Ранмакан, с недоверчивостью относившийся к любым вопросам, не хотел раздражать отказом беловолосого штурмана и потому коротко и сухо отвечал на них, сам тоже спрашивал что-то, малозначащее и тоже на самом деле полное вторым значением. Спросил он и об оружии. Этот вопрос Кудараускаса заинтересовал. Кудараускас воспринял его как свидетельство агрессивности жителей Синей планеты.
Он повторил то же, что говорила Ранмакану Снежина, и Ранмакан не поверил Кудараускасу так же, как не поверил Снежине. Однако про себя даже удивился сговору пришельцев.
— И сильно бьет? — спросил Ранмакан.
— Лучевой пистолет? Нет. Метров на сто, это же средство защиты.
— У нас есть пистолеты и пулеметы, бьющие без промаха на три километра, — сказал Ранмакан.
Он употребил в разговоре другую меру длины, но лингвист у него на груди перевел меру в земные понятия. Лингвист передавал местное звучание слов только в тех случаях, когда понятию не было эквивалента в земных языках.
— Но я же повторяю, — сказал спокойно Кудараускас, — это оружие чисто оборонного значения. И должен раскрыть секрет: оно еще не употреблялось за все время моей работы на «Сегеже». Был, правда, случай на Ганимеде.
— Я знаю, — сказал Ранмакан, — когда ледяные ящеры ворвались в корабль.
— Откуда знаете? — удивился Кудараускас.
— Мне Снежина сказала, — ответил Ранмакан и выругал себя за неосторожность.
Но Кудараускас не заподозрил ничего неладного в том, что Ранмакан уже со вторым членом экипажа говорит об оружии. Он отнес этот интерес к общей направленности разума Ранмакана и отметил это как аргумент в будущем споре с капитаном и Аро.
— А какая точность выстрелов? — спросил Ранмакан.
— Не помню, — сказал Зенонас. — Сейчас поглядим.
В это время капитан зачем-то отлучился с мостика, и Кудараускас остался наедине с Ранмаканом. Он встал, подошел к стене и открыл небольшую дверцу в ней. В нише, на полке, лежал лучевой пистолет.
— Сейчас посмотрим, — сказал Кудараускас, — хотя это не имеет значения. Рассеивание… Точность попадания… Видите, как прост в обращении?
Ранмакан внимательно осмотрел пистолет, но тут Кудараускаса кольнуло какое-то неприятное предчувствие. По крайней мере, он сам так говорил потом Бауэру. Он положил обратно пистолет, захлопнул шкафчик и внимательно поглядел на Ранмакана. Но тот как будто потерял уже к пистолету всякий интерес. Он снова подошел к экрану и стал смотреть на застланный мглой дождя город.
— Сегодня никто туда не поедет? — спросил он.
Он находился в странном состоянии: с одной стороны, его план неожиданно облегчался тем, что тюремщики даже не запирали шкафчика с оружием, но, с другой стороны, вдруг это ловушка? Ранмакан не хотел ждать развития событий. Страх, охвативший его в тот момент, когда он раскрыл глаза в госпитале «Сегежи», не отпускал. Он руководил всеми его действиями.
— В город? Сам Загребин собирался съездить туда на Еже с Бауэром. На самую окраину. Там, в начале улицы, здание редакции. Вы знаете?
— Я этот район плохо знаю, — сказал Ранмакан. — Когда они приедут?
— Скоро, через полчаса. Ага, вот и Загребин. Геннадий Сергеевич, вы когда собираетесь в город?
— Вахту сдам Бакову, и поедем. А вы что, Ранмакан, хотите с нами?
— Я там еще не был… после войны, — оживился Ранмакан.
— Тогда вместе поедем. Вы нам поможете. Загребин вызвал по внутренней сети корону Вас. Тот очнулся от блаженных дум и ответил, что не имеет ничего против, если Ранмакан съездит в город.
Тут уже был виноват сам Загребин. Он должен был осторожнее относиться к Ранмакану. И корона Вас тоже. Но и тот и другой как-то упустили из виду то, что Ранмакан — представитель цивилизации, отставшей на несколько сотен лет от Земли и Короны. С другими мыслями, с другими рефлексами и совсем с другим отношением к людям. Только Кудараускас подумал об этом, но абстрактно. Подозрения его были настолько неоформленны и, необоснованны, что вылезти с ними значило только воскресить в памяти капитана недавний спор и показаться не с лучшей стороны. И Кудараускас промолчал.
9
Вынуть пистолет из шкафчика и спрятать его в кармане сшитой роботами по местным образцам одежды оказалось нетрудным. Капитан вышел вниз подготовить Ежа к поездке, а Кудараускас углубился в какие-то свои расчеты.
Дальнейшее было еще проще. Управление скафандром оказалось автоматическим. Ранмакан прошелся несколько раз в скафандре по коридору и сказал капитану, что чувствует себя хорошо.
В скафандре было слышно все, что говорили другие люди, также одетые в скафандры. Кроме того, можно было поддерживать связь с кораблем.
— Будете нашим гидом по городу, хорошо? — сказал капитан, грузно забираясь в вездеход.
— Хорошо. — Ранмакан улыбнулся. Свобода была близка.
— Я даже и не надеялся, что вы захотите с нами поехать, — сказал Загребин. — С местным жителем куда удобнее. Я не хотел вас просить, боялся, что вам будет тяжело…
— Ничего, — ответил Ранмакан. — Поехали. — Он спешил. В любой момент Кудараускас или Баков могли обнаружить пропажу пистолета, и тогда все погибло.
В кабине Ежа, устроившись сзади Бауэра и Загребина, Ранмакан незаметно расстегнул скафандр сбоку и вынул из кармана пистолет. Кабина вездехода была слабо защищена от радиации. Но Ранмакан не верил (как не верил многому из того, что ему говорили на «Сегеже») и даже тому, что доза радиации, прорвавшейся к его телу за те секунды, пока бок Ранмакана был незащищен скафандром, была опасной для жизни.
У одного из первых домов улицы, ведущей к центру — она называлась улицей Торжества, — вездеход остановился.
— Мы тут немного задержимся. Мы не предполагали, что вы поедете с нами, — сказал Загребин. — Так что возьмем газеты и потом направимся к центру. Не возражаете?
Ранмакан не возражал. Он подождал, пока Бауэр и Загребин скрылись в узкой высокой двери редакции, и бросился бежать вдоль улицы, надеясь спрятаться в каком-нибудь подъезде.
Движимый каким-то шестым чувством, интуицией много повидавшего человека, капитан, входя в редакцию, задержался на пороге и обернулся. И увидел, что Ранмакан убегает.
— Ранмакан! Стойте! Что вы делаете?
Капитан бросился за Ранмаканом. Он понимал, что человек без корабля, без защиты скоро погибнет в этом мире.
Ранмакан этого не понимал. Он обернулся, выхватил пистолет и в упор, с пяти шагов, всадил в лицо и грудь капитану половину мощности пистолета.
Такого удара не выдержал даже скафандр высокой защиты. Прозрачная броня его почернела, обуглилась, и, высоко подняв от немыслимой боли толстопалые руки, капитан упал на мокрую, выщербленную ветрами мостовую.
Бауэр уже стоял в дверях. Второй выстрел был направлен ему в лицо, но штурман за какую-то долю секунды успел нырнуть в проем двери, и синий дым, окутавший ее, тут же скрыл Глеба от следующего выстрела.
Ранмакан остановился. Что делать? Теперь он беглец, он враг могучего корабля и могучих пришельцев. Правда, у Бауэра оружия нет…
Ранмакан выстрелил в гусеницу Ежа. Еж, движимый инстинктом самосохранения робота, отпрянул в сторону, но его настиг следующий выстрел. Гусеница оплавилась, и Еж завертелся на месте.
— Что случилось? — кричал Баков, и голос его бился в ушах Ранмакана, как неумолимый преследователь. — Что случилось! Загребин! Бауэр?
Ранмакан побежал вдоль улицы, петляя, будто его могли увидеть с корабля, свернул в проходной двор и через узкие переулки повернул к холмам. Город они могут сжечь, мстя Ранмакану. В холмах его не найдут.
— Ранмакан напал на капитана, — наконец услышал он голос Бауэра в шлеме. — Капитан ранен или убит. Еж поврежден. Срочно нужна помощь. Я буду преследовать его.
— Ни в коем случае, оставайтесь на месте! — приказал Баков. — Окажите помощь капитану. Откуда у Ранмакана оружие?
— У него наш лучевой пистолет. Что он сделал с мастером! Скорее!
— Спускаем Великана!
Ранмакан плутал по проходным дворам и переулкам, ища выхода к холмам. Он не мог поверить, что о нем в этот момент забыли, что его никто не преследует. Скафандр не успевал подавать достаточно воздуха для бешено сжимающихся легких. Ранмакан задыхался. Ему не хотелось снимать шлем: сняв его, он будет лишен возможности слушать разговоры по внешней связи. Но шлем с каждым шагом все тяжелее давил на голову, все труднее становилось дышать…
Спрятавшись за углом крайнего дома, Ранмакан отвинтил шлем и бросил его на мостовую. Прозрачным мячом шлем покатился к луже, занимавшей середину мостовой, и поплыл по ней, подгоняемый поднимающимся ветром. Надвигался ураган. Снег с дождем бил Ранмакану в лицо и пытался остановить. Но тот был доволен, что погода испортилась: теперь его труднее будет найти.
Начался подъем на холм. Ранмакан убавил шаги — все равно он уже не мог бежать — устал. С пистолетом он на расставался. Дальше от корабля, дальше от плена и от мести пришельцев…
Ранмакан был обречен на скорую и мучительную смерть. С каждым шагом новые тысячи рентген радиации врывались в его легкие. Спасти Ранмакана мог только аппарат короны Вас. Но Ранмакан бежал от него.
Скалы сомкнулись над тропинкой. Ранмакан присел, чтобы перевести дух. Ветер сюда не долетал. Ранмакан спрятал пистолет в карман. Он чувствовал себя здоровым и сильным. Теперь главное — найти своих и рассказать им о пришельцах. Должен же где-то существовать свой привычный мир, мир порядка и закона.
А тем временем Бауэр тащил к кораблю обугленной тело капитана, тяжелое и неповоротливое в скафандре высокой защиты. Он не обходил луж и камней. Он задыхался, он спешил. Только он не снимал скафандра, хотя и его шлем не справлялся с подачей воздуха.
У последнего дома его встретил вездеход Великан.
Ураган разыгрался к тому времени, и Бауэр увидел вездеход только тогда, когда спрыгнувший с него механик Лещук крикнул ему:
— Давай помогу!
Глава четвертая. Вторая неудача
1
В лаборатории — некому было запретить — собралась большая часть экипажа. Корона Вас не начинал работы до появления Аро и Павлыша. Без них он не мог справиться с аппаратурой. Вас понимал, что теперь, когда тело капитана, охлажденное и готовое к оживлению, находилось на операционном столе, время перестало играть решающую роль в спасении капитана. Корона Вас это понимал: он объяснил это Бакову, принявшему командование кораблем, и Снежине, но те все равно отсчитывали минуты до возвращения катера, и им все равно казалось, что с каждой минутой уменьшаются шансы на то, что Загребин вернется на мостик, постучит сигаретой о край пепельницы и скажет вахтенному штурману: «А вот у нас в училище был такой случай…»
Когда Кудараускас сообщил в лабораторию, что катер снизился, Баков приказал Зенонасу не торопить их с дезактивацией. Все должно идти по плану. Если поторопишься, в лабораторию могут попасть вирусы или остаточная радиация. Это решение далось Бакову нелегко, но он теперь был капитаном корабля, и первой его обязанностью было вернуть к жизни мастера, по крайней мере, сделать все, чтобы тот вернулся к исполнению своих обязанностей. Сформулировав так свою задачу, Баков принялся проводить ее в жизнь. Правда, освободить лабораторию от заинтересованных лиц он не смог — не решился. Он только спросил Вас, не мешают ли ему работать люди, и тот сказал, что не мешают.
Снежина встала у дверей рядом с Бауэром. Павлыш и Аро прошли к приборам. Лицо и грудь капитана были прикрыты тканью, и из сплетения приборов и креплений виднелись только большие, покрытые веснушками кисти рук.
— Все будет в порядке, — сказал Бауэр Снежине. Он очень хотел, чтобы все было в порядке.
— Прошу лишних уйти, — сказал Павлыш. — Пожалуйста, уйдите. Помощи от вас никакой, а разговариваете.
— Мы не будем разговаривать, — сказала Снежина.
— Пойдем, — сказал ей Бауэр. — Экран на мостике. Павлыш тоже волнуется.
А когда они поднимались на мостик, он сказал Снежине:
— Я ведь тоже мог вполне оказаться на этом столе. Мое счастье, что Ранмакан плохо управлялся с пистолетом.
— Вполне достаточно, чтобы убивать, — сказала зло Кирочка Ткаченко. — А вдруг с Геннадием Сергеевичем что-нибудь случится?
Бауэр открыл дверь на мостик и вдруг улыбнулся.
— Чего ты? — удивилась Кирочка.
— Как быстро люди приспосабливаются к новым условиям жизни! Еще месяц назад случись такое, корабль был бы во власти безнадежного горя. Погиб капитан. А теперь: как бы чего не случилось?! То есть говоришь о мастере как о пострадавшем в катастрофе, но абсолютно живом человеке.
— Не мели чепухи, — обиделась Кирочка. Ей сейчас не хотелось философствовать. — Конечно, капитан будет жить.
Кудараускас включил экран лаборатории и, пока члены экипажа рассаживались, спросил:
— А где Ранмакан?
— Кто знает, — сказал Бауэр.
— Надо будет догнать его. Он погибнет.
— Я бы его снова не оживляла. Должно же быть наказание, — сказала Кирочка.
— Постарайтесь понять, — возразила Снежина. — Он просто нам не поверил. Решил: мы враги.
— А вдруг он сумасшедший? — спросил Кудараускас. — Не в нашем смысле, а сумасшедший, как и все другие жители планеты. Охваченный стремлением убивать.
— Мы привезли еще одного человека, — вспомнил Бауэр. — С дальнего острова. Завтра-послезавтра увидишь, что и здесь люди бывают разные.
— Ты уже уверен?
— Я давно уверен.
Биологи включили аппаратуру. С мостика экран показывал их сверху, как показывают операции в хирургическом театре для студентов. Все замолчали.
Открылась дверь, и тихонько вошла тетя Миля.
— Я с вами посижу, — шепотом сказала она. — Одной нехорошо.
— Садитесь, конечно. — Зенонас подвинул ей кресло. По внутренней связи раздался голос Лещука из машинного отделения:
— Зенонас, подключи нас к лаборатории. Ничего не слышим.
— Там пока слышать нечего, все идет как надо, — сказал Зенонас. — Включаю.
Еще через десять минут Вас склонился над колпаком операционного стола и сказал Павлышу:
— Кожные покровы начинают восстанавливаться.
— Ну вот, — сказал Бауэр.
— Сердце, — сказал Аро. — Пульс семьдесят, наполнение нормальное.
— Будет жить, — сказал Павлыш громче, чем следовало говорить в операционной.
— Подождите, — остановил его Вас. — Не надо шуметь раньше времени. Я полагаю, что экран можно отключить. Через несколько минут операция будет закончена, и еще через два часа мы разбудим капитана Загребина в госпитале. Вы сможете его навестить.
Корона Вас отключил экран.
… Через два часа капитан, смущенно улыбаясь, лежал в госпитале на той самой койке, которую так недавно занимал его убийца, и принимал импровизированный парад экипажа. У изголовья его стоял корона Вас и похлопывал от удовольствия губами широкого рта. Он радовался не только тому, что капитан жив, здоров и ничем не отличается от прежнего Загребина, но и тому, что пришедшая одной из первых тетя Миля пожала короне руку и сказала.
— Спасибо вам, доктор. Без вас мы бы осиротели. Малыш, когда подошла его очередь, приблизился к Вас и спросил у него шепотом, придерживая оттопырившийся карман.
— Курить мастеру можно?
— Конечно, — сказал Вас. — Если Павлыш разрешит. Он же здесь хозяин.
Павлыш благодушно кивнул головой. Малыш вытащил из кармана любимую пепельницу мастера и пачку сигарет.
— Вам можно, — поставил он пепельницу на тумбочку у кровати.
Загребин посмотрел на сигареты, будто вспоминая, зачем они могли ему понадобиться. Потом вспомнил и ответил:
— Спасибо, как-то не хочется.
Малыш даже вздрогнул. Такого с капитаном «Сегежи» просто быть не могло. Малыш подозрительно посмотрел на обоих биологов. Во взгляде его было ясно написано: «Что вы сделали с мастером?»
— Когда восстанавливали легкие, очистили их от никотина, — объяснил корона Вас. — Возможно, поэтому.
Но Малыш продолжал смотреть на Вас в упор, и тогда тот, догадавшись, сказал:
— Нет, больше никаких расхождений со старым Загребиным не будет. Не должно быть.
— Может, все-таки закурить? — спросил Загребин. — Нет, не хочется.
Корона Вас был прав. Во всем остальном капитан остался таким же, как прежде. Только бросил курить. И Снежине, которая вечно забывала сигареты, не у кого было их просить на мостике в вахту Загребина.
Павлыш потом как-то говорил Снежине, что он не заметил, чтобы Вас специально очищал легкие капитана от никотина. Тем более, если учесть, что курение — наркотическая привычка и закрепляется она в мозгу, а не в легких. Просто-напросто корона Вас не выносит табачного дыма, уверял Павлыш, и при этом он очень деликатное создание и никогда вслух своих мнений не высказывает. Вот и отключил потихоньку клетки, ведающие у капитана страстью к курению.
2
На поиски Ранмакана Еж вышел на следующее утро. Кудараускас уговаривал Бауэра взять с собой оружие, но тот отказался. Кудараускас даже поспорил с ним.
— Ты пойми, — говорил он. — Пойми меня правильно. В крайнем, самом крайнем случае ты убьешь его — мы его оживим снова. А так ты рискуешь и своей жизнью, и жизнью Малыша, который едет с тобой.
— Антипин соорудит силовое поле на вездеходе. Это первое. А второе — тебе приходилось умирать? Хоть полраза, хоть четверть раза? Ты думаешь, это просто, умер, и все? А впрочем, не веришь мне, поговори с Загребиным. Он тебе скажет: убей и оживи. Так и скажет. И еще чего-нибудь скажет.