– У меня что, подбородок измазан? – не выдержала Элис Хьюз. – Почему вы оба на меня так смотрите?
Тут у старика, ко всеобщему замешательству, хлынули слезы. Казалось, он никогда не успокоится, и в конце концов Элис, встав из-за стола, подошла к нему и тронула за плечо.
– Извините, – выдавил он. – Вы так прелестны… Сделайте милость, сядьте. Простите меня.
После десерта Джонатан Хьюз демонстративно отложил вилку, отер рот салфеткой и воскликнул:
– Фантастический ужин! Милая женушка, я тебя обожаю! – Он поцеловал ее в щеку, помедлил и поцеловал еще раз – в губы. – Видите? – обратился он к старику. – Я очень люблю свою жену.
Старик неспешно кивнул:
– Как же, как же, помню.
– Помните? – уставилась на него Элис.
– У меня тост! – поспешил вмешаться Джонатан Хьюз. – За мою прекрасную жену и счастливое будущее!
Жена рассмеялась и подняла бокал.
– Мистер Уэлдон, – спросила она, выдержав паузу, – вы не хотите за это выпить?..
Когда мужчины переходили в гостиную, старик повел себя непостижимым образом.
– Смотри. – На пороге он закрыл глаза и начал безошибочно двигаться по комнате. – Вот здесь – коллекция трубок, здесь – книжный шкаф. На четвертой полке снизу – Герберт Уэллс, «Машина времени», прямо как по заказу; а сейчас я сяду в любимое кресло.
Он устроился поудобнее. И только теперь открыл глаза.
Стоя в дверях, Джонатан Хьюз спросил:
– Больше не будешь лить слезы?
– Нет. Больше не буду.
На кухне позвякивали тарелки. Молодая жена мыла посуду, мурлыча какую-то песенку. Мужчины повернули головы в сторону кухни.
– Стало быть, – заговорил Джонатан Хьюз, – скоро я возненавижу ее? А потом убью?
– Трудно поверить, правда? Я не сводил с нее взгляда битый час и не нашел ни единой зацепки – ни одной точки, черточки или закавыки, ни малейшего пятна или изъяна, ни тени небрежности. Ты тоже оставался у меня в поле зрения – надо же было проверить, нет ли вины на тебе, то есть на нас обоих.
– Ну и?.. – Молодой Хьюз разлил по рюмкам херес.
– Пьешь многовато, а так все ничего. Теперь слушай.
Хьюз опустил рюмку, даже не пригубив спиртное.
– Что еще?
– Полагаю, нужно дать тебе памятку, чтобы ты ее держал при себе и сверялся с нею каждый божий день. Наставления старого рыдвана для молодого болвана.
– Говори, я запомню.
– Ты уверен? Надолго ли? На месяц, на год, а потом это забудется, как и все на свете. Жизнь тебя закрутит. Мало-помалу будешь превращаться… в меня. А она тоже будет меняться, и в конце концов для нее не останется места в этом мире. Непременно говори ей о любви.
– Хорошо, буду говорить каждый день.
– Поклянись! Это чрезвычайно важно! Может быть, я на этом и споткнулся, мы с тобой оба споткнулись. Вся штука в том, чтобы не пропустить ни дня! – Старик разгорячился и, подавшись вперед, стал твердить: – Каждый божий день! Каждый божий день!
На пороге появилась Элис, слегка встревоженная:
– У вас ничего не случилось?
– Нет-нет, – улыбнулся Джонатан Хьюз. – Просто заспорили, кому из нас ты больше нравишься.
Рассмеявшись, она недоуменно пожала плечами и удалилась.
– Ну что ж, – начал Джонатан Хьюз, но запнулся, прикрыл глаза и только тогда заставил себя договорить, – пора и честь знать.
– И впрямь, пора. – Почему-то старик не двинулся с места. В его голосе зазвучала усталость, опустошенность, печаль. – Сдается мне, я потерпел крах. У вас все идет без сучка без задоринки. Не к чему придраться. Нечего посоветовать. Боже, какая нелепость: явился, выбил тебя из колеи, растревожил, вмешался в ход твоей жизни – а что я могу тебе дать, кроме туманных намеков и дурацких предсказаний? Еще минуту назад я сидел и думал: убью ее прямо сейчас, избавлюсь от нее без промедления, возьму вину на себя – старику терять нечего, а у молодого, то есть у тебя, должны быть развязаны руки, чтобы без помех двигаться к будущему. Одним словом, бред, верно? И кто знает, что могло из этого выйти? Временной парадокс – известная штука. Мыслимо ли нарушать течение времени, устройство жизни, порядок мироздания? Как по-твоему? Да ты успокойся, а то на тебе лица нет. Пока никто никого не убивает. Это дело будущего, отодвинутое лет на двадцать. Старик ничего для тебя не сделал, ничем не помог, а сейчас просто-напросто выйдет за порог и канет в собственное безумие.
Он поднялся с кресла и опять закрыл глаза:
– Проверим, сумею ли я вслепую найти выход из собственного дома.
Он шагнул в темноту; молодой хозяин дома последовал за ним, на ощупь открыл в прихожей дверцу шкафа, достал пальто и не спеша помог гостю одеться.
– А ведь ты кое-чем был мне полезен, – сказал Джонатан Хьюз. – Ты велел мне повторять, что я люблю ее.
– И то верно.
Они уже стояли у порога.
– Неужели нам не на что надеяться? – с жаром спросил старик, когда Джонатан Хьюз этого совсем не ожидал.
– Я сделаю все, что от меня зависит.
– Отрадно, ах, как отрадно это слышать. Я почти поверил!
Старик сделал шаг вперед и не глядя открыл дверь:
– С женой прощаться не стану. Нет сил видеть это милое лицо. Скажи ей, мол, старый дурак ушел. Куда? Прямо по дороге, а там подожду. Настанет день – и ты меня догонишь.
– Чтобы превратиться в тебя? Ну нет! – сказал хозяин.
– Повторяй это почаще. Ох, чуть не забыл… – Старик пошарил в кармане и вытащил небольшой предмет, завернутый в мятую газету. – Сохрани эту штуку. На меня даже сейчас надежды мало, а ведь это еще не конец. Не ровен час выкину какую-нибудь глупость. Вот, держи.
Он сунул сверток в руки молодому хозяину.
– Счастливо оставаться. А ведь это значит «оставайся счастливым», верно? Да-а. Счастливо оставаться.
Старик торопливо зашагал в темноту. Среди ветвей шуршал ветер. Где-то в ночи грохотал поезд, не то приближаясь, не то улетая вдаль, – кто его разберет.
Джонатан Хьюз еще долго стоял в дверях, пытаясь понять, движется ли по темной улице чья-то фигура.
– Милый! – окликнула жена.
Он стал разворачивать мятую газетную бумагу.
Жена стояла на пороге гостиной, но ее голос доносился откуда-то издалека, равно как и шаги по безлюдной дороге.
– Закрой дверь, дует, – сказала она.
Развернув оставленную вещицу, он остолбенел.
У него на ладони лежал изящный револьвер.
Далекий поезд издал прощальный гудок, тут же унесенный ветром.
– Кому сказано: закрой дверь, – проговорила жена.
Похолодев, он невольно зажмурился.
Этот голос. Не появились ли в нем еле заметные, почти неуловимые вздорные нотки?
Он медленно повернулся, не чуя под собой ног. Задел плечом створку двери. Она закачалась. А потом…
Ветер, повинуясь только себе, с яростным стуком захлопнул эту дверь.
Задача на деление
– Да ты никак замок сменила!
Сбитый с толку, он стоял в дверях и смотрел на круглую дверную ручку, которую пытался повернуть одной рукой, сжимая в другой старый ключ.
Она убрала ладонь с такой же ручки, только по другую сторону двери, и ушла в дом.
– Чтобы чужие не ходили.
– Чужие! – вскричал он. Еще раз покрутил ручку, со вздохом убрал в карман ненужный ключ и прикрыл за собой дверь.
– Хотя, наверно, так и есть. Мы теперь чужие.
Стоя посреди гостиной, она смотрела на него в упор:
– Что ж, приступим.
– Похоже, ты уже приступила. Ну и ну. – Он обвел глазами многочисленные стопки книг, с предельной аккуратностью сложенные на полу. – Неужели нельзя было подождать меня?
– Зачем терять время? – Она указала подбородком сначала налево, потом направо. – Эти – мои. А вот те – твои.
– Давай хотя бы посмотрим.
– Сделай одолжение. Смотри, сколько хочешь, но все равно: эти – мои, а вот те – твои.
– Нет, так не пойдет! – Он наклонился и стал перекладывать книги, хватая по одной то справа, то слева. – Придется начать с самого начала.
– Ты сейчас все перепутаешь, – возразила она. – А я, между прочим, потратила уйму времени, чтобы их рассортировать.
– Что ж поделаешь. – Тяжело дыша, он опустился на одно колено. – Придется потратить еще какое-то время. «Психоанализ по Фрейду»! Вот видишь? Как эта книга попала в мою стопку? Терпеть не могу Фрейда!
– Я просто решила от нее избавиться.
– Избавиться? Таким способом? Нечего навязывать всякий хлам чужому человеку, даже если это твой бывший муж. Значит, надо делить не на две, а на три части: для тебя, для меня и для Армии спасения.
– Вот и забери с собой книжки для Армии спасения – не я же буду этим заниматься.
– А почему, собственно? Позвони прямо сейчас. С какой стати я должен тащить эту макулатуру через весь город? Не проще ли…
– Ладно, ладно, успокойся. Не надо разбрасывать книги. Просмотри сначала мои стопки, потом свои. Если будут какие-то возражения…
– Я уже вижу: на твоей стороне лежит мой Тэрбер[40] – что он там делает?
– Ты сам подарил мне этот томик на Рождество десять лет назад. Неужели не помнишь?
– Ладно, ладно, успокойся. Не надо разбрасывать книги. Просмотри сначала мои стопки, потом свои. Если будут какие-то возражения…
– Я уже вижу: на твоей стороне лежит мой Тэрбер[40] – что он там делает?
– Ты сам подарил мне этот томик на Рождество десять лет назад. Неужели не помнишь?
– Разве? – сказал он и задумался. – Да, верно. Ну хорошо, а что там делает Уилла Кэтер[41]?
– Ты мне подарил ее на день рождения двенадцать лет назад.
– Сдается мне, я тебя слишком баловал.
– Да, черт возьми, было дело. Жаль, что прошлого не вернуть. Может, не пришлось бы теперь делить эти книги, будь они неладны.
Он вспыхнул, отвернулся и осторожно подвинул одну из ее стопок носком ботинка.
– Карен Хорни[42] – мне она даром не нужна, зануда порядочная. Юнг[43]… Юнг получше будет, меня он всегда интересовал, но так и быть, можешь оставить себе.
– Ах, какое великодушие.
– Для тебя ведь на первом месте всегда были мысли, а не чувства.
– Тот, кто готов опуститься на любую подстилку, не вправе рассуждать ни о мыслях, ни о чувствах. Тот, у кого на шее засосы…
– Мы это уже обсуждали, сколько можно? – Он снова опустился на колени и стал водить пальцами по заглавиям на книжных корешках. – Ага, Кэтрин Энн Портер, «Корабль дураков» – неужели ты это одолела? Ладно, пользуйся. Рассказы Джона Колльера[44]! Ты прекрасно знаешь: этот сборник – из числа моих любимых! Забираю его себе.
– Нет, погоди! – запротестовала она.
– Забираю. – Вытащив книгу из середины стопки, он швырнул ее на пол.
– Осторожно! Испортишь обложку!
– Моя книга, что хочу, то и делаю. – Он подтолкнул сборник ногой.
– Представляю, если бы ты заведовал городской библиотекой, – сказала она.
– Так, Гоголь: не интересуюсь, Сол Беллоу[45]: не интересуюсь, Джон Апдайк[46]: стиль – неплохой, но мысли нет. Не интересуюсь. Фрэнк О’Коннор[47]? Ладно, бери себе. Генри Джеймс[48]? Не интересуюсь. Толстой – не упомнить, кого как зовут: вроде даже интересно, только очень много наворочено, – оставь себе. Олдос Хаксли[49]? Стоп! Ты прекрасно знаешь, что я ценю его эссе куда больше, чем романы!
– Собрание сочинений нельзя делить!
– Это еще почему? Ты собираешься поделить даже малыша. Романы оставь себе, а идеи заберу я.
Схватив три тома, он метнул их по ковру на другую половину гостиной.
Перешагнув через книги, она принялась изучать стопки, которые сама сложила для него.
– В чем дело? – возмутился он.
– Надо кое-что пересмотреть. Заберу-ка я назад Джона Чивера[50].
– Еще чего?! Тебе – что получше, а мне – что получится? Чивера не тронь. Вот тебе Пушкин. Скука. Роб-Грийе[51] – скука на французский манер. Кнут Гамсун[52]? Скука на скандинавский манер.
– Хватит навешивать ярлыки. Нечего заноситься, как будто я двоечница. Рассчитываешь забрать самые ценные книги, а меня оставить с носом?
– Можно и так сказать. Эти дутые авторитеты только и делают, что копаются друг у друга в пупках, поют взаимные дифирамбы на Пятой авеню и всю дорогу палят холостыми!
– Диккенс, по-твоему, тоже дутый авторитет?
– Диккенс?! На протяжении этого века ему не было равных!
– И то слава богу! Если ты заметил, тебе достается весь Томас Лав Пикок[53]. Вся фантастика Азимова. А это что, Кафка? Сплошные банальности.
– Так кто из нас навешивает ярлыки? – Он нетерпеливо перебирал то ее стопки, то свои. – Пикок! Едва ли не величайший юморист всех времен. Кафка? Глубина. Блистательное безумие. Азимов? Гений.
– Ох, скажите на милость! – Она села в кресло, положила руки на колени и наклонилась вперед, кивая в сторону книжных гор. – Кажется, я начинаю понимать, где между нами прошла трещина. Твои любимые книги для меня – чепуха. Мои для тебя – барахло. Мусор. Почему мы этого не заметили десять лет назад?
– Мы многого не замечаем, пока… – он запнулся, – …пока любим.
Наконец-то это было произнесено вслух. Откинувшись на спинку кресла, она неловко сложила руки на груди и чопорно сдвинула колени. В глазах появился предательский блеск.
Он отвел взгляд и принялся мерить шагами комнату.
– Дьявольщина, – пробормотал он, с осторожностью трогая ногой то одну, то другую стопку. – Мне плевать, что куда попало. Какая разница, я ведь…
– Сможешь все увезти за один раз? – тихо спросила она, глядя на него в упор.
– Думаю, да.
– Помочь тебе погрузить книги в машину?
– Нет, не надо. – В комнате опять повисло долгое молчание. – Я сам.
– Точно?
– Абсолютно.
С тяжелым вздохом он потащил к дверям первую охапку книг.
– У меня в багажнике есть коробки. Сейчас принесу.
– А остальное не будешь просматривать? Может, ты сочтешь, что там много лишнего.
– Вряд ли, – отозвался он. – Ты знаешь мой вкус. Я же вижу – все рассортировано с умом. Просто не верится: как будто ты взяла лист бумаги и аккуратно разрезала пополам.
Он перестал громоздить книги у дверей и окинул взглядом сначала один книжный вал, потом все другие литературные крепости с башнями и, наконец, свою жену, зажатую на нейтральной полосе. Где-то далеко-далеко, в противоположном конце.
В это время из кухни примчались две черные кошки, одна крупная, другая поменьше; они начали скакать по шкафам и полкам, а потом так же внезапно исчезли, не издав ни звука.
У него дрогнула рука. Правая нога развернулась носком к открытой двери.
– Нет, не надо! – остановила она. – Здесь кошкам вольготнее. И Мод, и Модлин останутся со мной.
– Но ведь… – начал он.
– Нет, – отрезала она.
Снова наступила пауза. У него понуро опустились плечи.
– Черт побери, – вполголоса сказал он. – На кой мне эти книги? Оставь себе.
– А через пару дней ты передумаешь и приедешь за своей долей.
– Мне они не нужны, – бросил он. – Мне нужно совсем другое.
– В том-то и ужас, – сказала она, не двигаясь. – Я все понимаю, но изменить ничего нельзя.
– Да, видимо, так. Сейчас вернусь. Надо сходить за коробками. – Открыв дверь, он еще раз недоверчиво оглядел новый замок. Достал из кармана старый ключ и положил на столик в прихожей. – Это можно выбросить.
– Конечно, – подтвердила она, но так тихо, что он не расслышал.
– Я постучу, – сказал он и обернулся с порога. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что все это время мы старательно обходили главный вопрос.
– Какой?
Он заколебался, переступил с ноги на ногу и выговорил:
– С кем останутся дети?
Она не успела ответить – за ним уже закрылась дверь.
Приезжайте вместе с Констанс!
В субботу за завтраком жена положила на стол почту. Как всегда, целую кипу.
– Мы с тобой внесены во все реестры города и окрестностей, – сказал он. – Я понимаю, счета – неизбежное зло. Но эти бессмысленные вернисажи и премьеры, эти выгодные предложения, от которых никакой выгоды, эти…
– Что еще за Констанс? – перебила жена.
– Кто-кто? – опешил он.
– Констанс, – повторила жена.
И летнее утро тут же сменилось ноябрьским холодком.
Она протянула ему письмо из Лейк-Эрроухеда, от эзотерической компании, известной ему по опыту прошлых лет: его приглашали посетить курс лекций на темы голосов Вселенной, телепатии, экстрасенсорных техник и дзен-буддизма. Под текстом стояла неразборчивая подпись, что-то вроде «Джуйфл Кикрк». Как будто печатали в темноте, тыча пальцем куда попало, а потом не удосужились проверить.
Внизу была приписка: «Приезжайте вместе с Констанс!»
– Ну? – спросила жена, старательнее обычного намазывая маслом подсушенный хлеб.
– Впервые слышу.
– Неужели?
– Знать не знаю никакой Констанс.
– Правда?
– Клянусь честью матери воина-индейца.
– Индейцы – ослы, воины – козлы, а твоя мать была доступной женщиной, – сказала жена.
– Никакой Констанс, – он швырнул письмо в мусорную корзину, – не было и в помине, нет и не будет.
– В таком случае, – с логикой обвинителя произнесла жена, словно облокотившись на барьер перед свидетелем, – по-че-му, – выговорила она по слогам, – это имя, – изрекла она и закончила: – Упомянуто в письме?
– А собаки готовы? – спросил он.
– Какие еще собаки?
– Которых ты собираешься на меня спустить.
Между тем его мысли заметались.
В задумчивости глядя на него, жена вторично мазала маслом один и тот же тост. Констанс, лихорадочно соображал он.
Была у меня знакомая Алисия, была Марго, знал одну Луизу, где-то – дело прошлое – повстречал даже Эллисон. Но чтобы…
Констанс?
Нет. Ни в опере. Ни в гостях.
Через пять минут он позвонил в Лейк-Эрроухед.
– Где у вас этот кретин? – брякнул он, не подумав.
– Мистер Джунофф? Соединяю, – ответил женский голос, как будто в таком именовании не было ничего особенного.