Контрактники довольно понуро добрели до автобуса — видимо, сказывалось вчерашнее веселье — и принялись рассаживаться по местам. Я внимательно осмотрела автостоянку и обратила внимание на фордовский фургончик, за рулем которого сидел жгучий брюнет в черных очках и грубой куртке защитного цвета. Я незаметно подала ему знак, и он слегка кивнул, давая понять, что следит за ситуацией.
Судостроители расселись в салоне. Возле раскрытой двери автобуса оставался один Мигель. Он уже поставил ногу на ступеньку. Водитель завел мотор — громадная ярко-красная туша еле заметно вздрогнула, из выхлопной трубы вырвался сизый дымок. Мигель обернулся и увидел меня.
— Привет! — сказала я, подходя ближе. — Может быть, у вас найдется свободное местечко? Мигель медленно опустил ногу назад на землю и недоверчиво оглядел меня с головы до ног. Потом бросил быстрый взгляд направо и налево и проворчал недружелюбно:
— Мне не по душе своенравные женщины!
— Я не простая женщина, — возразила я, решив идти ва-банк.
— Это я давно понял, — кисло ответил Мигель. — Почему ты сбежала из отеля?
— Но ты ведь собирался передать меня утром людям Ортеги… — сказала я. — Разве не так?
— Не понимаю, что ты выгадала, — сердито сказал Мигель. — Неужели ты такая идиотка, что не догадываешься — эта группа тоже работает на Ортегу?
— Я рассчитывала на то, что ты — достаточно самостоятельный человек.
— Еще скажи, что рассчитывала на меня как на земляка, — буркнул Мигель. — Чего ты хочешь?
— Я тоже хочу получать десять тысяч баксов в месяц.
— Деньги платит Ортега, — угрюмо сказал Мигель. — Попроси об этом его!
— Может быть, я так и сделаю, — пообещала я. — Так ты берешь меня?
— Как ты сюда добралась? — испытующе посмотрел на меня Мигель. — Можешь подниматься в салон… Только не уродуй больше моих парней — там, куда мы едем, нет доктора.
Выбор был сделан. Я поднялась по ступенькам и нашла себе свободное кресло. Дверца ловушки захлопнулась, и мы поехали.
Путешествие продолжалось часов пять — не заезжая в города, изредка показывавшиеся на нашем пути, мы катили по белоснежной дороге, по сторонам которой то угрожающе нависали каменные громады, то стеной вставали непроходимые леса. Мои спутники притихли — грандиозность окружающего пейзажа подавляла их. Наверное, они чувствовали себя в этот момент беззащитными маленькими детьми, безнадежно заблудившимися в зловещем лабиринте.
Со своего места я видела бледноватую щеку Валентина Сергеевича, который сидел, вцепившись в подлокотники, и страдальчески смотрел себе под ноги — его мутило. Подозреваю, что он опять почувствовал разочарование в своей новой работе и ему очень хотелось поискать у меня утешения, но он стеснялся это сделать.
Поздно ночью мы прибыли в какую-то деревушку, заброшенную среди тропического леса, но связанную с ближайшим городом довольно приличной дорогой, что несколько меня удивило. И я подумала, что здесь тоже не обошлось без капиталов Ортеги.
Настроение у всех было неважное — долгий переезд утомил судостроителей, а зрелище убогой деревушки под пологом дремучего, наполненного сыростью и зловещими звуками леса не прибавило им оптимизма. Те, кто вышел размяться и подышать свежим воздухом, были страшно разочарованы — на них напали полчища москитов и других ночных насекомых, а воздух был насыщен зловонными горячими испарениями. Видимо, где-то рядом располагалось болото.
В полном молчании поужинали сухим пайком прямо в автобусе и здесь же расположились на ночлег. Спали плохо — обливаясь потом, ворочаясь и вскрикивая во сне.
Рано утром Мигель всех поднял и выгнал из автобуса. Над головой поднимался рассвет. Влажный воздух насыщался уже знакомым мне тусклым светом лимонного оттенка. Солнце расплывалось по небу, как желток по сковородке. Его лучи, казалось, с трудом пробивались сквозь мглу и сплетение ветвей, но жгли немилосердно. Опухшие, искусанные москитами путешественники с обреченным видом высаживались из автобуса. К меднокожим аборигенам, высыпавшим из крытых соломой хижин, чтобы поглазеть на иноземцев, никто не проявлял ни малейшего интереса.
А потом началось великое переодевание. Из багажного отсека были извлечены тюки с одеждой и обувью, и, когда интеллигенты облачились в грубые штаны и куртки, в высокие башмаки и шлемы с противомоскитными сетками, они, по крайней мере внешне, сделались похожими на заправских сельвопроходцев.
— О тебе я тоже подумал! — сообщил Мигель, протягивая мне пакет с одеждой. — Это самый малый размер, который мне удалось раздобыть…
Я переоделась в автобусе и появилась перед остальными в обличье угловатой невзрачной туристки в неуклюжих башмаках. Тут я, впрочем, преувеличиваю, потому что глазомер у Мигеля оказался удивительным — вся одежда сидела на мне так, будто ее шили по мерке.
Большого интереса мое преображение не вызвало, тем более что автобус именно в этот момент зарычал, развернулся, распугав диковинных длинноногих кур с зелеными волочащимися по земле хвостами, и умчался, оставив нас на произвол судьбы посреди дикого леса и мрачноватых индейцев.
Неожиданно откуда-то появились четыре горбоносых типа в соломенных шляпах, одетых в полувоенную робу. У них были черные усы и глаза убийц. Все они были вооружены короткими автоматами и мачете, которые висели у пояса. Они остановились за спиной Мигеля и принялись разглядывать нас с ленивым любопытством, равномерно перекатывая во рту какую-то жвачку.
Мигель призвал всех к вниманию и заговорил жестким, не терпящим возражений тоном:
— Сейчас нас ожидает довольно ответственный момент. До сих пор вы путешествовали с комфортом. Но теперь обстоятельства требуют поднапрячься. Нам придется совершить десятимильный переход через сельву. Это очень непросто, особенно для таких новичков, как вы. Но я думаю, что вы все здесь мужчины и справитесь! — При этих словах он хитровато улыбнулся в мою сторону. — А если у кого-то кишка окажется тонка, пусть берет пример с этой сеньориты. Я уверен, что она даст каждому из вас сто очков вперед! Если же и это на вас не подействует, то знайте — за вами пойдут два моих контролера, и они беспощадно будут приводить в чувство тех, кто начнет сдавать! Эта мера предпринимается не потому, что я такой жестокий и кровожадный. Здесь сельва, и тот, кто отстал, — погибнет. Помните об этом!
Речь свою он произносил по-русски, но мне показалось, что смысл ее дошел и до представителей других национальностей — во всяком случае, никто не просил ее перевести. Закончив наставления, Мигель построил нас в колонну и повел из деревни в сторону лесной чащи, которая здесь начиналась сразу за околицей. Двое молодцов в соломенных шляпах, забросив за спину автоматы, без лишних предисловий врубились в заросли, неутомимо и ловко орудуя своими мачете. После них оставалась узкая просека, по которой и двинулась колонна, замыкаемая другой парой головорезов. Когда передние уставали, замыкающие меняли их и с новыми силами врубались в зеленую стену леса.
— Завтра же эта просека затянется так, что ни одна собака не скажет, будто здесь кто-то шел, — сообщил Мигель, который шагал рядом со мной по зеленому крошеву. — На эти десять миль у нас уйдет весь день, и к концу похода у всех языки будут лежать на плечах, вот увидишь. Сельва не для слабаков. Кроме того, здесь вокруг полно болот — гиблое место!
— Ты, кажется, решил меня запугать? — сказала я.
— Как можно напугать того, кто сам напрашивается на неприятность? — ухмыльнулся Мигель. — Просто мне не хотелось бы, чтобы ты погибла по глупости. Ты ведь, наверное, думаешь, что можешь улизнуть в любую минуту?
— В любую минуту даже из собственного дома не всегда улизнешь, — возразила я. — А как тебя звали на родине — Михаилом?
— Я же не спрашиваю, как там звали тебя, — быстро отреагировал он.
— Юлия — мое настоящее имя, — с достоинством ответила я.
— Ну а я уже забыл, как меня звали там, — сурово сказал Мигель и ушел в хвост колонны, где уже появились отстающие.
Он не ошибся — даже не к концу, а уже в середине пути у многих языки лежали на плечах, как выразился Мигель. Ведь приехавшие были сплошь городскими жителями, привыкшими к теплым ваннам, троллейбусам и обильной пище. Мало кто их этих мужчин увлекался пешими прогулками. Положение осложняла влажная жара, от которой все тело покрывалось липким потом и перехватывало дыхание. Скоро и мне стало тошно в этой серо-зеленой каше — я механически передвигала ноги, тупо глядя перед собой остановившимися глазами. В ушах торопливыми толчками стучала кровь, и этот шум смешивался с ритмичным перестуком мачете, вгрызающихся в сочные стволы.
Мой приятель Валентин Сергеевич, разумеется, быстро сместился в хвост колонны. Собственно говоря, он мог меня больше не интересовать, потому что я уже вышла на финишную прямую и не нуждалась в его услугах. Но все-таки я испытывала к нему какое-то чувство не то симпатии, не то жалости, и мне не хотелось, чтобы он подвергся избиениям со стороны неугомонных контролеров в соломенных шляпах. Поэтому я подобралась к нему поближе и пошла рядом, намереваясь хоть как-то поднять его дух.
Мой приятель Валентин Сергеевич, разумеется, быстро сместился в хвост колонны. Собственно говоря, он мог меня больше не интересовать, потому что я уже вышла на финишную прямую и не нуждалась в его услугах. Но все-таки я испытывала к нему какое-то чувство не то симпатии, не то жалости, и мне не хотелось, чтобы он подвергся избиениям со стороны неугомонных контролеров в соломенных шляпах. Поэтому я подобралась к нему поближе и пошла рядом, намереваясь хоть как-то поднять его дух.
— Держитесь, — сказала я, — не раскисайте. Вам все равно не дадут остановиться. Зато впереди вас ждет целая куча долларов, вы не забыли?
Быков почти с ненавистью посмотрел на меня. Сквозь противомоскитную сетку лицо его казалось сизым. Он ничего не ответил, но я почувствовала, что с его губ готовы сорваться самые грязные ругательства — Валентину Сергеевичу хотелось выместить на ком-то свое разочарование и боль. Но он не решился на это, хотя и постарался от меня избавиться, упрямо остановившись посреди тропы и всем видом показывая, что не желает двигаться дальше. С его стороны это было не очень умно.
Я продолжала шагать, когда сзади послышались хлесткие удары и крик боли. Контролеры взяли Быкова в оборот. Я поморщилась, но… Он ведь сам предпочел эти «упражнения» беседе со мной. Через некоторое время Валентин Сергеевич, получивший «заряд бодрости», обогнал меня — теперь ему наверняка было стыдно идти рядом.
На джунгли уже начинала накатываться ночная тревожная тьма, как вдруг впереди неожиданно появился просвет, и мы, прибавив ходу, всей толпой вывалились на просторную площадку, свободную от всякой растительности. Здесь стояли какие-то строения, похожие на бараки, столбы с фонарями, а по «улицам» расхаживали люди, в большинстве своем вооруженные. В дальнем конце площадки в гущу леса уходила мощеная тропа, я сразу обратила на нее внимание. С правой стороны лес, окружающий лагерь, взбирался вверх по отлогому горному откосу — все выше и выше, пока не обрывался возле крутых каменных стен, устремленных прямо в небеса. Здесь тоже в лес была проложена дорога, и, по-видимому, она постоянно поддерживалась в порядке, чтобы сельва не могла поглотить ее.
Едва мы вышли из леса, как на площадке застучал дизель и повсюду вспыхнули электрические фонари. Нас обступили лагерные старожилы, похожие то ли на пиратов, то ли на беглых легионеров. Мигель здоровался с ними и отдавал распоряжения на испанском.
Неожиданно кто-то взял меня за локоть — я обернулась и увидела хмурого желтолицего человека в настоящем мексиканском сомбреро. У него были густые, с проседью усы, печальные глаза и автоматическая винтовка «М-16», висящая поперек груди. В пальцах его чувствовалась поистине стальная хватка.
— Пойдем, сеньорита! — сказал он по-испански. — Мне велено запереть тебя в сарай.
* * *О том, что начинается утро, я узнала по мутному свечению, которое сочилось сквозь щели в стене сарая. Жуткий клекот и вопли, которые всю ночь звучали в лесной чаще, начинали понемногу затихать.
Я лежала в гамаке, накрытая противомоскитной сеткой, и обливалась потом. Этак я совсем исхудаю, мелькнула у меня мысль.
Сарай был невелик — метра три на четыре, наскоро сколоченный из толстых досок, с низким, потемневшим от влаги потолком. Окошка не было, а по стенам ползали тараканы размером в ладонь. Всю ночь я слышала, как они шуршали во тьме.
Меня никто не беспокоил с тех пор, как желтолицый мексиканец запер за мной дверь. Но он объяснил предварительно, что спать нужно в гамаке, а если приспичит, можно сходить прямо здесь, в уголке, потому что ради меня никто не будет дежурить у сарая всю ночь.
— Только не нужно убегать, — печально добавил он. — Здесь в лесу полно змей. А если попадешь в болото, у тебя будет только пара секунд на молитву, сеньорита.
Я рискнула спросить его о тех двух тропах, которые видела.
— Это правда, дороги есть, — кивнул он. — Но одна ведет в тупик, а другая выходит к реке. Река очень длинная, сеньорита, — значительно произнес он. — И протекает она через сущий ад — до самого побережья можно не встретить ни единого человека… Я имею в виду — белого человека. Но говорят, там водятся охотники за головами. Сеньорита же не хочет, чтобы ее хорошенькую голову высушили до размеров лимона?
Меня не устраивали никакие размеры, кроме моего собственного, и об этом я откровенно поведала заботливому мексиканцу. Тем не менее информация заинтересовала меня. Дорога, которая вела в тупик, наверняка означала наличие в том тупике строительной площадки. Для кого-то она действительно стала жизненным тупиком, но только не для меня. А то, что рядом имеется река, открывало некие перспективы. Через какой бы ад она ни протекала, это был выход — к морю, к свободе. И поскольку к реке была проложена тропа, значит, тропой пользовались и по реке передвигались.
Вспомнив об этом, я вылезла из гамака и спрыгнула на земляной пол сарая. За его стенами в отдалении слышались человеческие голоса, звяканье посуды, отрывистый грубый смех. Я прильнула к одной из щелей и выглянула наружу.
В лагере уже поднимались — из бараков появлялись люди, прямо на площадке растапливалась походная кухня. Проснувшиеся новички-инженеры сбивались в робкие группки, напоминая новобранцев, проведших свою первую ночь в казарме. Так или иначе, до завтрака было далеко, и я решила осмотреть свою тюрьму. Ничего хитрого в ней не оказалось — при наличии самого немудрящего инструмента свободно можно было проделать дыру в стене или подкоп в полу. Но у меня не было с собой даже зубочистки. Я невольно вспомнила тот набор портативных инструментов, которым в Минасалесе обзавелся Доули.
Кстати, о Доули. Пока о нем не было ни слуху ни духу. Я не имела представления даже о том, до каких пор ему удалось сопровождать наш автобус. По мере удаления от оживленных дорог ему ведь приходилось вести себя все более осторожно. Наверняка он вынужден был отстать от нас в том маленьком городке, после которого уже начались настоящие джунгли. Кажется, он назывался Кибда. Даже если Доули рискнет двинуться дальше, ему придется преодолеть сорок километров лесной дороги, пройти через последнюю на пути деревушку, где он будет как на ладони, а потом еще пробиваться через сельву. Как и обещал Мигель, тоннель, проделанный его молодцами в живой стене леса, затягивался чуть ли не на глазах, и скоро от него точно не останется и следа.
Таким образом, Джеймс Доули превратился для меня в красивый миф, сказку о прекрасном принце, который преодолевает преграды, пытаясь спасти принцессу. Судьба решила так, что принцессе придется выбираться самой.
Примерно через полчаса послышался грохот откидываемого засова, дверь сарая отворилась, и появился все тот же мексиканец с корзиной в руках. Содержимым корзины были миска с густой кашей и чашка горячего кофе, причем чашка была почти такой же огромной, как миска.
— Доброе утро, сеньорита! — приветствовал меня мексиканец. — Я принес тебе кое-что. Как спалось? Кто попадает сюда впервые, обычно жалуется, что сельва не дает спать. Тебя тоже напугали лесные духи?
Американская винтовка теперь висела за спиной у моего тюремщика. Наверное, он с ней даже спать ложился.
— Мигель разве не говорил тебе, что я ничего не боюсь? — серьезно спросила я. — Кстати, какого черта он велел меня запереть здесь? И когда меня выпустят? Я тоже хочу зарабатывать доллары!
Мексиканец осуждающе покачал головой:
— Женщина может зарабатывать здесь только одним способом. А это не дело для такой сеньориты, как ты! Выпустят тебя не раньше, чем за тобой прилетит вертолет сеньора Ортеги. Поэтому можешь спокойно отдыхать. Здесь ты в полной безопасности.
По-моему, он говорил серьезно, хотя его заверения в безопасности я не могла воспринять иначе как дурную шутку. Но делать было нечего — едва мексиканец запер за собой дверь на засов, я принялась за скудный завтрак и съела вязкую безвкусную кашу без остатка. Кофе был с молоком и приготовлен без особых затей, но даже в таком виде его отличал превосходный вкус, и жизненный тонус он мне повысил.
Насытившись, я принялась анализировать свое положение. Итак, круг замыкался. На моем пути опять вставал неутомимый Ортега. Теперь он наверняка будет осторожнее и предпримет все меры, чтобы помешать мне сбежать. Несомненно, в отношении меня он испытывал не только отрицательные эмоции — я привлекала его как незаурядная женщина, поэтому он так стремился затащить меня в свое поместье. Иначе бы со мной разобрались здесь — в глухом недоступном уголке, не тратя лишнего горючего.
В принципе месторасположение строительной площадки было мной установлено — оставалось разобраться с предполагаемым транспортом кокаина. Но даже если бы это мне и удалось, вся собранная мной информация не будет стоить и ломаного гроша, когда сеньор Ортега пришлет за мной вертолет. Нужно искать какой-то выход, и побыстрее, потому что неизвестно ведь, сколько мне отпущено времени.