Маран пытливо взглянул на него, но ничего не сказал, а молча сел рядом.
Пока Дан лихорадочно прикидывал, стоит ли признаваться, что он подслушал часть разговора, из-за обступавших посыпанную песком дорожку кустов каоры вышла и остановилась перед ними невысокая — Дан только теперь увидел, что рост у нее ниже среднего, тоненькая женщина. В руках у нее было несколько сплошь усыпанных белыми бутончиками веток, наверно, только что отломанных, потому она и отстала, понял Дан и особо отметил тот факт, что Маран собиранием цветов заняться не соизволил, из принципа, что ли…
— Лана, это Дан. Мой друг, — сказал Маран, не двигаясь. — Дан, это Лана.
Дан встал и поклонился, правда, он не знал, следует ли это делать, он обнаружил, что его впервые здесь официально знакомят с женщиной. Наверно, не следует? Маран тоже поднялся и смотрел на него с веселой улыбкой.
— Ну что ж, Дан. Я провожу Лану, а ты иди спать.
— Зачем? — запротестовал Дан. — Не надо, я не хочу спать. И потом, я могу переночевать где-нибудь…
— Иди, иди.
Дан хотел было дождаться Марана, но четырехчасовое пребывание за рулем тяжелой в управлении для избалованного совершенной техникой землянина машины, видимо, выцедило из него все силы, он вымылся и лег, решив ждать лежа, и тут же уснул с ощущением недосказанности.
С тем же ощущением он проснулся утром, сунулся к Марану и, обнаружив того еще в постели, правда, не сибаритствовавшего, а сосредоточенно читавшего какой-то толстый том, выпалил:
— Извини, но я вчера подслушал часть вашего разговора. Стыдно, конечно, но подслушал. Сам не знаю, что на меня нашло. Каюсь.
Маран отложил свой фолиант.
— Какую часть? — поинтересовался он спокойно.
— Боюсь, что немалую.
Маран, неопределенно хмыкнув, снова взялся за книгу.
— А знаешь, она красивая, — неожиданно для себя сказал Дан после долгой паузы.
— Кто? — рассеянно спросил Маран.
— Она, Лана.
— А… Да, пожалуй.
— И это все, что ты можешь сказать?
Маран снова оторвался от книги.
— А что, Дан, у вас на Земле принято широко обсуждать всякие женские достоинства?
— Я не об этом, — оскорбился Дан.
— О чем же?
— Странный ты человек, Маран. Неужели тебе не приятно быть любимым красивой женщиной?
Маран захлопнул тяжелый том и запустил им в стену.
— Ну и дребедень! Ни одного разумного суждения! Наша наука так же страдает галлюцинациями, как и политика… Как ты сказал? Быть. Любимым. Красивой. Женщиной, — раздельно, словно пробуя слова на вкус, проговорил он, повернулся на бок и уставился на Дана. — Спорим, когда ты с подобным самодовольным выражением лица думаешь о любви красивой женщины, в роли этой женщины ты видишь Нику. Так?
— Конечно.
— А ты представь, что тебя любит другая красивая женщина. Посторонняя.
— Но у меня есть Ника. А у тебя ведь никого нет.
— Ну и что?
— Как «ну и что»? Ты человек свободный, почему бы тебе не позволить себя любить?
— Видишь ли, Дан, любовь женщины налагает обязательства.
— Какие обязательства? — удивился Дан. — Разве ты за ней ухаживал? Уговаривал, обольщал?
Маран проницательно взглянул на него.
— Ты так не думаешь.
— Почему?.. Вообще-то верно, не думаю. Но навязывать себя… тоже, знаешь…
— Хочешь, расскажу тебе одну историю? — предложил Маран. — Или тебе надоели наши истории? Нет? Это было в древнейшие времена. На территории Бакнии существовало несколько первобытных государств, и крупнейшее из них — по преданию, именно от его народа пошли бакны, как таковые, исповедовало настоящий культ… мужской силы, что ли? Мужчинам там полагалось иметь массу всяческих типично мужских достоинств, действовал кодекс чести, доблести, прямоты в речах и делах и еще бог весть чего. Позднее, когда сложилось кевзэ… помнишь, я тебе говорил насчет древнебакнианской системы физических упражнений?.. туда вошло это понимание мужского начала, потому-то Изий кевзэ и запретил, его не устраивал кодекс, согласно которому предательство, например, или доносительство считались преступлениями против чести… И вот наряду с прочим… Как бы это? В общем, если какой-либо женщине взбредало в голову полюбить или просто пожелать какого угодно мужчину, тот обязан был удовлетворить ее желание, иначе подвергался публичному осмеянию.
— Оригинально. А если этот мужчина любил другую женщину?
— Это не имело значения. Считалось, что та, другая, ничего не теряет. Как-никак она оставалась при своем праве и на этого мужчину, и на любого другого.
— А как насчет наоборот? Ну если не женщина, а мужчина воспылал…
— Экий ты, право, — засмеялся Маран. — Непременно хочешь и себе урвать кусочек. Нет, «насчет наоборот» ничего не было.
— И что же? Надеюсь, ты не ревностный блюститель старинного обычая?
— Ну ревностный не ревностный, но, в принципе, этот обычай некогда лег в основу взаимоотношений полов в Бакнии.
— Но тогда, выходит, в любви у вас должны объясняться женщины? — Дан был поражен.
— Так и было. Много веков. Но теперь этому перестали придавать значение. У вас, насколько я понимаю, не так?
— Не так. Хотя сейчас не обращают особого внимания на соблюдение старых обычаев, но все же представляется более естественным, когда активную роль берет на себя мужчина.
— Ну вот. Видишь, что получается? Если к тебе подойдет женщина и спросит, свободен ли ты и не составишь ли ей компанию, ты?..
— Мне это не понравится. Собственно, я, может, и пойду с ней… пошел бы — раньше… но мнение о ней у меня сложится не самое лучшее.
— Так. А для меня это в порядке вещей.
— Чертовщина какая-то. Я и не подозревал о подобном положении дел. То есть, они подходят на улице и…
— Это не принято. Обычно знакомства завязываются в общественных местах: на концертах, в галереях, магазинах, барах. Последнее чаще всего. Если женщина хочет показать, что она свободна и ищет партнера, она приходит в какое-нибудь кафе одна или с подругами, без мужчины. Осматривается, если ей кто-то по вкусу, она дает понять… Мужчине остается принять ее предложение или не принять.
— Невысказанное предложение?
— Обычно да. Хотя есть градации. Крайняя степень — это ритуальная формула… может, для твоего уха грубовато, но звучит примерно так: «Я хочу быть твоей. Возьми меня.» Правда, это чрезвычайная редкость, лично я слышал такое раза три-четыре. Как ты понимаешь, в подобном случае отказать уже невозможно.
— Почему?
— Ну нельзя же настолько унижать женщину. Если уж она дошла до этого… Или ты допустил…
— А как можно не допустить?
— Очень просто. Если тебе не нравится женщина, ты всего лишь делаешь вид, что не замечаешь… ее намеков, что ли? Можно встать и уйти, наконец.
— А если нравится?
— Тогда подходишь к ней. Знакомишься. Дальше — как бог на душу положит. Это, я думаю, как у вас. Возможно, так сказать, все сразу, а возможно, она захочет месяцами тебя изучать, прежде чем пойти на сближение. Очень отличается?
— Это — нет. Скажи, а то, что инициатива не в твоих руках, это не… Не коробит? Не унижает?
— Ну начнем с того, что это удобно. Не надо тратить время на ухаживания и прочую ерунду. Приходишь в какой-нибудь бар, садишься. И выбираешь.
— А если никто тобой не интересуется?
— Такое вряд ли возможно. У меня никогда не было недостатка в предложениях. Если в баре три женщины, через пять минут я могу выбирать по крайней мере из двух.
— Это ты рассуждаешь со своих позиций.
— В каком смысле?
— В прямом. Ты когда-нибудь в зеркало на себя смотрел?
— Случалось.
— То-то. А что делают те, кто не получает предложений так легко и просто?
— Никто им не запрещает идти в бой самим. Я же тебе сказал.
— Ладно, а что потом?
— Когда потом?
— Наутро.
— По-разному. Тоже, наверно, как у вас. Одни расстаются, другие продолжают встречаться, третьи женятся.
— А это по чьей инициативе?
— Безразлично.
— То есть женщина может предложить мужчине жениться на ней?
— Конечно.
— Странно как-то.
— Почему же? Более странно лишать одну из сторон права выбора, не находишь?
Дан пожал плечами.
— Выходит, твоя Лана даже проявила деликатность, не предлагая тебе… Черт возьми, все равно звучит дико! И все-таки я не понимаю, почему ты привередничаешь? Все равно без женщины не обойтись. Чем бегать и искать…
— Фи, Дан! Не будь циником! Что за утилитарное отношение к женщине!
— Ты, Маран, увертлив, как змея. С тобой не поборешься, как ни крутись, а ты все равно окажешься сверху.
Маран коротко усмехнулся.
— Это просто ты, Дан, человек бесхитростный. Вот если б с Лайвой так легко было справиться…
— А что, кстати, из себя представляет это кевзэ?
— Кевзэ? Это… Это длинный разговор. Как-нибудь в другой раз. Заболтался я тут с тобой. Работать надо. — Он посмотрел на разочарованного Дана и усмехнулся. — Ладно, гляди. — Он откинул одеяло, сделал неуловимое движение и вдруг оказался на ногах.
Дан вытаращил глаза.
— Вот черт! Как ты это?..
Маран подмигнул ему.
— Может, теперь ты пойдешь ко мне в ученики?
В кабинете Марана собрался военный совет. Так выразился Поэт, зашедший за Даном в библиотеку, скромно занимавшую две комнаты в правом крыле Малого дворца…
— А мы с тобой будем там выступать в роли зевак, — добавил он весело.
Помимо «зевак» собралось человек пятнадцать, в большинстве своем Дану неизвестных, кроме Марана ему были знакомы только Ган, Ила Лес, Лет… демарш Марана удался, никто из членов Правления не рискнул посягнуть на негласное право Главы Лиги распоряжаться должностью Начальника Внутренней Охраны, тем более, когда он предложил кандидатуру якобы человека из провинции, и теперь Лет занимал одну из высших должностей в государстве, а Маран приобрел первую, действительно надежную опору в Правлении… Вообще-то многих из присутствующих Дану доводилось встречать во дворце, но знал он из них Серта Гала, и то не очень твердо. Его удивило отсутствие Тонаки, но в середине импровизированного заседания тот осторожно открыл дверь и вошел. Импровизированного, ибо никогда в жизни Дану не доводилось видеть столь полного пренебрежения какими-либо официальными процедурами. Сидели вразброску, в креслах и на диванах, кто лицом, кто боком, никто не просил слова, шла свободная беседа, половина попивала карну. Хотя… Вначале все в кабинете громко переговаривались, собравшись группками, отпускали ехидные замечания, подшучивали друг над другом, но вот Маран оторвался от лежавшей перед ним толстой пачки сшитых бумаг, посмотрел на часы и сказал: «Время». И буквально через секунду все сидели и молчали. Дан снова удивился этой способности овладевать вниманием окружающих… нет, более того, заставить себя уважать, не заставляя бояться.
— Для чего мы собрались, всем известно, — сказал Маран без предисловий. — Группа Серта закончила свою работу. Правда, Серт нежданно-негаданно оказался недюжинным писателем и приготовил нам целый том. Я думаю, этот том мы выпустим книгой, а пока я попросил Серта изложить результаты следствия в, так сказать, максимально обезвоженном виде.
— Вновь грянула Великая засуха, — комично простонал один из присутствующих, молодой парень с растрепанной пышной шевелюрой.
— Пожалуйста, — усмехнулся Маран, отодвигая лежащую перед ним пачку к краю стола. — Желающие могут напиться, окунуться и даже поплавать.
— Спасибо, — отказался растрепанный парень, — я не из водоплавающих.
— Конечно, мне приятно, что у нас такая жизнерадостная молодежь, — прогудел Ила Лес, — но осмелюсь заметить, то, о чем пойдет речь, отнюдь не повод для зубоскальства.
Маран кивнул в знак согласия.
— Прошу прощения, Серт. Не будем терять времени. Начинай.
— Собственно говоря, — сказал тот неожиданно густым басом, не вяжущимся с худым долговязым телом и маленькой головой на удлиненной шее, — ты прав. Факты можно было уместить на четверти той бумаги, которую я исписал, а главное, так сказать, экстракт — вот. — Он продемонстрировал тонкую пачку в листов десять-пятнадцать. — Я вам это прочту. Если что-либо покажется неясным или неправдоподобным, переспрашивайте. — Он встал… Да сиди ты! — махнул на него рукой Маран… снова сел и стал читать.
Первая же фраза оглушила Дана настолько, что он перестал слышать и понимать… что удивительно, информация эта была для него не нова, но то ли тогда он был слишком увлечен схваткой между Мараном и Лайвой, то ли сейчас, здесь, увидев лица людей, узнавших страшную правду о судьбе своего народа… своего народа!.. вот оно, в тот раз он воспринял это как-то отстраненно, как абзац из учебника истории, теперь же со всей немыслимой четкостью представил себе эти два с половиной миллиона… население иного малого государства, каких на Земле не одно… На Земле… Его мысли пошли по другому пути, он вспомнил кое-какие детали того, что не так давно вбивал себе в голову под гипнопедом… На Земле случались вещи и похуже, что такое два с половиной миллиона для некоторых ушедших в небытие режимов и владык… а реагировали ли земляне тех времен на жуткие цифры столь же эмоционально?.. Теперешние — да, теперь и полтора десятка погибших — это шум на весь мир, но тогда вряд ли, иначе подобное не повторялось бы снова и снова…
С грохотом упал стул, Дан машинально обернулся — немолодой человек со значком Инженерного училища на рубашке пробирался к выходу. Он шел, как слепой, натыкаясь на стулья, давешний парень вскочил, помог ему добраться до двери.
А Серт продолжал читать.
— Из тридцати семи тысяч восьмисот двадцати шести смертных приговоров, вынесенных Высшим Судом, только в двести двенадцати случаях соблюдены положенные процедуры. Остальные приговоры были вынесены без суда, большей частью они коллективные…
— Что это такое? — спросил кто-то.
— Коллективные? Это значит, приговор выносился сразу группе людей. В самом крупном… подписан он Изием и Лайвой… значились имена восьмисот семнадцати человек. По свидетельствам члены Суда зачастую никогда не видели подсудимых… довольно нелепый термин, если учесть, что большинство этих людей ни о чем не подозревало, многие не были даже арестованы, жили дома, а в это время поступал донос, дескать такой-то там-то, ну скажем, непочтительно отозвался о великом Изии. В отделе писем…
— А что это за отдел? — поинтересовался Ила Лес. — В штате Охраны как будто нет такого.
— Нет, — отозвался Маран хмуро. — Это отдел писем Правления.
— Так я и думал. А ведь этот отдел был создан когда-то по инициативе Рона Льва… Разумеется, не для коллекционирования доносов, а для прямой связи с народом.
— Это ты хорошо выразился. Коллекционирование доносов. Именно этим и занимались в отделе, — мрачно сказал Серт. — На многих списках стоит гриф «отдел писем» и номер с пояснением соответственно закону о государственных преступлениях. Например, номер три — попытка свержения власти, номер пять — злопыхательство по адресу членов Правления и тому подобное. Такой список, составленный на основании письменных доносов, поступал членам высшего Суда, и те подмахивали сей документ по номеру… четыре — пожизненное заключение, три — смертная казнь и так далее. Потом готовые списки — конечно, уже без подписей! — вручались Начальнику Охраны, в его личном подчинении находилась особая группа по приведению приговоров в исполнение…
— Я не понял, — вмешался молодой могучий мужчина с дерзко красивым лицом. — Эти доносы не проверялись?
— Нет.
— А если они были лживые?
— Неважно.
— Но ведь они могли быть просто средством сведения счетов, продуктом деятельности всяких завистников, ревнивцев, карьеристов, да мало ли кого! Может, моему соседу нравится моя кастрюля для супа, и он напишет на меня донос, чтобы лишить кастрюлю хозяина…
— И так бывало.
— Но это же безумие!
— А ты думал, Дае, что Правление — средоточие разума? — спросил Маран иронически.
Дае!.. Дан с интересом всмотрелся в лицо ученого.
— Посмотрите, что получается, — продолжил тот, не отвечая на реплику Марана. — Сколько их было всего, пятеро? Значит, на каждого приходится по семь с половиной тысяч только смертных приговоров. Вы можете вообразить себе бандита, убийцу, совершившего убийство семи с половиной тысяч человек?
— Твоя арифметика не совсем точна, — заметил Серт Гала. — Из почти тридцати восьми тысяч больше двадцати приходится на Изия, он подписал эти приговоры один или вместе с Лайвой.
— Довольно! — нетерпеливо сказал высокий старик, сидящий рядом с Илой Лесом. — Что ты собираешься со всем этим делать, Маран?
Наступила сосредоточенная тишина. Дан слышал, как кто-то за его спиной наливал себе карну — видимо, трясущейся рукой, до него донеслось неровное звяканье горлышка о чашку.
— Я хотел бы сначала выслушать ваши предложения.
— А что тут можно предложить? — бросил тот же молодой парень. — Арестовать и судить, вот и все.
— Кого? — с сомнением сказал его сосед. — Всех пятерых?.. простите, четверых?
Градом посыпались реплики.
— Конечно, всех четверых.
— Судить и расстрелять!
— Ну уж и расстрелять… Они все-таки члены Правления.
— Тем более! Разве звание члена Правления освобождает от ответственности за совершенные преступления?
— Я согласен со Сватой, тут действительно не о чем говорить, все ясно. Но встает другой вопрос — а остальные? Ведь тридцать восемь, пусть сорок тысяч — это меньше одной пятидесятой двух с половиной миллионов. В стране действовали сотни судов, приговаривавших людей к смерти по смехотворным обвинениям.