Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая 24 стр.

Узнай Эрхина его чувства сейчас, она могла бы гордиться своим замыслом: Торвард понял нападение на Аскефьорд именно так, как она задумала. Это был поход мести – мести за посягательство на нее, за любовь и жажду взаимности, которая предполагает равенство. Она посчитала это оскорблением и тем самым так оскорбила его, что забыть это он не имел права, даже если бы захотел.

В душе и в мыслях его царило тяжелое, болезненное смятение: Торвард понимал и не понимал сразу множество вещей. Месть за любовь в его глазах выглядела низменной, злобной, коварной, постыдной и унизительной для самой Эрхины. Красавица вдруг обернулась мерзким чудовищем из Бездны, а значит, всегда им и была, а он не разглядел, навыдумывал чего-то… Дорогая для него святыня упала в грязь, раскололась, и из золоченого идола полезли змеи и лягушки… Ее больше не было, той Эрхины, которую он хотел видеть своей женой. Остался враг, коварный и непримиримый. А как поступают с врагом, Торвард сын Торбранда очень хорошо знал.

– Думаю, ты не будешь на нас в обиде, кюна, если мы скорее отправимся отсюда восвояси, – сказал он, с усилием повернув лицо в сторону кюны Ульврун, но не имея сил взглянуть ей в глаза. Голос его звучал так глухо и подавленно, словно внутри у него все было зажато в кулак. – Ты видишь, что у меня появились дела дома…

– Уж конечно, я это понимаю! – спокойно отозвалась кюна Ульврун. – Правда, едва ли ты застанешь там у себя этих людей. Ведь этот дуб копья [13] не знает, чем все кончилось? – Она кивнула на Аринлейва.

– Да, но он и не знает, может, туалы и не ушли! – воскликнул Халльмунд. – Может, они, тролли драные, еще сидят в наших домах и дожидаются!

– Они дождутся! – крикнуло сразу несколько голосов, и вся дружина зашумела, закричала.

Коварное, наглое нападение на их дом того самого племени, которому они только что предлагали родство и дружбу, до глубины души возмутило фьяллей, и теперь все чудеса острова Туаль казались отвратительными. Все это был обман, морок, как в сагах, где вонючее болото представляется замороченному пышно убранным покоем, а вода и папоротник – пивом и мясом. Многие в сердцах срывали с себя туальские пряжки и застежки, которыми еще вчера любовались, и топтали их, не желая иметь ничего общего с этим народом предателей!

Быстро собравшись в дорогу, дружина выступила в тот же день. Обоз с собранной данью оставили под незначительной охраной, велев потихоньку ехать следом. Теперь Торварду стало не до селедки и овчин. Аринлейву, утомленному многодневной скачкой на быке, кюна Ульврун предлагала задержаться в усадьбе Пограничье и отдохнуть, но тот и думать не мог отстать от конунга, всей душой стремясь домой – он ведь тоже не знал, чем окончился набег, не лишился ли он родного дома и всей семьи! Торвард конунг выделил ему коня, и Аринлейв уехал со всеми, ведя за собой в поводу своего неутомимого быка.

Но от одного бергбурского быка на всю дружину толку не было, и обратный путь занял целых две недели. Торвард похудел за это время, втайне почти жалея, что не выучился у матери трудному колдовскому искусству «хамфар» – искусству переносить свой дух в тело животного или птицы и лететь на заимствованных крыльях. Собственно колдовство – занятие бабье и мужчине не к лицу, но Торварду сейчас было на это наплевать и он многое отдал бы, чтобы прямо этой же ночью увидеть Аскефьорд!

На побережье стало легче: здесь уже вовсю ходили рассказы, слухи и всевозможные толки о туальском набеге. Последний раз заночевали в Лебяжьем фьорде, том самом, где сыновья Хродмара укрыли уведенные у туалов коракли. Местные жители были горды и счастливы, что давали у себя приют отважной дружине братьев Хродмарингов и их добыче. Слушая про сотни отрезанных туальских голов, хирдманы и ярлы радовались, что враг получил достойный отпор. Здесь уже знали и о том, что в конце концов кюна Хёрдис призвала на помощь бергбуров и с их помощью отбила у туалов все захваченное, а самих нападавших прогнала за море. Рассказы эти были довольно путанны, преувеличенны и местами малоправдоподобны, но в главном справедливы, так что когда Торвард конунг на другой день прибыл в Аскефьорд, ему уже мало о чем оставалось узнать.

Сыновья Хродмара ходили гордые, чувствуя себя победителями, и хозяева спасенной ими скотины действительно готовы были на них молиться. Халльмунд сын Эрнольва бушевал, обнаружив, что его любимый «Единорог» уведен, и туальские «паршивые корыта», которые ему великодушно предложили взамен довольные собой Хродмаринги, не могли его утешить. К приезду Торварда конунга все потери уже были подсчитаны: три корабля, съеденная туалами скотина и кое-что из пожитков, которые увез на побережье Бран сын Ниамора еще до встречи туалов с бергбурами, – вот и все.

А еще тридцать шесть человек убитых, включая Гунн дочь Хроллауга, и одна увезенная – Сэла. Аринлейв чуть не рвал волосы от досады и злости на собственную недогадливость: что ему стоило разбудить Сэлу и как-нибудь утащить ее с собой! Спящие, обессиленные ночью туалы едва ли смогли бы ему помешать! А теперь она в плену, за морем, и неизвестно, что с ней теперь, удастся ли когда-нибудь ее освободить.

Торвард конунг был в эти дни мрачен и молчалив, но в его намерениях никто не сомневался. Дружина оживленно обсуждала весенний поход на Туаль, только уже не с подарками.

– К лету мы вернем твоего «Единорога» из плена, так что не плачь, борода! – обещал Эйнар Дерзкий.

– Я рада, что наша дружина не хочет спустить обиды! – подхватила кюна Хёрдис. – Но мне тут видится одна трудность: при свете дня туалы непобедимы.

– Я не спешил бы так говорить! – возразил Эрнольв ярл. – Мы дрались с ними, и у них тоже были убитые.

– Ночью! – крикнула кюна, и сыновья Хродмара опять приосанились.

– Днем! – непреклонно поправил Эрнольв. – Даже женщина, умевшая держать в руке оружие, сумела убить одного из них.

– Просто они растерялись.

– Если бы ты была воином, кюна, то знала бы: уметь заставить противника растеряться – тоже часть искусства боя. И Стуре-Одд тоже убил одного.

– Ну, он колдун!

– Он не единственный в Аскефьорде, кто владеет чарами. Ты, кюна, могла бы придумать какое-нибудь средство увеличить силу наших мечей не только ночью, но и днем.

– А почему бы не напасть на них ночью? – крикнул Фреймар сын Хродмара, который жаждал продолжать свои подвиги. – Это дает очень хорошие плоды!

– Да уж я видел вашу добычу! – с досадой согласился Торвард конунг. Ему уже показали лощину в скале, поодаль от жилья, куда побросали головы туалов и завалили сверху камнями. – Но убивать ночью – позор. Вам пришлось поступить так по необходимости, я вас не виню. Но не хотел бы я сам так отличиться!

– Необходимость никуда не делась, конунг! – поддержал Ингимар старшего брата, который слегка надулся. – Нас было мало, а их много, но даже если ты приведешь войско в десять раз большее, все равно при свете дня с ними не справиться. Спроси у людей, кому случалось с ними драться! У нас тридцать шесть убитых, а у них – трое или четверо. Это слишком высокая цена, они того не стоят!

– А ты что скажешь нам, кюна? – повторил Эрнольв ярл, настойчиво глядя на Хёрдис своим единственным глазом. Весь его вид говорил: раз уж мы почти тридцать лет терпим кюну-ведьму, должна же быть от нее какая-то польза!

Хёрдис помолчала, потом усмехнулась, причем правая половина рта и правая бровь у нее заметно дернулись вверх: вот и главный недруг признал ее способности и просит помощи! Кому что, а ей этот злосчастный набег приносит только славу и почет! Уж если кто удачлив, то это на всю жизнь, нравится это кому-то или нет!

– На всякого сильного сыщется сильнейший! – пословицей ответила она и загадочно промолчала о дальнейшем.

У кюны Хёрдис имелось в жизни мало друзей. Таких, кому она полностью доверяла, с кем делилась своими тайнами и у кого охотно искала помощи, насчитывалось всего трое. Очень разных, их объединяло одно: все трое не были людьми и не владели человеческой речью. Первым был пес по имени Серый, с которым Хёрдис дружила еще там, на родине, когда жила среди домочадцев Фрейвида Огниво, никого не любящая и никем не любимая, кроме этого пса. Он был ее постоянным спутником и собеседником, а иногда и помощником; он носил ей по ночам кусочки и корочки, когда она целых полмесяца сидела запертой в лодочном сарае и Фрейвид хёвдинг велел ее не кормить, пока она не скажет то, что он хочет от нее услышать. Серый последовал за ней и потом, когда она очутилась в пещере великана Свальнира, и погиб через год, глупо и безвременно, во время гонки за лисой напоровшись грудью на острый сук.

Там же, в Медном Лесу, Хёрдис сдружилась и с другим существом: с огромным волком по имени Жадный. С помощью своих новых, колдовских умений она иногда давала ему человеческий облик, и оборотень не раз сослужил ей хорошую службу.

Там же, в Медном Лесу, Хёрдис сдружилась и с другим существом: с огромным волком по имени Жадный. С помощью своих новых, колдовских умений она иногда давала ему человеческий облик, и оборотень не раз сослужил ей хорошую службу.

Третьего друга она нашла уже здесь, в Аскефьорде. Двадцать шесть лет назад, впервые попав сюда, называясь женой Торбранда конунга и повелительницей Фьялленланда, она оставалась так же одинока, как и в пещере великана. Люди не противились воле конунга, но тихо, с непобедимым упорством не хотели признать ее своей. То горе, которое она им причинила, в глазах фьяллей весило больше того, чего брак с ней Торбранда конунга помог избежать.

«В одном племени был конунгом пёс, а у нас в кюнах теперь волчица!» – сказал однажды Асвальд Сутулый, и весь Аскефьорд повторял это за ним. Хёрдис отчетливо ощущала свою отчужденность среди них, глухую стену, которая мешала ее близости с людьми, и, к ее чести, знала, что виной тому не люди, а она сама. Она всегда была среди людей не своей , даже когда жила у отца. Такой она родилась, и поделать с этим было нечего. Ее муж-конунг честно держал слово и обходился с ней с должным уважением, но он не любил ее и не мог любить. Это только в сказании чудовище превращается в юную красавицу после первой же ночи, которую доблестный герой решится с ней провести, а Хёрдис в глазах мужа оставалась чудовищем еще не один год после рождения сына. Жизнь не сказание: здесь чудеса происходят не сразу.

Но здесь, в Аскефьорде, нашелся некто, с кем она могла говорить почти на равных. Малый Иггдрасиль, священный ясень, росший в полу гридницы и уходивший кроной выше кровли, сразу увидел ее и заговорил с ней. Они говорили не словами, но два года, проведенные Хёрдис в пещере великана, научили ее иной речи. Сливаясь с духом священного дерева, ее дух очищался от мрака и холода великаньей пещеры, согревался Изначальным Огнем, и благодаря ему Хёрдис так быстро вернула себе краски жизни, сумела родить прекрасного, здорового сына. Малый Иггдрасиль оставался верным другом Хёрдис все эти годы, не раз помогал ей и давал советы.

Первой же ночью после разговора о туалах кюна Хёрдис не легла спать, но отослала всех служанок в девичью и осталась в гриднице одна. Зная, что это означает, никто из женщин и челяди на кухне не мог заснуть, и все невольно прислушивались. Стена между гридницей и кухней не доходила до потолка, и в широкий проем вместе с дымом очага летели обрывки бормотания и пения. Кюна Хёрдис принялась за ворожбу.

Только в одном из двух очагов тлел огонь, совсем маленький, засыпающий: пламени уже почти не было, только гора черных углей еще багровела закатным светом, и волна яркого жара временами пробегала по головням, словно порыв раскаленного ветра. Кюна прохаживалась по палате между резными столбами, от одного очага до другого, и напевала что-то: самые сведущие могли узнать в ее бормотании известную песнь о сватовстве Фрейра к Герд [14] .

пела кюна Хёрдис, держа перед собой посох, сверху донизу покрытый резными узорами, в которые вплетались девять рун, знаки девяти миров. Посох этот был не чем иным, как древком того копья, которое сам Один тридцать два года назад подарил Торбранду конунгу в обмен на жертву. «Оно твое и отныне будет принадлежать твоему роду! – сказал ему тогда Властелин. – Оно принесет тебе победу в любой битве, но на него наложено заклятие. Его не должно направлять на то, из чего была сделана цепь Глейпнир…» Но в первой же своей битве Торбранд конунг нарушил заклятие, направив копье на великана Свальнира, корень квиттингских гор. Копье сломалось. Из обломка наконечника сделали нож, который после Торбранда достался его сыну, а древко хранили без применения, пока кюна Хёрдис не сделала из него рунный посох, который колдуньи зовут Небесным Скакуном. И подарок Отца Колдовства отлично служил ей все эти годы.

сама себе отвечала Хёрдис и видела перед собой не Фрейра, а самого Одина, известного также под именем Видольва, отца всех ведьм. У него она просила меч и коня для своего похода, и он дал ей то и другое. Конем был ее колдовской посох, а мечом – тайная сила, способная через моря и горы метким ударом поразить недруга. « Если мудрый им бьется…» А кюна Хердис была мудра – недаром она провела те долгие и страшные два года в пещере великана.

Закрытыми глазами Хёрдис видела влажные дороги поверх облаков, между небом и морем ведущие далеко на северо-запад – к острову Туаль. Она пыталась найти там женщину, обидевшую ее сына. А подобная обида, как бы плохо ни думали люди о материнских чувствах ведьмы, действовала на ее грозные внутренние силы, как масло на огонь. Торвард был лучшей частью ее самой, и эту лучшую часть она никому не позволит обидеть!

пела Хёрдис, чутко прислушиваясь к отклику из-за облаков. Там стояла высокая, прочная стена силы, заграждающая фрию Эрхину от нападения. Конечно, верховная жрица богини была небеззащитна, но не было такой стены, которую не преодолела бы жаждущая мести Хёрдис Колдунья! Ей уже не раз случалось это доказывать. И если бы на острове Туаль больше интересовались делами Морского Пути, фрия Эрхина не раз подумала бы, прежде чем бросить вызов семье этой женщины!

отвечая ей, песню продолжил уже другой голос, густой, низкий, гулкий, как гром под землей… Хёрдис содрогнулась от ужаса, холодной стрелой пронзившего ее с ног до головы, и поспешно открыла глаза: ей почудилось, что она снова слышит голос Свальнира… Это был Один, Отец Волшбы, отвечавший ей голосом того, кто навсегда соединился в ее памяти с мрачной, суровой, беспощадной и неудержимой силой колдовства. И он подсказывал ей способ одержать победу.

Хёрдис села на пол возле священного ясеня, вынула свой маленький нож с бронзовой рукоятью в виде головы уродливого тролля и принялась за работу. Распевая про себя заклинание, она царапала на одном из корней ясеня, выступающем из земли, Руны Волшбы, или Турс-руны: Турс, Ис, Эваз. Как сила Тора бьет и губит великанов, так Хёрдис звала его буйство и мощь на битву со своим врагом. Руна Льда скует и обездвижит противника, заморозит в нем силу и радость жизни. Руна Коня отнесет ее силы по назначению. Хёрдис пела, царапала руны, потом порезала себе руку возле запястья и окропила кору кровью, напитывая их силой.

Потом она повернулась лицом к священному дереву и обратила взгляд туда, где на его коре была вырезана цепочка рун. Для гадания ей не требовалось, как другим, раскладывать на белом платке двадцать четыре бляшки из кости или ясеня, вынимать одну, три или четыре и думать, что же они означают. Ее, собственно, никто не учил так, как веками деды учат внуков, чертя угольком на плоском камне или дощечке «крепчайшие знаки»: «А вот это руна Кано, руна огня. Помогает она, когда ворожат на здоровье и на любовь, а еще ее любят скальды, она делает стихи складнее. Если выпадет при гадании прямо, значит, подарок получишь, если наоборот – потеряешь что-то. Еще она пользу приносит врачеванию…»

Хёрдис училась по-другому: без слов, без объяснений. И гадала она по-другому. Сейчас, когда она осталась наедине со священным ясенем, опоясанным цепочкой рун, стены гридницы, дом и люди для нее исчезли. В ней ожили давние годы, громадная пещера в горе, долгие ночи полнолуния в святилище Стоячие Камни, наедине с окаменевшими великанами. Глядя в цепочку рун, тайно, неприметно она сливала свою кровь с невидимой кровью вселенной, и далекие силы говорили с ней своим, нечеловеческим языком.

В мыслях ее стоял вопрос: как победить тех, кто непобедим при свете дня? Должен ли ее сын собирать войско и вести его к берегам острова Туаль, чтобы отомстить за нанесенное ему оскорбление? Хёрдис смотрела его глазами, глазами мужчины и конунга, жаждущего отплатить за пережитый двойной позор, и мыслью скользила по цепочке рун. И вот одна из них откликнулась, засветилась на темном дереве рыжеватым пламенным светом. Это руна Альгиз, притом Хёрдис видела ее перевернутой, хотя все знаки были начертаны на дереве в прямом положении. Глазам колдуньи открывалась внутренняя суть руны, а не те черты, которые когда-то провел по коре священный нож. Ответ был дан: задуманное едва ли осуществится сейчас, а потому будь гибким. Не время для сомкнутого строя щитов и копий, будь как река, что обтекает большой камень стороной и находит себе обходной путь…