— Кто-то вызвал медпомощь, — пробормотала Бейкон.
Крупный упитанный мужчина в черном халате встал на колени возле несчастной. Он наклонился, желая выяснить, дышит ли она, но, покачав головой, сразу же начал делать непрямой массаж сердца. Второй мужчина опустился на колени возле головы женщины с вентилятором легких в форме маски, но обильное кровотечение не позволило ему применить этот аппарат. Два фельдшера «Скорой помощи» в голубых комбинезонах влетели в обеденный зал. Очистив дыхательные пути пострадавшей, они надели ей на лицо маску с вентилятором и включили дефибриллятор. После десяти минут усилий и четырех серий шоковых толчков компьютеризированный голос прибора объявил простуженным басом: «Пациент не реагирует».
Фельдшеры поднялись на ноги.
— Мы ее потеряли, — произнес один из них.
Халли доводилось видеть людей и с более серьезными травмами, пострадавших в горах и в пещерах, она видела утопленников, а несколько раз — убитых и даже изуродованных падением с большой высоты. Но она никогда не видела, чтобы из человека вытекало столько крови. Несчастная словно лежала в центре темно-красного пруда овальной формы. Двое мужчин в черных халатах и фельдшеры выглядели как израненные бойцы.
Пока фельдшеры работали, в обеденном зале висела мертвая тишина. Теперь же стало даже более шумно, чем до этого мрачного происшествия. Когда Халли вошла сюда, она видела десятки лиц, и каждое выглядело по-своему особенным. Сейчас все, на кого она смотрела, казались на одно лицо, на котором отпечатался ужас. Кто-то, стоявший поблизости от нее, — она не могла точно сказать, мужчина или женщина, — негромко рыдал.
— Что, черт возьми, здесь происходит?
Повернувшись на голос, Халли увидела высокого мужчину, одетого в отутюженную форму цвета хаки. Ее поразили бледность его кожи и то, как одежда висит на костлявом теле. Голос вновь прибывшего дребезжал. «Завзятый курильщик или тяжелая простуда», — подумала она. А то и все сразу.
— Я сидела почти рядом с ней, — ответила одна из женщин, обступивших тело. Выражение ее багрового лица говорило, что она вот-вот расплачется. Одной рукой она держалась за край столешницы, другую приложила к основанию шеи. — Харриет вдруг встала. Я подумала, что это, вероятно, приступ кашля. Но ее стало рвать кровью. Я никогда не видела столько крови. Да сами посмотрите.
— Ее не рвало, — сказал один из фельдшеров. — Вокруг нее только кровь и никаких посторонних включений.
— Это какой-то вид кровоизлияния, — предположил второй фельдшер. Он, как и все, кто находился в обеденном зале, не сводил глаз с лежащей на полу. Ее кожа сейчас стала такой же белой, как и лабораторный халат.
Запах свежей крови подавил запах мастики, чад от пригоревшего жира и все остальное, действующее на обоняние в этом помещении. Желудок Халли сжимали спазмы. Первоначальный шок сменился потрясением; ей было жаль эту несчастную, а если говорить по-честному, ее обуял страх.
Мужчина в хаки включил радио и произнес:
— Внимание, это Грейтер. Доктору и группе по обеспечению биологической безопасности срочно прибыть в обеденный зал. — В правом ухе у него был наушник, так что он мог слышать ответ другой стороны. Он снова сообщил по радио: — Здесь кровь. Много крови. Скончалась женщина. Харриет Ланеэн. — Обратившись к фельдшерам, он добавил: — Поможете с эвакуацией тела, когда они прибудут. Врач должен его осмотреть и сделать необходимые фотографии. После этого отправьте тело в морг. Я постараюсь как можно скорее переправить его со станции на самолете.
Грейтер повернулся к толпе, обступившей место происшествия. Халли заметила злость в его резких движениях и ясно расслышала раздражение в голосе. «Возможно, здесь это обычное явление», — подумала она.
— Я хочу получить показания свидетелей произошедшего на свою электронную почту к тринадцати ноль-ноль.
— А как быть, если мы вообще ничего не видели? — прозвучал неизвестно кем заданный вопрос.
— Да бога ради, вот это и напишите в своем электронном письме. Позже я кое с кем из вас поговорю. Слушайте, в последнее время вы абсолютно перестали реагировать на вызовы! Если вы слышите свое имя по интеркому, это означает, что я хочу видеть этого человека у себя в офисе немедленно. И я должен увидеть его немедленно или получить достаточно веские объяснения того, почему он не явился. А сейчас очистите территорию. Биологическая группа скоро будет.
Халли направилась к выходу вслед за Рокки Бейкон и остальными, но чья-то рука легла на ее плечо. Обернувшись, она увидела мужчину в хаки.
— Вы — Лиленд? — спросил он.
— Я только что прибыла и хотела встретиться с вами после…
Он посмотрел на нее так, словно услышал нечто оскорбительное.
— Зак Грейтер. Следуйте за мной.
3
— Подождите своей очереди, — сказал Грейтер, обращаясь к людям, сидевшим перед его кабинетом.
Письменный стол представлял собой массивный реликт из 1950-х и занимал добрую половину кабинета. Отвернувшись от Халли, начальник станции в быстром темпе принялся тыкать в компьютерную клавиатуру тонкими негнущимися указательными пальцами.
Она решила найти приятный способ начать разговор:
— У моего дедушки был «бьюик» размером с половину вашего стола.
Уловка не подействовала. Второго стула в кабинете не оказалось, да и смотреть было не на что. Обшарпанные стены цвета зеленой лимской фасоли были практически голыми, если не считать серого металлического шкафа, подвешенного позади рабочего места хозяина кабинета, и цветной, формата восемь на десять, фотографии женщины, прикрепленной к стене напротив стола. Снимок и стена вокруг были утыканы дротиками для игры в дартс, причем сам портрет выглядел так, словно по нему выпустили заряд дроби № 8 для охоты на птиц. Грейтер закончил печатать и повернулся к Халли:
— Вы ведь должны были прибыть завтра.
Ему, очевидно, даже в голову не пришло обменяться рукопожатием. Лиленд предстояло самой решить, был ли Грейтер озабочен тем, чтобы защитить ее от микроорганизмов, или это просто грубость с его стороны.
Он и выглядел грубо, если так можно сказать. В его внешности не просматривалось ничего, кроме мускулов, прилегающих к костям скелета и обтянутых белой кожей. Стального цвета волосы, напоминающие шерсть, высокий лоб; скулы, похожие на шары для гольфа. Тонкие поджатые губы образовывали выпуклую дугу с направленными вниз концами. Брюки и рубашка цвета хаки жестко накрахмалены, черные ботинки и медная бляха ремня начищены до блеска.
«Готова съесть этот кожаный галстук, — подумала Халли, — если Грейтер не окажется бывшим служащим ВМФ».
— Из «Мак-Медро» отправлялся борт, в котором оказалось свободное место. Я решила, что еще один день здесь может оказаться полезным, поскольку зима совсем близко. Но…
Начальник станции отмахнулся от ее объяснений:
— Не люблю, когда люди прибывают не по расписанию. Сегодня я не смогу провести вам инструктаж по технике безопасности.
«Совсем недавно умерла женщина от кровотечения, а мы говорим о какой-то рутине?»
— А что здесь только что произошло?
— В обеденном зале? — уточнил Грейтер.
— Может быть, кто-то еще умер в другом месте, но это мне неизвестно.
Эта реплика привлекла к Халли чуть больше внимания собеседника.
— Сдается мне, доктор Харриет Ланеэн погибла от смертельной кровопотери. Она была специалистом по ледниковым образованиям. Из Соединенного Королевства. А пробирками руководит Мерритт.
Лиленд ждала, что он скажет дальше.
Хозяин кабинета тоже ждал. Он явно желал услышать следующий вопрос.
— И все-таки что это такое?
— Если вам известно что-то большее, пожалуйста, просветите.
— Меня как раз беспокоит именно то, что я не знаю, в чем дело. Первое — как это произошло? И второе — меня поразило ваше самооб… то, что вы практически не волновались.
— Мне известно, что такое самообладание, мисс Лиленд. Аннаполис — это не Гарвард, но и не чертов провинциальный колледж. Первое: мы не узнаем, как это могло произойти, пока медицинский эксперт в Крайстчёрч не произведет вскрытие и не представит свой доклад. Второе: этот случай не является для меня первым. — Он смерил Халли таким взглядом, которому больше всего подходило определение «начальственный». — Если вы еще не заметили, вы находитесь на Южном полюсе. И умереть здесь очень легко.
Сцепив пальцы, Лиленд огляделась вокруг, словно пытаясь найти объяснение странному поведению этого человека, но видела лишь грязные стены, продырявленную фотографию и подвесной шкаф для документов.
Грейтер вздохнул, разведя поврежденными руками:
— Или вы предпочли бы видеть меня плачущим, бьющим себя в грудь и вырывающим остатки волос?
Говорить с ним — все равно что колотить кремнем по железу. Но ведь место, где Халли сейчас находится, — это терра инкогнита. И станция, и ее начальник, и сам Южный полюс. Весь континент, если на то пошло. Пока Халли не разберется во всем досконально, она будет прилагать максимум усилий, чтобы держаться в рамках приличий, быть вежливой и учтивой.
— Скажите, а эта женщина болела? Были какие-либо симптомы того, что такое может произойти? Имелись ли предпосылки? Ведь здесь же есть врач, верно?
— К чему все эти вопросы? Вы ведь даже не знали ее.
— Во-первых, она человеческое существо. Во-вторых, я — следователь Центра контроля заболеваний, ведущий расследование на месте происшествия. И занимаюсь именно патогенами, то есть болезнетворными организмами. В-третьих, если слухи об этом просочатся, репортеры замучают нас расспросами. И моему боссу на этот случай было бы неплохо иметь наготове хоть какие-то ответы. Да и вы, держу пари, тоже хотели бы кое-что узнать.
В глазах собеседника Халли увидела новый блеск — удивление или раздражение, а может, и то, и другое.
— Будь она больна, Агнес Мерритт была бы в курсе. Ведь она ведущий научный сотрудник. Ланеэн была пробиркой и работала под ее руководством. Если были какие-либо симптомы, доктор должен был знать о них. — Брови Грейтера взметнулись, он поднял вверх костлявый указательный палец. — Теперь для протокола: я не собираюсь тратить ни одной секунды ради чьих-то боссов, и моя должностная инструкция не предписывает мне функции специалиста по психологии катастроф или психотерапевта. Не стану утомлять вас перечислением своих должностных обязанностей, но поскольку до начала зимовки остается четыре с половиной дня, я, скажу вам откровенно, простите мой французский, затрахан донельзя. А вы усугубляете это мое состояние, не позволяя мне хоть чуточку расслабиться.
— Очень жаль об этом слышать. Но если вспомните, именно вы просили меня зайти.
— А если вы вспомните, то я просил вас зайти не для того, чтобы поговорить о докторе Ланеэн.
— А что у вас с руками? — поинтересовалась Халли. Внешняя сторона ладоней начальника станции была сплошь в покраснениях, трещинах и опрелостях.
— Полярные руки. Ведь здесь нулевая влажность. Кожа постоянно на ветру.
«Полярное горло, полярная простуда, полярные руки, — подумала Халли. — Что еще? Полярные мозги? Возможно и такое».
— Наверное, они болят?
— Только поначалу. А потом нервы отмирают.
— Хорошо, что вы не играете на рояле.
— Вообще-то играю. Правда, темп аллегро уже не для меня.
Девушка попыталась представить начальника станции услаждающим музыкой слух гостей на вечеринке с коктейлями, но не смогла — воображение отказывало.
— Такое со всеми случается?
— Практически да. Вы и сами выглядите не очень хорошо, мисс Лиленд. Быть может, вам следует подумать о том, как выбраться отсюда следующим рейсом.
4
Раннее утро понедельника. Дональд Барнард никогда подолгу не залеживался в постели, вот и сейчас он уже сидел с чашкой кофе в кабинете своего дома в Силвер-Спринг. Это был мощный мужчина, набравший двадцать фунтов веса за тридцать пять лет, прошедших с тех пор, как он играл крайним нападающим в команде по американскому футболу за Вирджинский университет. Его волосы и усы поседели, а кожу на лице изрезали глубокие морщины, из-за того что он постоянно щурился, плавая по Чисапигскому заливу под ярким солнцем. Его жена Лусьена еще спала.
Барнард взглянул на часы, стоявшие на письменном столе: 5 часов 12 минут. 5 часов 12 минут утра понедельника было в это время и на Южном полюсе. В той точке, где сходились все меридианы, не существовало собственного исчисления времени: Южный полюс пребывал как бы вне времени. Но после того как Национальный научный фонд, расположенный рядом с Вашингтоном, взял под свое управление проводимые там работы, время ННФ стало временем полюса. Не только привычка вставать рано заставила Дональда покинуть постель в это утро. Он проснулся по меньшей мере за час до того, как встал, с мыслями о Халли. Уже на протяжении двух дней он время от времени терзался этими раздумьями.
Дональд Барнард, доктор медицины, был директором Ведомства по развитию и продвижению передовых биомедицинских исследований — БАРДА, — созданного президентом Джорджем У. Бушем в 2006 году в ответ на угрозу применения биологического оружия. Кроме того, БАРДА проводит секретные операции под кодовым названием «Проект «Биощит». Таким образом, работы, к которым имел отношение Барнард, требовали соблюдения секретности, причем практически постоянно. Однако он не принадлежал к категории людей, которые не в состоянии быть откровенными даже с самими собой. Единственный ребенок у родителей, отец которого умер, когда мальчику исполнилось семь, Барнард всегда завидовал своим приятелям из многодетных семей. Как ему хотелось иметь большую разновозрастную семью! Когда-то Барнарду доставляло удовольствие представлять себя дряхлым, впавшим в детство стариком, устроившимся в кресле-качалке перед камином; на его коленях сидит целый рой правнуков, а рядом стоят сыновья и дочери, потягивая вино и подшучивая друг над другом.
Но после получения степени, во время научной стажировки в Страсбурге, он встретил Лусьену, а потом в Соединенных Штатах они поженились. Это было в 1979 году. Все понимали, что Земля — это спасательная шлюпка, заполненная миллиардами бесконтрольно размножившихся людей и погрузившаяся из-за этого по самый планшир. Они с Лусьеной согласились, что иметь одного ребенка будет самым правильным шагом в жизни; результатом этого соглашения стал Николас. Барнард никогда не чувствовал себя неловко по отношению к сыну. Он знал сам, что в положении единственного ребенка есть и недостатки, и преимущества. Причем последних — как моральных, так и материальных — больше.
Было и еще одно тайное желание, в котором Барнард не стеснялся себе признаться. Он очень мечтал о дочери, особенно такой, как Халли Лиленд. Многое в ней приводило его в восторг, но, пожалуй, больше всего восхищало то, что она была исследователем без страха и упрека. Иногда Дональд в шутку говорил, что Халли, едва появившись на свет, наверняка засыпала вопросами принимающих роды акушерок, проверяя их профессиональную состоятельность. Она не принимала на веру ничего, рефлекторно подвергая сомнению любые авторитеты во всех формах и проявлениях. Барнард в свое время встречал немногих подобных ей личностей и мог буквально по пальцам перечесть тех, кто обладал подобным интеллектом и здоровым скептицизмом, — иными словами, тех редких и бесценных людей, которых можно назвать прирожденными учеными.
Для того чтобы понимать таких людей, надо самому быть таким. Только другой ученый мог понять, почему они, особенно в молодости, буквально вибрируют от нетерпеливого ожидания того, как остальные недоумки наконец постигнут то, что они давным-давно открыли. Ведь и сам Барнард был таким в начале своей карьеры. А Халли такая сейчас. Окружающим нелегко было с ним тогда, а она сейчас такая же.
Но все это было чуть раньше, а в этот понедельник Барнард имел дело с чем-то совсем новым. Халли улетела в четверг днем. Рано утром в пятницу она позвонила ему из международного аэропорта Лос-Анджелеса, а в субботу послала электронное письмо из Крайстчёрча. После этого от нее не было никаких вестей, и Дональд даже не знал, прибыла ли она на Южный полюс.
Но отсутствие связи с Халли было не главной причиной беспокойства. В основном Барнарда волновала сама командировка на Южный полюс, в которую он ее отправил. Ему было приказано направить ее, причем приказано его непосредственным начальником, директором Центра контроля заболеваний. Разумеется, он мог не подчиниться приказу. Он давно работал в этой структуре, и приобретенные авторитет и уважение позволяли ему пойти на такой шаг. Директора Центра контроля заболеваний были политическими назначенцами — их ставили, потом снимали, — начальство сменялось чаще, чем он желал помнить. Но тогда он не видел причины возражать против назначения Халли. Ведь ее буквально трясло от желания проявить себя, она была уверена, что ей это удастся, если представится удобный случай. Большинство микробиологов в течение всей своей карьеры так и не могли попасть на Южный полюс, одно из наиболее экстремальных и желанных для исследователя мест на Земле.
Но к середине пятницы Барнард вдруг почувствовал необъяснимое и непонятное волнение; его как будто беспокоила засевшая в мозгу заноза, которую он сразу не смог вытащить. Он последовательно просмотрел все возможные причины, способные вызвать такое состояние. Южный полюс и вправду был опасным местом, но не более опасным по сравнению с теми точками, куда прежде заносила Халли ее работа. В прошлом году, например, она чуть не погибла в одной из гигантских мексиканских пещер, где ее буквально на каждом шагу подстерегала какая-нибудь ловушка. Жидкая трясина из помета летучих мышей, кишащая болезнетворными микроорганизмами. Кислотные озера. Отвесная скала высотой пятьсот футов. Затопленные тоннели. Южный полюс, по крайней мере, расположен на поверхности земли, это обустроенное и цивилизованное место. Так что, скорее всего, проблема заключается не в том, куда он ее направил.