Юрий НЕСТЕРЕНКО ДАР
Небо оставалось безоблачным вторую неделю, и июльское солнце день за днем изливало густой и тяжелый зной на почерневшую степь и обреченный город. Воздух был пропитан запахом гари и сухой пыли. Лохматые клубы дыма тут и там лениво поднимались над равниной, бросая зыбкие тени на стены крепости, и сливались в вышине над городом в единое сизое марево, в котором, словно вырванный глаз в тазу палача, плавало кроваво-мутное солнце.
Но не от солнца почернела степь, не солнце зажгло костры, и не солнечный зной обрекал город на гибель. Его жителям не раз случалось переживать жару и засуху посильнее нынешних. Однако теперь равнина вокруг города была черна от вражеского войска, обложившего его со всех сторон. Повсюду, куда ни глянь, чернели ряды походных шатров, кожаные доспехи воинов и бока их крепконогих выносливых лошадей, щипавших высушенные жарой былинки так, словно это была сочнейшая трава заливных лугов. Варвары сидели у костров, лениво переговаривались, что-то жевали, валялись, отдыхая, прямо на земле, порою неспешно бродили по лагерю. Некоторые развлекались тем, что, подойдя к стенам на расстояние полета стрелы, выкрикивали насмешки и оскорбления в адрес защитников города. В первые дни по ним стреляли, и стрелы втыкались в пыль у их ног; но затем комит Илизарий, командовавший обороной на стенах, запретил тратить без толку боеприпасы.
Прилетало со стороны вражьего стана и кое-что посущественней бранных слов. Даже в перерывах между попытками штурма не все варвары предавались праздности: некоторая их часть постоянно суетилась возле катапульт, и то одна, то другая метательная машина периодически выстреливала свой снаряд в сторону города. Иногда это был тяжелый камень, который глухо бил в стену, и выкрошившиеся обломки с шорохом сыпались вниз; городские укрепления пока держались, но с каждым новым попаданием их язвы становились все глубже и опаснее. Иногда через стену, чертя в мутном воздухе дымный след, перелетала пылающая корзина с горючим составом; варварам было невдомек, что в городе почти нет деревянных построек и чаще всего их огонь просто расплескивается по камням, не причиняя вреда. Все же иногда им удавалось вызвать пожар, а воды на то, чтобы заливать пламя, с каждым днем оставалось все меньше.
— Удивительно, как им удается переправлять такие толпы в самый засушливый сезон, — мрачно пробормотал архонт, стоя между высокими зубцами стены и глядя на вражеское воинство. — Порой я и впрямь готов поверить, что им помогают языческие боги.
— Ты, разумеется, шутишь, светлейший, — наклонил козлиную бороду Дормидонт, официально — первый советник правителя города и области, а неофициально — шпион Святейшего Престола и лично его преосвященства епископа. — Если язычникам кто и помогает, то только предатели из местных, коим ведомы удобные тропы и тайные колодцы…
— Разумеется, я шучу, — согласился архонт, переводя тяжелый взгляд на советника. — Когда в городе не наберется и трех тысяч бойцов, а снаружи стоит стотысячное войско — что нам еще остается?
— То есть как это что? — горячо возразил Дормидонт. — Как и всегда, вера и молитва! Пока мы будем тверды в вере, ни единый враг не сможет нас одолеть, ибо сказано…
В этот момент очередной валун с грохотом врезался в соседний зубец, осыпав стоявших на стене каменной крошкой. Один из осколков покрупнее, величиной с кулак, пролетел мимо щеки Дормидонта.
— Не изволишь ли спуститься, светлейший? — жалобно осведомился советник. — Сам видишь, здесь становится опасно. Должно быть, они приметили тебя и стреляют сюда специально…
— А как же твоя вера, достопочтенный? — усмехнулся архонт. — Не ты ли только что говорил, что она защищает нас надежней любых каменных стен?
— Сказано: Господа Бога своего не искушай, — вывернулся Дормидонт, невольно пятясь в сень еще целого зубца.
— Ладно, можешь идти, - махнул рукой правитель. — Если считаешь, что в этом городе еще остались безопасные места. А я продолжу обход стен.
Советник попытался было для порядка возразить, но в конце концов с видимым облегчением поспешил назад к башне, внутри которой вели вниз витки винтовой лестницы. Архонт, как и намеревался, зашагал по стене дальше. Верный Тимон, немой телохранитель, неотступной тенью двигался следом.
Солдаты стояли по всему периметру стен, прислонясь к зубцам или тяжело опираясь на копья и алебарды. По раскрасневшимся от солнца лицам струился пот; он же противно тек и под блестящими доспехами, пропитывая нижние рубахи. Кое-кто даже снял раскалившийся шлем, покрыв голову простым платком. Во взглядах большинства, устремленных в сторону врага, не читалось уже ни ненависти, ни страха — только тупое равнодушие.
И все же при виде правителя они приободрялись, вытягивались, бряцая железом; один из снявших шлем торопливо и конфузливо напялил его прямо поверх платка. Архонт, тоже нацепивший маску преувеличенной бодрости, на ходу бросал им утешительные фразы. Ругать он не стал никого: сейчас от этого было бы мало проку. Даже если кто-то стоял на посту в полудреме — ничего, пусть немного отдохнет. Когда варвары пойдут на штурм — разбудят.
Подойдя к очередной башне, архонт прошел внутрь мимо взявших «на караул» стражей — но не для того, чтобы спуститься в город, а, напротив, чтобы подняться на верхнюю площадку. На вершине башни он встретил Илизария, лично расставлявшего по местам только что прибывших бойцов. Архонт без восторга окинул взглядом это пополнение: трое стариков и четыре юнца, из которых один еще совсем мальчишка…
— Как настроение, солдат? — голосом отца-командира осведомился правитель, обращаясь к самому младшему.
— Боевое, мой господин! — звонко отрапортовал тот, вытягиваясь во фрунт и даже, кажется, слегка приподнимаясь на цыпочки. — Готов сражаться за родной город, Империю и святую веру до последней капли крови!
— Готов, говоришь? С мечом обращаться умеешь?
— Так точно, мой господин!
— Сейчас проверим, — архонт обнажил меч. — Нападай.
— Но… — смутился паренек. — Это же настоящие мечи, острые…
— У варваров тоже не тупые. Нападай, не бойся. Ты меня не ранишь.
Мальчишка сделал робкий выпад, явно не рассчитанный на удар в полную силу. Архонт легким движением кисти отбил меч.
— Как исполняешь приказ, солдат?! Я сказал — нападай по-настоящему!
Клинки вновь скрестились, теперь уже резче. Еще несколько ударов — и юнец начал входить во вкус. Но архонту все равно не составляло труда парировать быстрые, но неумелые выпады.
— Кистью работай! Локоть не зажимай! Меч — это не чужая железяка, в которую ты вцепился! Меч — это продолжение твоей руки! Свободней движение! Вот так! И не спи! Если ты парируешь удар, когда он уже наносится, — ты труп! Ты должен быть на шаг впереди противника! Парировать удар, который тот только собирается нанести! Следи за мной! В глаза мне смотри! Но и руку из виду не упускай! Блок! Удар! Блок! Пузо не подставляй! Короче замах! Резче выпад! Вот так! Вот так! Расслабь локоть! Не можешь парировать — уклонись! На месте не стой! Коли! Снизу! Сверху! Еще! Ну, понятно теперь?
— Да, господин, — мальчишка тяжело дышал. — Спасибо.
«Ни черта тебе не понятно», — подумал архонт, но лишь хлопнул паренька по плечу, почувствовав, как тот испуганно вздрогнул.
— Ладно, солдат. Удачи.
— Служу Империи!
Правитель перевел взгляд на комита: «Ты-то видишь?»
«Вижу, не слепой», — так же безмолвно ответил взгляд Илизария. От внимания старого воина, конечно, тоже не укрылись ни слишком звонкий даже для совсем молодого юноши голос, ни слишком мягкие черты лица. «А что делать? Пусть уж лучше так…»
«Да, — мысленно согласился архонт. — Пусть уж лучше так».
Еще две недели назад девушке, надевшей мужской наряд, да еще взявшей в руки оружие, грозило бы, самое меньшее, суровое церковное покаяние. А то и вовсе обвинение в ереси. Но теперь… теперь лучшее, что ей можно пожелать, — это легкой смерти в бою. Да и каждая рука, способная хоть как-то держать меч, теперь не лишняя.
Впрочем, даже поголовное вооружение всех женщин и детей не спасет город. Силы слишком неравны.
И ведь еще две недели назад никто не мог и помыслить, что все так кончится! Да, варвары уже не первый год беспокоили границы Священной Империи. Периодически им удавалось взять и разграбить какой-нибудь маленький и плохо укрепленный городок. Но еще ни разу они не смели угрожать столице целой провинции! И пусть разведчики докладывали, что на сей раз вместо разрозненных отрядов по степи движется огромное войско, — но и сила ему навстречу выступила внушительная. Три большие турмы общей численностью почти в девять тысяч тренированных воинов плюс крупный отряд наемников-этериотов — и все это под командованием опытнейшего стратига Никентия, трижды получавшего Золотой Венец от самого императора. Конечно, варваров все равно было намного больше. Но едва ли кто-то сомневался, что закованные в броню катафракты втопчут в пыль этих не знающих дисциплины язычников с их кожаными и войлочными доспехами, мечами из плохой стали и короткими луками! В памяти была еще жива победа при Сухом Логе, когда единственная сторожевая кентархия тяжелой кавалерии разметала по степи и обратила в бегство полуторатысячный отряд варваров, понеся при этом лишь минимальные потери. Полсотни язычников, взятых тогда в плен, потом торжественно сожгли на городской площади…
Однако на сей раз вместо ожидаемых с победой своих к стенам города пришли совсем другие победители. И на высоких шестах они несли вместо флагов головы стратига Никентия и других имперских офицеров.
Что там случилось, никто в городе так и не узнал. Должно быть, ни один из тысяч бойцов не сумел уйти, чтобы рассказать о причинах разгрома…
Илизарий подошел к бойницам, сделав знак солдатам оставаться на местах. Архонт последовал за ним. На лицах бойцов отразилось понимание: правитель и командующий хотят обсудить стратегию обороны без посторонних ушей. Один лишь Тимон невозмутимо встал за спиной своего господина, загородив от чужих глаз. Архонт знал, что может положиться на его скромность, и не только потому, что Тимон был нем и не умел писать.
Некоторое время комит молча смотрел сквозь бойницу на испещренную черными оспинами равнину и поднимающиеся над ней дымы.
— Я служу Империи тридцать лет, — сказал он наконец, — и двадцать из них мы знаем друг друга. Обещай, что исполнишь мою просьбу.
— Говори.
— Я исполню свой долг и останусь на стенах до конца. Но дай мне клятву, что, как только станет ясно, что этот штурм нам уже не отбить, ты пошлешь солдата ко мне домой. Моя семья не должна попасть им в руки живой. А я боюсь, что у моих может не хватить духу сделать это самим. Ты же знаешь, там одни женщины.
— Хорошо, — спокойно ответил архонт. — Даю тебе слово. Но я все же надеюсь, что до этого не дойдет.
— Ты можешь притворяться с ними, — Илизарий кивнул в сторону солдат, — но не со мной и не с самим собой. Ты прекрасно знаешь, что нам конец. Это прекрасная крепость, и мы еще могли бы надеяться выдержать осаду. Но они снова пойдут на штурм, и при таком соотношении сил…
— Нам надо продержаться еще дней десять. Это чертовски сложно, да, — архонт и не заметил, как с языка сорвалось богохульство. — Но не сказать, чтобы невозможно в принципе. А потом Никанор приведет армию Евстархия.
— Ты все еще в это веришь? До сих пор ни одному из наших гонцов не удавалось прорваться сквозь окружение.
— Я уверен, что у Никанора получилось. Я никогда не видел лазутчика более искусного. Он способен выкрасть львенка из-под носа у львицы.
— Даже если так… Армия, измотанная стремительным переходом по жаре, — и довольные, отдохнувшие язычники… а у нас слишком мало сил, чтобы одновременно ударить по ним из города… Да нет, все это пустые мечты. Будь у Евстархия даже впятеро больше людей, десять дней нам не продержаться. Посмотри вон туда. Слышишь этот стук? Мы сумели опрокинуть их лестницы, но теперь они строят осадные башни. Плюс катапульты… Я удивляюсь, откуда у них артиллерия? Они же варвары. Даже если они где-то захватили трофеи — без знания законов баллистики от этого никакого толка…
— Говорят, что на них работают пленные мастера, захваченные в прошлых походах, — ответил архонт. — Но я слышал и другое. Эти мастера там по своей воле…
— Польстились на варварское золото? — презрительно скривился Илизарий.
— Официально тебе, конечно, скажут только это. Но не все так просто. Сам знаешь. Святая Церковь не очень-то любит людей науки, вечно подозревая их в ереси. Некоторые были сожжены на костре из-за собственных сочинений… Неудивительно, если кое-кто из образованных людей предпочел сторону язычников.
— Значит, правильно их сжигали, — отрубил комит. — Они — презренные предатели и вероотступники.
— Насчет вероотступничества не уверен, — возразил архонт. — Варвары никого не заставляют принимать свою веру. Пока ты им полезен, можешь верить во что хочешь. Собственно, у них даже нет общей для всех своей веры — разные племена поклоняются разным богам…
— Берегись!
На краткий миг архонту показалось, что этим возгласом Илизарий хочет предостеречь его от слишком рискованных высказываний, но тут же он понял, что опасность куда более материальна: прямо на него пикировал очередной «подарок» вражеской артиллерии. Правитель отскочил в сторону, одновременно осознавая, что предмет на удивление мал — явно не пробивной валун и даже не зажигательная корзина. В следующее мгновение круглый снаряд с глухим стуком ударился о каменную площадку башни и откатился к ногам архонта.
Это была отрубленная человеческая голова. Череп треснул от удара, но это было далеко не единственное повреждение. Выколотые глаза, вырванные ноздри, обугленная корка там, где некогда были волосы, глубокие раны от раскаленного железа по всему лицу… судя по всему, финальный удар мечом или секирой стал для этого человека милосердием.
— Никанор? — мрачно спросил Илизарий.
Узнать обезображенное лицо было почти невозможно, но архонт медленно кивнул. В том, что захваченного вражеского лазутчика жестоко пытали, не было ничего странного — архонт и сам отдал бы такой же приказ. И все равно к горлу подступила тяжелая волна ярости, грозя затопить череп. Правитель заставил себя сдержаться. Солдаты смотрят. Поняли ли они? И если да — что теперь будет с боевым духом войска?
— Ну вот и все, — констатировал комит с каким-то словно бы даже облегчением. — Помни, что ты обещал мне.
Архонт стиснул рукоять меча. Шагнул к бойнице и долго смотрел наружу, словно рассчитывал увидеть там армию Евстархия. Затем произнес, не глядя на старого товарища:
— Нет. Еще не все. Кое-какой шанс у нас остался.
— Вера и молитва? — скептически хмыкнул Илизарий.
— А ты знаешь случаи, когда это спасало? — с неожиданной надеждой спросил правитель.
— За тридцать лет службы я не раз сталкивался с ситуацией, когда человек молился и оставался жив. Но спасла ли его молитва или что другое, я не знаю, — рассудительно заметил комит. — Зато я знаю гораздо больше случаев, когда человек молился и умер. И тут уже точно можно сказать, что молитва его не спасла.
— Твои слова попахивают ересью, — усмехнулся архонт.
— Я просто говорю то, что видел. Я солдат, а не монах.
— Но ты только что яростно клеймил вероотступников.
— Ну… видишь ли, вот я готов пролить кровь за императора, но это же не значит, будто я верю, что в разгар битвы император примчится на белом коне, чтобы меня спасти. Он, конечно, может быть, пришлет подкрепление. А может, и не пришлет. Все равно он — мой император, которому я присягал. Человеку надо во что-то верить, не так ли?
— Так. Вот и поверь для начала, что для нас еще не все кончено. И пусть в это поверят твои солдаты.
— Они исполнят свой долг.
— Вот и хорошо. А я исполню свой.
Архонт направился к люку в центре площадки. На сей раз он спустился до самого низа башни и вышел в город. Продолжать инспекцию стен не имело смысла. Шанс на спасение, если он еще был, находился не здесь.
Правителю очень не хотелось делать то, что он собирался сделать. Лучше бы ему было просто пасть в бою! Но это уже не могло бы спасти город…
— Хвала Спасителю, светлейший, ты невредим! Ну, каково состояние нашей обороны?
Дормидонт, конечно же, был уже тут как тут и семенил справа, приноравливаясь к широкому шагу архонта. Вот уж кто был теперь совсем некстати!
— Никанор не смог, — коротко сообщил ему правитель.
— Значит, его… — советник даже остановился на несколько секунд, хватаясь за бороду.
— Да, — ответил архонт, не сбавляя шага.
— По грехам нашим… — причитал позади Дормидонт. — За маловерие наше Господь наказует… Мало, мало мы еретиков жгли, не извели заразу под корень, говорил я отцу Феропонтию…
— Если бы твой Феропонтий не так усердствовал, глядишь, меньше было бы предателей, показывающих язычникам тропы да колодцы, — огрызнулся архонт, совершенно уже не думая об осторожности.
Дормидонт только охнул испуганно, не найдя что ответить. Упоминание о кострах меж тем навело правителя на мысль, как избавиться от епископского соглядатая.
— Вот что, достопочтенный. Для тебя есть важное поручение. Штурм может начаться в любой момент. Отправляйся в канцелярию и займись сожжением архивов. Они не должны достаться варварам. Отвечаешь лично.
— Но… не спешишь ли ты, светлейший? Может, мы еще отобьемся…
— Отобьемся сейчас — не отобьемся в следующий штурм, — отрезал архонт. — Падение города неизбежно, ты это понимаешь?
— Но… при всем уважении, светлейший… не благоразумнее ли будет озаботиться не бумагами, до которых неграмотным варварам нет дела, а укрытием городской казны?
— Я знаю, кому и о чем заботиться, — не стал вдаваться в подробности правитель. Прятать золото он не собирался, и не потому даже, что Дормидонту столь деликатное дело следовало доверять в последнюю очередь. Просто язычники хоть и варвары, но не дураки. Они понимают, сколько богатств должно быть в таком городе. И, не найдя городской казны, придут в ярость и примутся пытать всех подряд, выясняя, где она спрятана. А для допрашиваемого нет ничего хуже, чем действительно не знать того, о чем его спрашивают…