швам, лестница вот-вот рассыплется в гнилую труху, и неизвестно, кто будет приходить во взрослую жизнь. Скорее всего - этакие монстры-индивидуалисты, не знающие рамок, никогда не глядевшие в затылок друг другу, не ходившие строем, не представляющие, что такое тишина на уроке, шеренга, комплексные обеды. Вот тогда начнется веселое времечко! Сейчас таких десятки, а если - все как один!..
Чтоб не потерять себя, люди придумывают увлечения, убеждения, игры, праздники - защиту от растворения внешним миром. Без защиты же трудно, почти невыносимо: так и кажется, что окружающее вот-вот раздавит.
Защита может быть разной. Собирание марок, разведение паучков, татуировки, садоводство, выпивка, девчонки, беспрерывное чтение книг. А многие и из насущных проблем сделали себе защиту. Ничего больше не воспринимают, кроме забот о пропитании на завтрашний день, чтобы назавтра были силы заботиться дальше. Такой вот самозабвенный круговорот. И хобби, и работа, и смысл жизни. Три в одном... Хе-хе, честно говоря, когда-то по юности я много думал и мучился идиотским вопросом: в чем смысл жизни? Груду философской бредятины перечитал, сам, помню, даже пытался ответить. Теории разрабатывал. Недавно лишь понял, что смысл жизни - в добывании пищи. Пути разные, а цель-то одна. Человек, по большому счету, ничем не отличается от остального животного мира. А все эти философы... Им, хе-хе, легко было рассуждать о чем-то там запредельно духовном, высшем, когда они знали - завтрашний день им обеспечен, уж со жратвой-то у них не возникает напрягов. Вот и сидели в звуконепроницаемых кабинетах, прихлебывая кофеек, а на кухнях им стряпали обеды из десяти блюд. Искать смысл жизни - привилегия несмышленых подростков и исправно кушающих. Остальных же волнуют проблемы посущественней.
Леха снимает куртку, я заканчиваю накрывать на стол.
- А на фига на четверых собрал? - удивляется он.
- Павлик с Ксюхой должны зайти.
- Чего?!
- Так получилось, - оправдываюсь. - Я пошел посуду мыть, встретил Павлика...
- Дебилина! - помрачневший Леха садится за стол. - Вдвоем бы само то. Пойла и жратвы как раз на двоих. Че, как мясо?
- Скоро уже. - Тоже сажусь, жую огурец, пытаюсь растолковать: - Павлик же нас подогревает время от времени, надо и его не кидать...
- А, ну тебя, - тянется Леха к бутылке. - Замяли. Давай долбанем.
Только выпили - пришел Павлик. Конечно, с Ксюхой. У них с собой с полбутылки "Минусы". Как раз и крольчатина подоспела. Я поставил кастрюлю в центр стола.
- Ну и сто-ол! - восторгается парикмахерша. - Что за праздник?
- Да так... Появилась жрачка, денег немного - вот и празднуем...
После второй разговорились. Павлик, точнее, разговорился. Как всегда делиться стал впечатлениями о свежепрочитанной книге:
- Такая вещь, парни, такая вещь! Называется - "Адская троица", француза Мишеля Спорте. Не слыхали? Бестселлер. И самое главное, что на документальных фактах.
- Н-ну, - кисло кивает Леха, разливая следующие тридцать граммов. Видимо, гости ему совсем не по душе.
- В общем там дело такое, - увлекается Павлик, начинает говорить торопливо и малоразборчиво. - Живут брат и сестра. Жан и Валери. Из средней семьи, родители у них такие... средние служащие. От зарплаты до зарплаты, короче. Жан, ну, хулиган, в общем, потрошит с дружками тачки, Валери, наоборот, начинающая поэтесса, красавица. Записывается в школу эстетики. Но тут отец заболел, ушел с работы, денег нет, Валери приходится стать манекенщицей. Ну и тут она, так сказать, сталкивается с изнанкой красивой жизни. Всякие мерзотные крендели, рестораны, гудеж, извращения. А ей это не нравится, она мечтает о прекрасном, о стихах, о Париже. Действие происходит в каком-то маленьком городишке, ну типа нашего Мухосранска...
Не прерывая рассказа, Павлик накатил вместе с нами, быстренько закусил. Вижу, ни Лехе, ни Ксюхе слушать его нет особого интереса, да и мне тоже. Но что еще делать? Пускай гонит.
- ...А семья все хуже и хуже. Жан загремел на год за драку, отец в кровати. Мать у одного алжирца-насоса секретаршей работает. Ну, и она у него не в любовницах, а... гм... - Павлик помялся, - ну, так, поё... спит, короче, с ней алжирец этот время от времени. А тут смотрит, она что-то стала хреново выглядеть. Думает: "На хрена мне эта развалина сорокалетняя?". Раньше она следила за собой, а тут - такие дела. Ну и алжирец предложил ей уволиться. Та, ясно, в слезы: "Некуда! Почти голодаем!". Все проблемы ему, короче, выложила, и алжирец предложил, издеваясь чисто, остаться в офисе, но уборщицей. Короче, мамаша от всех заморочек кончает с собой...
- Может, музыку включим? - заметила Ксюха нашу "Легенду".
- Сломан, - буркает Леха, оглядываясь на магнитофон.
Павлик обижается:
- Погодите, дайте доскажу! Поучительная история ведь... А Валери, короче, познакомилась с класснейшим парнем. Лоран Реми. Симпатичный, из семьи аристократов, закончил Сорбонну. От родителей ушел, потому что занялся скульптурой, стал богемным. Ну, родители его не захотели понять... И, короче, любовь, туда-сюда, а у Лорана есть идея, что он один из тех избранных, кто выше остальных. Ну, типа, как Раскольников...
- Ой, бля, - вырвалось у Лехи унылое.
- Нет, слушай! Это все документальные факты, почти документальная книга! Павлик для убедительности даже пальцем потряс. - И в общем они с Валери стали жить вместе, петрушиться, тут же и философствуют, что, мол, Франция гнилая страна, люди - жадные скоты, да и весь мир - говно. Только Австралия у них ништяк, мечтают туда свалить, а башлей, ясно, нет. - Рассказчик сделал паузу, чтобы выпить, и, даже не закусив, забалабонил дальше: - А тут как раз вышел Жан, ну, брат Валери, и тоже со своими мыслями: надо валить насосов и забирать у них башли.
- Оригинальная мысль! - хмыкнул, не выдержав я.
- Ну, так было в натуре. И в общем-то правильно он рассуждал... Разработали они втроем план, как им собрать десять лимонов франков на Австралию. План такой: Валери знакомится в ресторане с богатеньким кренделем, они жрут, пьют, и Валери под конец приглашает его к себе домой. А там ее брат и Лоран Реми.
Я снова не выдержал:
- Да это настолько избитый прием, блин, просто смешно! Фильмов двадцать подобных видел.
- Избитый, не избитый, а восьмерых они таким приемом вальнули, настаивает Павлик. - Но самое интересное не в самом даже сюжете, а в отступлениях автора. Он, получается, полностью на стороне этих ребят. Дескать, им больше ничего и не остается, чтобы встать на ноги... Описываются эти, кого они замочили, и все просто мразеныши, все стали насосами за счет других. Кстати, Валери с ребятами и того алжирца грохнули, из-за которого их мать утопилась... Автор полностью за ребят и против богатеньких, особенно цветных. Открытым текстом пишет, что из-за засилия иностранцев французские ребята уже не чувствуют Францию родиной!..
- Да, у них там сейчас с этим просто беда, - вставляет Ксюха. - У них и фильмы в основном сейчас про негров и про алжирцев, как они там беспредел наводят.
- И что, - интересуюсь ради поддержания разговора, - собрали они на Австралию?
Павлик горько вздыхает, точно речь идет о его друзьях:
- Не успели. Приняли их... Но на суде многие высказывались за смягчение приговора.
- Неужели по году дали?
- Нет, пожизненно всем... - Павлик грустно съел пирожок, взялся за следующий, хотел откусить, но вместо этого с жаром заговорил: - Правильная, очень правильная книга! Хотите, дам почитать на пару дней... Понимаете, у ребят нет другого выхода, кроме как убивать. Вот возьмите эту семью: батя работал, работал и загнулся, получает убогонькое пособие; мать постарела - ее за борт. Жан - молодой парнишка - видит всю эту хренатень, и ему суждено или повторить в лучшем случае жизненку отца, или идти в бандиты. Валери хочет заниматься искусством, а из нее делают проститутку. Само государство создано так, что толкает людей на преступления. Все население разделено на эти... на сословия. Как в лесу. Сперва мох - бомжи всякие, нищие там, алкашня; потом трава, лопухи, - это рабочие, такие вот, типа нас; чуть выше кустарник служащие, всякие интеллигенты, они видят немножко солнца. Но в основном солнце достается деревьям. Так ведь? Сосны, березы - это и есть насосы. Что делать тем, кто внизу? Валить деревья, расчищать место, чтоб солнце видеть...