Хорн прибыл в Американ-Ган не для того, чтобы начать погром.
Его истинная цель была гораздо страшнее. Она заключалась..
В чем?
Как раз этого Коуди не знал — пока. Перед ним промелькнула тень мысли, и этого мимолетного видения было достаточно, чтобы в его мозгу вспыхнуло яркое, отчетливое предостережение, сигнал огромной срочности и важности. Настоящая цель Хорна была глубоко спрятана. Но ее нужно непременно выяснить. В этом Коуди был абсолютно уверен.
Он отступил в сторону, прислонился к стене дома и с праздным видом огляделся вокруг; в это время его мозг из-под шлема Немого осторожно и чутко прощупывал сознание Хорна.
Спокойно… спокойно.
Параноид один сидел в кабинке в глубине ресторана. Его мысли были сознательно затуманены и подавлены. И он сосредоточился на еде, не думая о том, что, так удачно для Коуди, на какой-то момент всплыло на поверхность его разума. Пока этот образ не будет извлечен из подсознания, Коуди не может прочитать его без глубокого зондирования, которое Хорн немедленно почувствует.
Но способ все-таки был. Правильно рассчитанные намеки в любом сознании вызывают соответствующие отклики. Но эти намеки следовало вводить в мысли Хорна с чрезвычайной осторожностью, чтобы подсказки казались ему совершенно естественными, возникшими в его собственном мозге. Коуди взглянул через улицу, заполненную гудящими кучками людей, на «Последний шанс». Хорн был там полчаса тому назад. Это была хорошая подсказка. Как можно мягче он послал образ — «Последний шанс» — в разум Хорна.
И разум того слегка вздрогнул, на всякий случай прощупал мысленно окружение, ничего не нашел (Коуди защищал шлем Немого), и тогда послышалась мысль, спровоцированная подсказкой:
«Последний шанс»… игра… но это я действительно играю с ними со всеми… их жизни… я могу убить их всех, если вовремя…
Ресторан заполнила видеомузыка, и мысленная цепочка прервалась. Хорн поднял вилку и снова принялся за еду.
Коуди подогнал ритм своей мысли к музыкальному ритму и направил Хорну послание:
Убей их всех, убей их всех, убей их всех.
Выпустить вирус. — Это был ответ Хорна на импульс, который, как он полагал, возник в его собственном мозге. — Померанс все ближе с каждым днем, контроль за резонансом, мутация вируса, убить их всех, убить их всех, УБИТЬ ИХ ВСЕХ!
Коуди напрягся, сопротивляясь хлынувшему от параноида потоку бешеной ярости.
Померанс, — подумал он. — Померанс.
Померанс в лаборатории, — подумал в ответ Хорн и сформировал сенсорный образ. Недалеко — в двух кварталах — находились исследовательские лаборатории Американ-Гана, и в них работал человек по имени Померанс, биохимик, нетелепат. Он занимался проведением некоего эксперимента, который — в случае успеха — позволил бы параноидам вывести вирус такой же смертоносный и такой же избирательный, как вирус операции «Апокалипсис».
Это и была настоящая причина пребывания Хорна в Американ-Гане. План погрома был только ширмой, маскировкой, предназначенной для введения лысок в заблуждение, пока Хорн занимался своим основным делом — следил за экспериментами Померанса, ведущими к цели — осуществление операции «Апокалипсис» самими параноидами.
Померанс, разумеется, к этому не стремился. Он был биохимиком; его целью было создание более эффективного бактериофага — но метод, которым он пользовался для этого, мог быть применен и для достижения куда более страшных целей.
Очень осторожно Коуди манипулировал разумом параноида. Он выяснил еще кое-что. Померанса может постигнуть неудача — Хорн понимал это. Но в этом случае можно спровоцировать погром. Конечно, лучше найти и использовать вирус, убивающий людей, поскольку в погроме могут погибнуть и некоторые параноиды, но, если не найдется ничего лучшего, пусть будет погром. Условия для этого созрели. Хорн создал в Американ-Гане напряженность; он выявил потенциальных вожаков; он мог начать погром, когда пожелает, в любое время, — и это будет сигналом для остальных параноидов в других городах сделать то же самое. Всеобщий погром наверняка заставит лысок начать операцию «Апокалипсис» — так что конечный результат будет тот же. Но все-таки лучше немного выждать, совсем немного, внимательно следя за опытами Померанса. Похоже, что он совсем близок к цели.
Слишком близок, — подумал Коуди, чуть-чуть подвинувшись ко входу в ресторан. Он попусту терял время. Убей Хорна, убей его прямо сейчас, — говорил он себе — но все же колебался, ибо в голове телепата было еще что-то, вызывающее недоумение. Слишком прочная уверенность была воздвигнута на кривом и шатком фундаменте параноидной личности. Должна быть какая-то причина для удивительного отсутствия беспокойства.
Коуди опять прощупал его мозг, мягко вводя в него осторожные намеки-подсказки. Да, причина была. В лаборатории Померанса спрятана бомба.
Зачем?
Хорну это было известно, и Коуди незаметно извлек интересующую его информацию. Нельзя было позволить биохимику живым попасть в руки лысок. Бомба взорвется в том случае, если Хорн вызовет в своем сознании определенный набор символов, — мысль параноида быстро отдалилась от этого опасного сравнения; взорвалась бы она также в том случае, если бы мозг Хорна перестал мыслить.
То есть если бы Хорн умер.
Подобно системе охранной сигнализации, прекращение энерготока, излучений, непрерывно испускаемых мозгом Хорна, спящим или бодрствующим, разомкнет цепь и включит сигнал тревоги; бомба взорвется, и Померанс погибнет. Коуди совершенно отчетливо увидел, где находится бомба, в возникшем у Хорна мысленном образе лаборатории.
Итак, если он убьет Хорна, Померанс тоже умрет. Но почему это так важно для параноида?
Коуди продолжал зондирование и вдруг понял, почему.
В центре исследований Померанса находилось применение резонансного дифференциала к нуклеопротеинам, являющимся вирусами. Однако существовали и другие виды нуклепротеинов в человеческом мозге. Если эксперименты Померанса увенчаются успехом, это будет означать..
Это будет означать, что телепатию можно возбудить и в нетелепате!
Это было решение проблемы индуктора, ответ, который мог наконец объединить расколотый мир. В руках параноидов открытие Померанса могло уничтожить всех людей. В руках лысок оно могло сделать человечество единым целым. Оно могло…
Внезапно Коуди осознал, что Хорн обнаружил его присутствие.
В тот же момент Хорн начал воспроизводить в своем уме уравнение, которое должно было взорвать бомбу в лаборатории Померанса. Коуди мысленно заглянул в будущее. Он мог убить Хорна прежде, чем тот закончит создание смертоносного образа, но, если он это сделает, смерть параноида так же верно приведет к взрыву. Померанс умрет — а этого ни в коем случае нельзя допустить. От деятельности биохимика зависело больше, чем просто жизнь.
Был только один способ прервать мысли Хорна. В ходе зондирования Коуди многое узнал об этой гордой, непреклонной, неуверенной личности. Ему теперь было о нем известно больше, чем самому Хорну. И он обнаружил один важный пункт. Хорн не страдал психозом, он не потерял ощущения реальности, однако у него, подобно многим параноидам, наблюдались психопатологические симптомы, один из которых представлял собой сильную предрасположенность к тому, что Элленби назвал бы гипногогическими галлюцинациями, — живым сенсорным образам, возникающим в дремотном состоянии перед самым засыпанием. И такие галлюцинации могли быть легко вызваны при помощи гипноза.
Коуди нужно было лишь убедить Хорна, что у него возникли кратковременные галлюцинации. Убедить в этом и еще кое в чем… еще очень много в чем.
По крайней мере, Коуди хорошо представлял себе, какие формы такал образность должна принять у параноида, страдающего маниями преследования и величия. Поэтому Коуди внушил мысль, что он, представитель лысок, явился к Хорну, чтобы предложить примирение, заключить пакт с параноидами против обычных людей, — яркие фантазии с осуществлением желаний как раз такого типа должны были быть хорошо знакомы Хорну. Одновременно с этим он вызвал мысленный образ Джаспера Хорна и дал Хорну его увидеть.
Это видение было достаточно естественным, даже в рамках галлюцинации. Когда вы общаетесь с другим, в вашем уме выстраивается его образ — не только в зрительных измерениях, но и во многих других. Ваше представление о его эмоциональных особенностях, воспоминаниях, мыслях, сложный образ всей его личности, как вы ее воспринимаете, вызываются в качестве субъективного коррелята всего объективного человека, с которым вы общаетесь. Ярким огнем пылал этот сатанинский образ между встретившимися разумами — ослепительно живой и ясный, такой, каким мутный ум параноида никогда его не видел.
Древним грекам ведомо было значение механизма отождествления — они придумали историю Нарцисса. И Джаспер Хорн, способный отождествить себя лишь с самим собой или с богом в его облике, клюнул на приманку. Самовлюбленность параноида отразилась в этом «я»-образе, была отражена снова, и еще раз, и так до бесконечности; Коуди в это время осторожно обследовал и прощупывал его мысли, ожидал первых признаков ослабления сознания.
Наконец Хорн прервал свое мысленное выстраивание образа, который должен был уничтожить Померанса. Однако параноид был в чем-то не уверен, колебался: его понимание реальности подсказывало ему, что лыски не могут, не станут посылать эмиссара с согласием капитулировать; следовательно, его чувства, предупредившие его о присутствии Коуди, обманули его. Такие штуки были Хорну знакомы. Поэтому он мог принять — условно — гипотезу о том, что чувства подвели его.
Очень, очень осторожно, по-прежнему поддерживая этот сверкающий «я»-образ Джаспера Хорна — он был, как блестящая наживка на крючке, — Коуди стал подбрасывать сомневающемуся уму мысли-подсказки. Сперва это были явно истинные мысли, истинные, во всяком случае, с точки зрения параноидной системы понятий. Это были приятные, успокаивающие мысли. Умиротворенный, Хорн рассматривал образ своего «я» — он сам часто вызывал его и прежде, но никогда еще он не казался таким ясным и ослепительно ярким. Нарцисс любовался своим отражением в чистом, глубоком источнике разума Коуди.
Понемногу, сидя в одиночестве в ресторанной кабинке, Хорн позволил своей бдительности несколько ослабнуть, и неуловимый натиск Коуди передвинулся в новую область. Мысли, которые он теперь посылал, были не совсем истинными, но все же недостаточно ложными, чтобы встревожить параноида, считавшего их своими собственными.
У меня и прежде бивали такие галлюцинации. Обычно перед самым засыпанием. Я их вижу сейчас. Выходит, я засыпаю. Мне хочется спать. Веки кажутся тяжелыми…
Монотонные, убаюкивающие мысли начали поглощать сознание Хорна. Гипноз постепенно усиливался. Нарцисс любовался Нарциссом..
Спи, спи, — шептал разум Коуди. — Ты не проснешься, пока я не дам команду. Ничто другое тебя не разбудит. Спи крепко… спи.
Параноид спал.
Коуди бросился бежать по улице со всей скоростью, на какую был способен. Никто из лысок в Американ-Гане не был ближе него к лаборатории, и если Померанс будет спасен, то только благодаря действиям самого Коуди. А он вполне может потерпеть неудачу. Джаспер Хорн сидел в гипнотическом сне в ресторане, полном народу, и в любой момент кто-нибудь мог заговорить с ним или встряхнуть, приводя в сознание. Гипноз не был глубоким. Он мог продержаться, но мог и прерваться в любую минуту. Несмотря на заключительное внушение, сделанное Коуди параноиду, разбудить его мог любой, и без всякого труда.
Коуди бежал. Допустим, ему удастся увести Померанса из лаборатории вовремя. Успеет ли он вернуться в ресторан прежде, чем Хорн проснется?
«Нет, — думал Коуди, — гипноз недостаточно глубок. Будет чудом, если Хорн останется в этом состоянии больше нескольких минут. Сейчас важнее спасти Померанса, уже это будет немалым чудом.
Но, как только Хорн поймет, что произошло, он не станет ждать. И начнется погром. Здесь, в Амери-кан-Гане, все готово — Хорн заложил динамит, и ему остается всего лишь воспользоваться детонатором. Ладно. Я не могу быть уверен, что то, что я делаю, — правильно. Думаю, что так. Но я не могу быть уверен. Если я спасу Померанса, Хорн вполне может начать погром прежде, чем я смогу вернуться и убить его. Но я не могу позволить Померансу умереть: он способен решить проблему индуктора».
Быстрее!
Он побежал к группе длинных, приземистых строений. Дорогу Коуди знал: видел ее в уме Хорна. Он подбежал к одному из зданий, распахнул дверь и оказался в лаборатории.
Изможденный седой человек в перепачканном халате обернулся и уставился на него. Это был Померанс: телепаты узнают людей безошибочно. Коуди знал, что перед ним Померанс, но он почувствовал также, как в двух кварталах от него, в «Крыле вертолета», Джаспер Хорн пошевелился, проснулся и, встревоженный, немедленно начал прощупывать мозг Померанса.
Коуди уже мчался через длинное помещение лаборатории. Позади Померанса всю стену занимали окна, за которыми виднелись жаркое солнце, голубое небо и иссохшая бурая трава. Если успеть добраться до окон..
Коуди показалось, что он пересек комнату за какую-то долю секунды, не затратив времени совсем, но он ощущал и другое, тянущееся мучительно долго время — в котором он чувствовал мысль параноида, выстраивающую уравнение, которое включит механизм бомбы. Уравнение было уже закончено. Время должно было вот-вот остановиться навсегда, вспыхнув мгновением смерти.
Но все же было еще какое-то мгновение. Коуди послал обращение без слов, призыв, набатным колоколом прозвучавший в голове каждого лыски в Американ-Гане. В тот же миг он оказался рядом с Померансом, подхватил его и, не останавливаясь, с разгону бросился к окну. Вздыбился пол под ногами, и рванулся наружу поток воздуха перед первой беззвучной волной сжатия, двигающейся впереди взрыва.
Перед ним выросло огромное окно, высокое, сверкающее, состоящее из маленьких стекол. Коуди налетел на него плечом, почувствовал, как бьется стекло и трещит дерево, но звука не услышал из-за страшного, оглушительного грохота взрыва.
Вокруг него вспыхнула ослепительная белизна, а за разбивающимся стеклом перед ним открывалась бездна.
Вместе с Померансом они летели сквозь горячий, сухой воздух и темноту — темноту, наступившую при пылающем солнце; они падали, кувыркаясь, а вокруг них дождем сыпались осколки, и бесконечно продолжался рев взрыва…
Перед закусочной «Крыло вертолета» подрались двое прохожих. Джаспер Хорн, стоявший в окружившей их толпе, сказал что-то — едва слышно. Кто-то повторил его слова, уже громче. (Это была провокационная фраза — она так же верно должна была пробудить в человеке агрессивность, как уравнение вызвало взрыв бомбы.) В тот же миг кинжал был вытащен из ножен, и внутри шумного кольца зевак началась настоящая дуэль. Победителем вышел человек с заросшим щетиной лицом, волосатой грудью и наполовину лысой головой. Ножом он действовал весьма искусно и уверенно. «Слишком уверенно», — сказал Джаспер Хорн громким шепотом. Перешептывания пошли по всему кольцу зрителей. Каждый сумеет победить на дуэли, если может читать мысли противника. Бели они умеют выращивать новые пальцы, то, возможно, они могут и волосы отрастить.
Джаспер Хорн опять сказал что-то — именно то, что требовалось, — потенциальному вожаку линчевателей, стоявшему рядом с ним.
Тот сдвинул брови, выругался и шагнул вперед. Находясь за спиной победителя, вкладывавшего кинжал обратно в ножны, он ловко свалил его с ног подножкой. Крутясь, отлетел на тротуар нож. Лысый еще не успел упасть, как на него набросились трое. Двое держали его, а третий потянул за волосы, окружавшие облысевшую макушку; они были настоящие. Подвергшийся нападению взревел от ярости и неожиданно оказал такое сильное сопротивление, что четверо или пятеро из стоявших поблизости отлетели в сторону, У одного из них свалился парик…
Это не было ни сном, ни бодрствованием. Это была Неопределенность. Он плыл во чреве не-себя; это была единственная возможность уединения для телепата, и у него было лишь одно желание — оставаться там вечно. Но он был телепатом. Он не мог врать даже в собственных стремительно мелькавших тайных мыслях, ибо его разум был полностью открыт — во всяком случае для тех, кто, как и он, носил шлемы Немых.
Тем не менее просыпаться было тяжело. Трудно было заставить себя по своей собственной воле наклониться и снова взвалить на себя бремя старых и новых забот. Если бы его жизнь могла идти так, как он прожил последнюю сохранившуюся в его памяти минуту, без нерешительности и неуверенности, с одной лишь совершенно определенной необходимостью физического действия (Жив ли Померанс? — возник откуда-то вопрос в его пробуждающемся разуме), тогда было бы действительно легко оставить эту теплую, сумрачную тишину, где ощущался бесконечный покой, не было даже снов (но как Померанс?).
И, как всегда при мысли о других, что-то собралось в Коуди с силами и поднялось с усталым упорством. Он мгновенно сориентировался. Ему не было необходимости полагаться лишь на свои спутанные сном чувства. По всем пещерам, и над ним, в зависших в вышине вертолетах, — повсюду разливалось беспокойное и недоуменное ощущение безотлагательности и тревожного движения, и в каждом разуме, независимо от того, какие мысли занимали его поверхностные слои, билась одна и та же мысль.