В 1968 году, узнав, что страна остро нуждается в гидротехниках, начал поступать в гидротехническое высшее заведение, в которое не поступил в мае 1968 года благодаря интригам и взяткам окружающих.
8 января 1968 года, находясь в городе Тула, выехал в Москву, где продолжал попытки поступать в различные учебные заведения с учетом нужд всего народа.
В 1969 году страна остро нуждалась в писателях, и я начал поступать в Литературный институт, куда не поступил в 1970 году весной благодаря засилью бездарности по записке…
Осенью 1970 года, находясь в стесненных материальных условиях, отбыл в Ташкент, где был встречен на вокзале незнакомыми людьми, которые сказали: «Отдай чемодан». Я вступил в спор с возражениями, после чего мы разошлись, причем я побежал.
Все мои попытки отдать мне чемодан обратно привели меня в милицию, откуда я вышел приободренный и заночевал.
26 ноября 1970 года, находясь в Ташкенте на центральной улице на костыле, встретил одного из встречавших, обрадовался и дал сигнал остановиться. Но на мои сигналы он не реагировал, а возражал и вступил в спор, после чего мы разошлись, причем я побежал. И поступил в Государственный ордена Трудового Красного Знамени медицинский институт в травматологическое отделение, откуда с большим успехом был выпущен 12 февраля 1971 года без ребра.
Продолжая находиться в Ташкенте в стесненных материальных условиях, вылетел по приглашению друга на Камчатку, где остро требовались крабы, и поступил на траулер матросом с целью укрепить материальное благосостояние свое и страны благодаря высоким заработкам необъятных морей бескрайних, трудовых.
Работая с 18 июня 1971 года матросом-тросовиком, продержался на плаву двенадцать дней, после чего, выронив за борт ценный прибор для определения местоположения траулера, который нес протереть, был списан на берег, куда мы не могли попасть ввиду отсутствия упомянутого прибора. После чего вступил в спор с последующими возражениями и с травмой гаком по голове отбыл в город Кишинев, где в то время остро нужны были танцоры национальных танцев «Жок».
Выяснив, что заработок танцора национального ансамбля выше заработка проводника международного вагона на пятнадцать-двадцать процентов, а поездки те же, я начал регулярно поступать в ансамбль с 1973 года, предварительно проведя несколько тренировок во дворе. Руководство ансамбля мне посоветовало прекратить мои регулярные поступления ввиду отсутствия образования и незнания молдавских национальных передвижений.
Мой отказ уйти со сцены был воспринят некоторыми танцорами неправильно, и они возражали, после чего мы разошлись, причем я побежал, невзирая на боль, в Баку, куда я прибыл 12 января 1975 года. В Баку остро нужны были нефтяники ввиду высоких заработков, на пятнадцать-двадцать процентов выше заработка танцора седьмого разряда. И я устроился на камнях нефтяником Каспия.
К сожалению, работы оказались несколько больше, чем я предполагал, и, обладая большой памятью, я устроился официантом на камнях с радостью в Баку.
На второй день работы, в выходной, облив праздничного пациента борщом-харчо, получил требование смыть. На что возражал. Он возразил мне, и мы разошлись, причем я побежал и временно потерял трудоспособность, которую восстановил 26 марта 1976 года в шестнадцать часов дня.
Заканчивая яркую трудовую биографию, прошу двести восемь рублей подъемных средств для подъема и праздничного перелета Баку – Москва к Первому мая 1977 года.
Обратный адрес для организаций и частных лиц: Алма-Ата, Главпочтамт, до востребования, откуда перешлют мне в Ереван, где меня не искать, передадут.
Автобиография женская
Я, Мальцева Лариса Николаевна, русская, родилась в 1946 году в городе Луга, Ленинградской области, 18 января, в семье труженика-дорожника Мальцева Николая Ивановича, русского, и матери моей, Мальцевой Марии Федоровны, русской, где они и познакомились.
В 1953 году я поступила в среднюю школу № 5, которую закончила в 1963 году, проучившись 6 классов. Потом, вопреки воле родителей, выехала в Ленинград, где с помощью подруги без прописки устроилась в УНР-49 МПС ДПР УКХ, где и прописалась в 49-й комнате на 2-й койке.
В 1964 году я поступила в профучилище № 3, по специальности официантки-разносчицы в передвижных вагонах-ресторанах, движущихся в разных направлениях, где познакомилась с Летяковым Григорием Гавриловичем, 46-го года рождения, русским. Мы сближались 2 месяца и сблизились в марте 64-го года, восьмого числа в Международный женский день. Я ему сказала: «Гриша». А он мне налил стакан и сказал: «Бьемся, что не выпьешь». Я сказала: «А вот и выпью». Он сказал: «Бьемся, что закусишь». Я сказала: «Бьемся, что нет». И выпила. И выиграла бутылку «Столичной». Он сказал: «Бьемся, что больше не выпьешь». Я сказала: «Бьемся, что выпью». И выпила. И выиграла бутылку крепленого портвейна «Купорос» номер 383. С тех пор ничего не помню. В ответ на мое предложение пожениться, Летяков ответил: «Чего это вдруг?» И мы расстались со мной в августе 1964 года после матча «Зенит» – «ЦСКА», на стадионе под дождем.
В январе 65-го года к нам пришел новый преподаватель Козуб Кондрат Гаврилович по подаче жидких первых в поездах дальнего следования. Мы с ним сблизились на празднике в момент торжественного вечера в училище. В ответ на мое предложение пожениться он показал фотографии двух детей с ихней женой, после чего мы расстались по его просьбе. В мае 1965 года я закончила продучилище № 3, работала официантом-передатчицей в УНР ДКВ МПС УКХ, выгоняя по 120–130 рублей в месяц.
В июле 1965 года к нам пришел новый украинец Гаврилюк Константин Федорович, сорокового года рождения, прораб. Мы с ним сблизились во время загородной прогулки 16 августа 1965 года в двадцать три часа пополудни. В ответ на мое предложение пожениться Гаврилюк ответил: «Подожди, вот встану на ноги». После чего мы расстались. Встретились на следующий день, 17 августа 65-го года, в восемь часов утра в УНР. Я сказала, что могу ради него перейти в другое УНР, но он сказал, что сам ради меня уйдет к чертовой матери, что он и сделал на третий день. После чего я искала его, но не имела данных места пребывания, он пропал. 12 ноября 65-го года я его забыла.
На танцах сблизилась с Карташовым Олегом Константиновичем, который оказался Меерсоном Давидом Борисовичем, 36 года рождения, русский, экономист. В ответ на мое предложение пожениться он ответил: «Подождите, я тут сейчас, я сейчас тут».
Все мои поиски увенчались неудачей, ввиду отсутствия адреса и места работы. После этой встречи меня назначили накладчицей вторых, и я забыла Меерсона Давида Борисовича.
16 января 67-го года я снова пошла на танцы. На танцах ко мне приблизился матрос и передал привет от Круглова Степан Ивановича. Я сказала, что не знаю такого, и мы сблизились 18 января 67-го года. Матрос оказался моряк, Барбариди Глеб Антонович, 46-го года рождения, уроженец города Очаков Одесской области: папа – грек, мама – колхозница. В ответ на мое предложение пожениться Барбариди ответил, что у него увольнительная только до двенадцати, после чего он сразу ушел на Кубу, куда я писала до востребования. Оттуда – в Канаду, куда я писала на Главпочтамт, без такого же успеха.
В июле 67-го года я забыла Барбариди. Меня назначили бригадиром бригады, чем я работаю с тех пор и до этих, потому что не сближайся – ничего не будет, а сближайся – будет то же самое.
1968 год
Посидим
Пойдите перед вечером в городской сад. Там возле веранды есть скамейка. На скамейке вы увидите человека в черном пальто. Это я. Я там сижу до восьми. Потом меня можно видеть на углу возле кафе и идущим к бульвару.
Хорошо со мной говорить между шестью и семью вечера. Лучше всего – о видах на урожай, о литературе, о знакомых. О женщинах со мной можно говорить всегда. Причем, если этот человек, то есть я, будет оглядываться на проходящих красавиц, не обижайтесь и не перебивайте. Это лишнее подтверждение моего интереса к этой проблеме.
А вот о ремонте со мной лучше говорить с утра, после завтрака, когда я в благодушии и слегка исказившиеся черты не испортят общего приятного выражения.
Лучше всего со мной толковать о вкусной и здоровой пище, о поведении в быту, о пребывании на солнце. Хорошо откликаюсь на разговор о моральных устоях, о супружеской верности, о длительности верности и недлительности неверности.
Не касайтесь быта, обслуживания: это меня раздражает, я начинаю болеть. Не касайтесь общественного питания в некоторых аспектах: я возбуждаюсь, нервничаю, сбивчиво говорю, со мной становится неприятно.
Если вы заденете, даже случайно, тему телефонизации, канализации, урбанизации, в некоторых аспектах, – я на вас произведу очень скверное впечатление. Вы с содроганием увидите злого, брызжущего слюной человека, который долго не может успокоиться, держится за сердце, бегает вдоль забора, и, конечно, никакие ссылки на объективные причины не могут изменить крайне неприятного личного впечатления.
Сразу меняйте разговор. Переводите его на цветы, лето, женщин.
Я снова начну оглядываться, что подтвердит мое успокоение, я извинюсь и долго буду смотреть вслед.
Смотрите тоже – это объединяет.
Если вы пригласите меня на свадьбу или день рождения, вы немедленно получите удовольствие, видя польщенного человека. И вот тут об авариях и эпидемиях говорить не нужно, не повторяйте общих ошибок, ибо я могу прервать разговор, отойти и залечь дома, и уж о свадьбе не может быть и речи.
К скамейке, где я сижу, хорошо подходить с транзисторным приемником под веселую музыку и сводку погоды. Выберите солнечный день и подходите.
Какая чудесная погода стоит на всем побережье Кавказа! Волн нет, и ветер отсутствует, землетрясения утихли, смерч раскрутился в обратную сторону и пропал, Красная Шапочка спасена, наш самолет перекрыл все рекорды и тихо-тихо опустился. Я перестал морщить лоб, веки мои опустились. «Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой…» Говорите, говорите и пойте мне одновременно, и вы будете наслаждаться видом доброго и разглаженного человека… «Утомленное солнце нежно с морем прощалось… Тай-ра-ритма-ра-тайрам… что нет любви…».
Перед вечером в городском саду вы увидите человека в черном пальто. Это я. Подумайте, о чем со мной говорить, если вы хотите, чтобы я произвел на вас хорошее впечатление…
Как шутят в Одессе
Группа людей со скорбными лицами и музыкальными инструментами. Впереди бригадир – дирижер. Звонок. Выходит жилец.
Бригадир (вежливо приподнимает шляпу). Ай-я-яй, мне уже говорили. Такое горе!
Жилец. Какое горе?
Бригадир. У вас похороны?
Жилец. Похороны?
Бригадир. Ришельевская шесть, квартира семь?
Жилец. Да.
Бригадир. Ну?
Жилец. Что?
Бригадир. Будем хоронить?
Жилец. Кого?
Бригадир. Что значит «кого»? Кто должен лучше знать, я или ты? Ну, не валяй дурака, выноси.
Жилец. Кого?
Бригадир. У меня люди. Оркестр. Пятнадцать человек живых людей. Они могут убить, зарезать любого, кто не вынесет сейчас же. Маня, прошу.
Толстая Маня, в носках и мужских ботинках, ударила в тарелки и посмотрела на часы.
Жилец. Минуточку, кто вас сюда прислал?
Бригадир. Откуда я знаю? Может быть, и ты. Что, я всех должен помнить?
Из коллектива вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, тут будет что-нибудь, или мы разнесем эту халабуду вдребезги пополам. Я инвалид, вы же знаете.
Бригадир. Жора, не изводите себя. У людей большое горе, они хотят поторговаться. Назовите свою цену, поговорим как культурные люди. Вы же еще не слышали наше звучание.
Жилец. Я себе представляю.
Бригадир. Секундочку. Вы услышите наше звучание – вы снимете с себя последнюю рубаху. Эти люди чувствуют чужое горе, как свое собственное.
Жилец. Я прекрасно представляю.
Бригадир. Встаньте там и слушайте сюда. Тетя Маня, прошу сигнал на построение.
Толстая Маня ударила в тарелки и посмотрела на часы.
(Прошелся кавалерийским шагом). Константин, застегнитесь, спрячьте свою нахальную татуировку с этими безграмотными выражениями. Вы все время пишете что-то новое. Если вы ее не выведете, я вас отстраню от работы. Федор Григорьевич, вы хоть и студент консерватории, возможно, вы даже культурнее нас – вы знаете ноты, но эта ковбойка вас унижает. У нас, слава богу, есть работа – уличное движение растет. Мы только в июле проводили пятнадцать человек.
Теперь вы, Маня. Что вы там варите на обед, меня не интересует, но от вас каждый день пахнет жареной рыбой. Переходите на овощи, или мы распрощаемся. Прошу печальный сигнал.
Оркестр играет фантазию, в которой с трудом угадывается похоронный марш.
Жилец (аплодирует). Большое спасибо, достаточно. Но все это напрасно. Наверное, кто-то пошутил.
Бригадир. Может быть, но нас это не касается. Я пятнадцать человек снял с работы. Я не даю юноше закончить консерваторию. Мадам Зборовская бросила хозяйство на малолетнего бандита, чтоб он был здоров. Так вы хотите, чтоб я понимал шутки? Рассчитайтесь, потом посмеемся все вместе.
Из группы музыкантов вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем свое, гори оно огнем!
Бригадир. Жора, не изводите себя. Вы же еще не отсидели за то дело, зачем вы опять нервничаете?
Жилец. Почем стоит похоронить?
Бригадир. С почестями?
Жилец. Да.
Бригадир. Не торопясь?
Жилец. Да.
Бригадир. По пятерке на лицо.
Жилец. А без покойника?
Бригадир. По трешке, хотя это унизительно.
Жилец. Хорошо, договорились. Играйте, только пойте: в память Сигизмунд Лазаревича и сестру его из Кишинева.
Музыканты по сигналу Мани начинают играть и петь: «Безвременно, безвременно… На кого ты нас оставляешь? Ты туда, а мы – здесь. Мы здесь, а ты – туда». За кулисами крики, плач, кого-то понесли.
Бригадир (повеселел). Вот вам и покойничек!
Жилец. Нет, это только что. Это мой сосед Сигизмунд Лазаревич. У него сегодня был день рождения.
Свадьба на сто семьдесят человек. (Для Р. Карцева и В. Ильченко)
Весь двор собирается. Двор приглашен. Гости из других городов. Пиво свозят…
– Очень хороший мальчик. Нет, не тот, уже другой.
– Очень хороший. Его родители дают деньги на свадьбу. Ее мама просила всех достать черную икру и печень. Может быть, – на пароходе?
– А?
– Боржоми, боржоми… Вы не в минеральной? А где? В сберегательной? Но это же рядом с минеральной… А жить они будут у нее пока, потом построят кооператив.
– Не спешите, Сема. У него инфаркт, у него почки, Сема, не бежите… У него РОЭ – шестьдесят…
– В такую жару. Кто женится в такую жару?..
– Разве прикажешь, нагрянуло на них…
– Что нагрянуло?
– Чувство. У вас не бывает?
– Нет. Я в такую жару не могу.
– А кто это высокий, красивый?
– Из Баку. Это его друг.
– Мальчика?
– Ее отца. Он инженер и еще что-то… С этого «что-то» он и живет.
– А чем занимается его отец?
– Не спрашивайте. Он такой отчаянный. Все говорят, Алик, перестаньте. Он не перестанет. Сто семьдесят человек – на свадьбу, и не боится.
– Когда же кончится эта лестница?
– Это же на крыше. Сема, отдохните, Сема. Ой, наконец-то. Смотрите, смотрите – оркестр. Это он, в черном костюме?
– В такую жару…
– Что – «жару»? Что – «жару»? А что ему, в трусах быть? Жених же. Вы такая странная.
– А это кто?
– Это тетя с ее стороны. У нее давление, печень, почки. Она сейчас в больнице лежит.
– Как же в больнице, когда она здесь?
– Ну, значит, сбежала. Она еле дышит.
– Гришенька, подойди поздравь невесту, дай ей этот конверт. Скажи, от имени папы и мамы купите себе что-нибудь. Поздравляю вас, Женечка, чтобы ваши дети видели только хорошее, чтобы в их жизни было только солнце и чтобы вы сами могли разогнать тучи, которые набегут. Честное слово. А! Они такая пара, дай бог! Скоро они вас сделают бабушкой, а вы им сделаете дядю… А?.. Нет?.. Давление?.. Ты все сказал? Ну, иди к детям… Смотрите, какие столы… Что?.. Нет, Гриша, где ты видишь, чтоб кто-нибудь сел за стол? Иди к детям, играйся… Ты не можешь терпеть? Ты же дома сделал. Ты не можешь терпеть?! Светочка, желаю вам с вашим мужем счастья, солнца в вашей жизни и здоровья и чтоб вы сами могли разогнать тучи, которые набегут. Где здесь?.. И налево… Нет, он же у меня мужчина. И направо… Идем, я постою у дверей…
– Кто? Вот этот?.. Артист? Где он артист? В филармонии? Что вы думаете?.. Ой, он света белого не видит, сплошные разъезды.
– А это его жена?
– Ой, он ее не видит, она его не видит. Богема, рестораны, девочки… Что она видит?
– Она что, тоже актриса?
– Она с ребенком. А что видит ребенок? Отца он не видит. Ой, что он ей присылает! Она ему посылает обратно, на девочек…
– А кто этот красивый?
– Зубной врач.
– Здравствуйте, доктор. Как вам стол?.. Скажите, у меня передний еле держится, но боли я не чувствую. Потрогайте… Его можно спасти?.. Один я спасла… Нет, вы его не застали, я его уже удалила, но сначала я его спасла. Мост?.. Когда я могу к вам зайти? Как вам стол? Дай бог нам всем…
– У кого был микроинфаркт? У этого? А! Такой розовощекий, такой полковник…
– Сели, сели… Садимся за столы…
– Ой, извините, я пройду к своим, да! Да, держите мне там место! Все свои, я понимаю, но здесь я никого не знаю. Я не пианист, я хочу кушать.
– Не тяните к себе стол, придвиньте стул. Смотрите, там пятнадцать человек упало с доски…
– Потому что люди невыдержанные!!!
– При чем тут люди? Это доска.
– Товарищи! Вы же не хотите, чтобы для вас свадьба была испорчена? Давайте встанем и перевернем доску поструганной стороной вниз.
– Что – смотри, на кого мне смотреть?.. Мама, ну перестань с ней знакомиться. Ты ей не нравишься… Что значит, она пришла ради меня? Мама, ну что ты к женщинам пристаешь?.. Я не хочу! Она не хочет с тобой знакомиться… Через кого?.. Она ей не тетка, она ей соседка во дворе. Еще не поздно. Тридцать пять так тридцать пять. Мама, не нахальничай… Ой!.. Здравствуйте… Эдик… Нравится… А вам?.. Весело… А вам?.. Не смотрел, а вы?.. На заводе… А вы?.. Читал… А вы? Я – вино… А вы?.. Сейчас… Водка у кого? Передайте, пожалуйста… За вас также… Что вы! Я – вино… Ой, нет, быстрый я не танцую… Нет, ну нет, не тяните меня. Я не могу быстрый. Ну, я… Ой! Ать! Ать! Ать! Да, как будто полотенцем. Мне говорили, ать-ать-ать… Нет, я не знаю… Я по вечерам занят… И завтра не могу. Только рабочий: 25–77—64… Эдика… Мама, ну перестань, все смотрят… Они мне не нужны. Ну, я не чувствую тяги… Они все равно потом уходят. Ну, чего-то во мне не хватает. Ну, не нужно к врачу, мы уже ходили. Мне так легче, мамочка. Не порть мне праздник. И не плачь, мамочка. Я не буду одинок, у меня будут друзья… И на старости, разве мы не вместе будем стареть? Ну, не плачь, давай смотреть, как люди танцуют…