– О, у России щедрая душа и большое сердце… – На разговор о еде подошёл Джозеф Браун. Преподобный был зелен, насколько только может позеленеть иссиня-шоколадный негр. – Это у нас временные затруднения. Сегодня же я пошлю брата Бенджамина на охоту. Он прошел специальный курс выживания и стреляет как Баффало Билл. Скоро мы будем иметь вашу честь всех пригласить на жареного оленя…
Брат Бенджамин, как раз выдвигавшийся на стратегическую позицию в сортире, услышал свое имя и с важностью кивнул:
– О, йа, йа.
Правда, в настоящий момент он был смертельно бледен, слегка пошатывался и в целом совсем не напоминал ворошиловского стрелка. Затруднения, испытываемые американской стороной, явно были хотя и временными, но тяжкими. Последней из палатки показалась мисс Айрин. В легкомысленном кружевном халатике, с загадочной улыбкой на устах и с большим рулоном пипифакса в руке. В сортир она не прошла, а прямо-таки прошествовала, едва касаясь мха босыми ногами, томный взгляд сияющих глаз блуждал по сторонам, светясь великолепным бесстыдством и неземным счастьем. «Ну, Гринберг… – Скудин молча проводил американку глазами. – Ну, Пархатый… Ну, Поц…»
После обеда время полетело быстро – отдыхать не работать. Самым озабоченным выглядел капитан Грин: он всё перерыл, силясь отыскать свой генеральский френч. С утра он пребывал в таком состоянии, что просто не помнил, как его уволок Скудин, а тот из врождённой вредности характера ничего не стал ему говорить. Отчаявшись. Женя натянул штопаный тельник и засел что-то вычислять на калькуляторе. Мисс Айрин загорала «топлес» на бережку, тем самым живо напомнив Кудеяру «фройляйн Ангелику» с балкона этажом ниже. Хитрый Глеб побился об заклад с братом Хулио и без труда выиграл сто баксов – метнул гвоздь-двухсотку и с десяти шагов продырявил поставленный на ребро коробок.
– Oh, those Russians!..[96] – пожаловался миру брат Хулио. Коробок, развёрнутый «в фас», и он бы (с Божьей помощью, конечно!) поразил два раза из трёх, но узкой стороной – это было уже из области загадочной русской души.
Эдик больше не пел. Вяло поковырявшись в котлете, он выпил пол-литра компота и теперь тихо угасал, сидя на берегу. Иван, впрочем, скоро заметил, как он подглядывал за мисс Айрин, и констатировал про себя: «Жить будет…»
Когда в транзисторе пропищало шесть часов, он зашёл в соседний вагончик за Звягинцевым.
– Пошли, Лев Поликарпович. Время. Путь был по его меркам недальний, километра три. Но это по его меркам.
– Может, джип у американцев возьмём? – спросил он опиравшегося на палку профессора.
– Нет, – отрезал Звягинцев. – Дойду.
Иван понял: Льву Поликарповичу хотелось своими ногами пройти там, где ходила когда-то Марина. Увидеть то, что видела когда-то она…
Хорошо знакомая Ивану тропинка вилась сначала берегом озера, затем болотистым леском и, наконец, через пологую, смахивающую на древнее городище сопку-вараку. Когда-то её склоны покрывали могучие, в полтора обхвата ели. Но пролетел шквал – и остались только пни, огромные, превратившиеся со временем в кочки, заросшие пышным мхом и черничником. Всю дорогу шли молча. Скудин старательно сдерживал шаг, Звягинцев на него за это сердился и из дурацкой (как он сам вполне отчётливо понимал) гордости всё прибавлял темп. Если он хотел вконец себя измотать, то совершенно в том преуспел. Когда пришли, пот лил с него в три ручья, и это опять-таки сердило профессора, но что-либо предпринимать по этому поводу было поздно. «Уж как-нибудь простят инвалида», – решил Звягинцев. И был, естественно, прав.
Дома всё было как прежде. Несуетно и сердечно. Скудин-старший был немногословен и радушен, Дарья Дмитриевна хлебосольна и приветлива, бабка Григорьевна полна таинственности и лёгкого яда.
– Сын! А поседел-то…
– Здравствуй, батя.
– С прибытием, Лев Поликарпович.
– Мое почтение, Дарья Дмитриевна. Очень рад…
– По здорову ли, Лев Поликарпович, два годка, как не виделись.
– Вечер добрый, Степан Васильевич. Не молодеем…
– Как здоровье, бабуля? Дай обниму… Лёгонькая ты стала…
– А на небо готовлюсь, Ванечка. Уже скоро мне.
Кроме своих, семейных, за стол по обыкновению сел и саам Степан Данилов, так ведь он, считай, кровный брат паче родного. Выпили, закусили. Кудеяр распаковал притащенный с собой рюкзак, раздал подарки. Мужчинам – мужское: патроны, батарейки, табак. Женщинам пуховые платки, тонкой работы, настоящие оренбургские – через обручальное кольцо можно протащить. Выпили по новой, опять закусили, а разговор всё не клеился, невесело было за столом, тоскливо. Один раз всего и побывала в этом доме Марина, а без неё… Скудин-старший, стараясь не показывать вида, подливал в стаканы, шутил, а сам посматривал на Звягинцева, и глаза становились всё пасмурнее – ишь ведь как, два года прошло, а что сделалось с человеком. Поседел как лунь, взгляд неживой. Да и Ванька… Угрюмый стал, опасный, словно медведь-шатун. Ох, горе-то. Ничто в жизни не держит.
– Вот попробуй. Свежак! – Отец придвинул сыну малосольную сёмгу, цокнул языком. – Полковника-то получил?
– Какое там, – Скудин-младший равнодушно глянул на нежно-розовую драгоценную рыбу, из вежливости отрезал кусочек. – Хорошо ещё, что майором не сделали… А впрочем, какая разница. В бане и на том свете на погоны не смотрят.
Да, невесело было за столом, словно на поминках.
– А ты чего ищешь-то здесь, академик? – обратился к Звягинцеву Данилов. – Что забыл, однако?
Спросил больше для примирения, чтобы городской человек не держал на него сердца за утренний инцидент.
– Геопатогенные зоны ищу, – как бы проснувшись, поднял на него глаза Звягинцев и, не заметив никакого выражения на лице саама, зачем-то очертил пальцем круг на столе. – Места с аномальными параметрами… ну, такие, где всё по-другому. И время, и пространство, и связь причины со следствием…
– А, вход в нижний мир. – Данилов понимающе кивнул, сунув в рот ломтик медвежатины, стал жевать. – Зря стараешься, не найдёшь. Надо видеть, однако, камлать[97] надо уметь. Только очень праведный человек может по своей воле ходить в другой мир. Знаешь, у нас есть сказка про двух охотников, попавших в пургу. Коротко тебе расскажу… Один был очень хороший человек. Он обогнул скалу и сразу оказался в ином мире, где уже нет метели, а на безоблачном небе светит тёплое солнце. Здесь стоят саамские вежи, и в них живут духи умерших предков. Пока хороший охотник беседует с ними, его злой и завистливый спутник замерзает в пурге, так как не видит пути в нижний мир. Только праведному человеку даётся внутреннее зрение, всё дело в душе. Знаешь, – Данилов отложил вилку, налил себе и выпил одним глотком, – мне отец рассказывал, когда я ещё мальчишкой был. Если деду нужно было попасть в нижний мир, он шёл к своему камню и приносил ему жертву. Табак, или голову рыбы, или украшение из сукна… Он разговаривал с сейдом,[98] и тот открывал ему дорогу к духам. А что сейчас? – Саам снова налил и снова в одиночку выпил. – Прошлой весной у горы Аллуайв случай был, в «Пролетарии тундры» ещё заметку писали. Пришли, значит, туристы. Начали с девками водку жрать, песни плохие орали, бутылки били о камни. Вдруг из-за горы появился старик, низенький такой, бородатый, с посохом в руках. Погрозил батожком, поднялся в воздух и растаял. Туристы, ясное дело, протрезвели и врассыпную. А ведь это был сейд, тот, кто в камне живёт. Он ушёл навсегда, слишком шумно стало в округе. Такое сейчас происходит везде, сейды становятся пусты, превращаются в обычные гурьи.[99] Кто сейчас будет открывать дорогу к духам? А сам ты не найдёшь, как ни старайся. Надо быть очень сильным нойдой, весьма сильным.
Знать, изрядно выпил старый саам в тот вечер, больно разговорчивый стал. Обычно за ним подобного не водилось.
После чая с пирогами и недолгого тягучего разговора ни о чём, когда уже настало время прощаться, Григорьевна поднялась, со значением посмотрела на внука:
– Выйдем-ка, Ваня, чего скажу.
И, не оглядываясь, поковыляла к себе. Ноги последнее время сделались совсем непослушными, того гляди подведут…
Иван встал, послушно двинулся следом. Его бабушка обитала в маленькой горенке с крохотным оконцем, похожим на пулемётную щель. Воздух был точно таким, каким Скудин помнил его с раннего детства. Не воздух, а сплошной аромат, густо замешанный на запахе живицы, всевозможных трав и кореньев, в изобилии сохнущих под низеньким потолком. Красный угол был пуст. Не сказать, чтобы Григорьевна не уважала Христа. Уважала, конечно. Однако Церковь и попов, что называется, не переносила на дух: «Святости в них никакой, одна гордыня и видимость. Гробы повапленные![100]».
– Сны замучили, бабушка… – тяжело пожаловался Иван. – Не то чтобы частые, только помереть, кажется, легче. Машку вижу… Пожар у них там, в лаборатории… И вот она тряпкой какой-то от огня отбивается, меня зовёт… А я рвусь ей помочь – и не могу, в стену стеклянную тычусь, и хоть лопни мне её не разбить…
– Сны замучили, бабушка… – тяжело пожаловался Иван. – Не то чтобы частые, только помереть, кажется, легче. Машку вижу… Пожар у них там, в лаборатории… И вот она тряпкой какой-то от огня отбивается, меня зовёт… А я рвусь ей помочь – и не могу, в стену стеклянную тычусь, и хоть лопни мне её не разбить…
Тамара Григорьевна пронзительно посмотрела на внука. Так, словно он высказал подтверждение чему-то, о чём она сама давно догадывалась, но до конца уверена не была.
– Ты, Ваня, вот что. – Старая колдунья уселась на лавку, в голосе её зазвучали строгие нотки. – Внимательно меня послушай, не думай, что умом от ветхости тронулась. Помру скоро, это верно, но пока ещё знаю, о чём говорю. Так вот, Ваня… ты смотри мне, без Марьяны на другой жениться не вздумай. И при живой жене по чужим бабам не очень-то шастай…
«При живой же… Что?!!»
– Не обижай Марьяну-то, хорошая она у тебя… тогда и не переведётся род Скудинский. Осознал? А теперь иди себе. И не спрашивай ни о чём, не отвечу, не позволено мне. Сам осмыслишь, когда время придёт.
Она властно и зорко глянула Кудеяру в глаза, и подполковник, уже открывший рот, чтобы наперекор запрету задать бабушке сто вопросов, промолчал. А потом словно бы помимо своей воли поднялся, повернулся «налево кругом» и шагнул за дверь. Баба Тома умела издалека призвать и привести к себе в дом нужного человека. Умела и спровадить по-тихому… Иван, впрочем, не пытался сопротивляться. Голова у него шла кругом. Он очень хорошо знал свою бабушку. Тамара Григорьевна не гналась за славой второй Ванги и очень неохотно предсказывала будущее. Но уж если пророчила – не ошибалась никогда.
«При живой жене… Маша…»
«Изя, ты что-нибудь понимаешь?..»
Ранним утром следующего дня братья Хулио и Бенджамин отправились на охоту. Выглядели они ну прямо картинкой… только не из церковной литературы, а скорее со страниц «Солдата удачи».[101] Камуфляжные костюмы из специального материала «гортекс», отводящего наружу испарения тела, специальные водоотталкивающие ботинки с перепускными клапанами, оригинальные навесные системы, выполненные из специального пластика, позволяющие удобно разместить патроны, НЗ, фляги с коньяком и специальным высококофеиновым тонизирующим напитком… Лица братьев украшали особые ударопрочные очки с линзами из бикарбоната и наружным керамическим покрытием цвета бронзы – чтобы, не дай Боженька, глазки не пострадали от заполярного ультрафиолета. На спинах висели рамные, удобно совместимые с навесными системами, объёмистые рюкзаки для добычи. Под стать экипировке было и вооружение – помповые ружья марки «Automatic Weaponry» двенадцатого калибра с пулями «McElvin», способными проломить средний бронежилет. Плюс огромные боевые тесаки фирмы «Combat Smatchet», одинаково годящиеся рубить головы и творить бутерброды, намазывая масло на хлеб.
– Что, lads?[102] Поедим сегодня жареной оленинки? – Отче Джозеф Браун одобрительно похлопал молодцев по плечам. Потом заметил Скудина, выходившего из сортира, и тут же истово перекрестил свою команду, громко благословляя: – Именем Всевышнего, напитавшего согрешивших всуе…
– И наставившего на путь праведный всех заблудших, а также утешившего аки добрый пастырь всех согрешивших. – Иван в свою очередь перекрестился рулоном туалетной бумаги. Подошёл к умывальнику и высморкался. – Аминь.
– Аымм![103] – прокричали добытчики. Умело взяли азимут и упругим спецназовским шагом отправились в мелколесье. Иван проводил их взглядом. Все они вчера видели егеря Данилова в праведном гневе, но должных выводов не сделали. Ребята полагали, будто приехали на край света, в совершенно дикие и бесхозные дебри. Вот тут они ошибались. Здорово ошибались… Кудеяр хотел было сказать об этом преподобному Брауну, но сразу передумал. Девятизвёздочный генерал обещал устроить американцам такой зелёный свет, чтобы позеленел даже снежный человек, если он тут водится. Вот и пусть устраивает. Если совладает с дядей Степаном…
После завтрака началась новая трудовая будня… или трудовой будень, кто его разберёт. Американцы всем скопом отправились по душу реликтового гоминоида, наши, нагрузившись аппаратурой, полезли в гору (куда, как всем известно, умный не ходит). В лагере осталась повариха, Боря Капустин (так, на всякий случай, мало ли что). И Эдик. Этот последний с утра снова выглядел удолбавшимся в сосиску. Видно, как ни сноровист был по части обысков Кудеяр, а дал-таки промашку – пламя печи спалило далеко не всю наркоту. «В самом деле, что ли, стар становлюсь…»
Стояло погожее июньское утро. На небе – ни облачка, в воздухе – ни намёка на ветер. По ущельям таял, быстро поднимаясь, туман. Скудин, досконально знавший местность, шёл первым. Кто сказал, что спецназовец – это герой и боец? Нет, братцы, в первую очередь он ломовая лошадь… а герой – уже во-вторых. Несмотря на увесистый рюкзак, Кудеяр шёл гораздо медленнее, чем мог бы. Это чтобы Звягинцев со своей когортой раньше времени не выбились из сил. Тащи их потом на себе, интеллигентов изнеженных. Замыкал шествие Буров – огромный, неслышно ступающий. Приятно и надёжно, когда Глеб за спиной. Помимо груза Мутант нёс импульсный боевой лазер «Светлячок» – последний стон умираюшей в страшных корчах отечественной оборонки. Суперсекретное оружие Гринберг прикупил по случаю в ГРУ[104] – авось пригодится! Глеб с Кудеяром собирались как-нибудь его испытать. Плевать, что лишних пять килограммов! И совсем они даже не лишние…
А вообще-то путь их лежал к Чёрной тундре. К той самой.
Безжалостная память то и дело переносила Ивана в позапрошлое лето, когда он вот так же шагал по пружинящему мху, вдыхая родной запах тайболы, а рядом с ним шла Марина. Стоило только протянуть руку, чтобы ощутить пожатие её рук, коснуться густых, тёплых, коротко остриженных светлых волос… «И тело нежное поёт под лёгким платьем…» Лучше бы это от него тогда остались хлопья жирной чёрной копоти на растрескавшемся потолке…
…На первый взгляд Чёрная тундра выглядела совсем так же, как и два года назад. Внизу – непролазные завалы деревьев, у вершины – нетающий снег. Иван не нашёл только лосиной тропы, которая привела когда-то их с Машей на заветную полянку… Где, по всей видимости, они с ней и содеяли своего так и не родившегося ребёнка… Кудеяр мрачно подумал про себя, что исчезновения тропинки только следовало ожидать. Прошлая зима была снежная, лавины по крутым склонам скатывались одна за другой, двигая валуны, сметая вековые деревья… и тучи белых хлопьев вились и оседали, как копоть, заснятая в негативе…
– Вы нам примерное направление укажите, и будет достаточно, – посулился Звягинцев. – У нас достаточно чувствительная аппаратура, так что всё равно, откуда начать. Сейчас мы эту сопку просветим до самого основания, посмотрим, что там делается внутри…
…Кошкин хвост. Сейсмоволны не смогли прозондировать гору на глубину более десяти метров, гравиметр оказался в состоянии оценить пустоту лишь на небольшом удалении от поверхности. Альберт (кончивший, между прочим, специальные курсы лозоходства) вооружился двумя г-образными рамками и принялся настраиваться на подземные полости. Потом долго мерил ногами склон, напряжённо хмурясь и глядя на пошевеливающиеся кончики рамок. Напряжения тонких полей указывали на протяжённую геоактивную зону. А то оно и без них было не очевидно…
– Вы хоть понимаете, что это значит? – Звягинцев помрачнел и так глянул на Скудина, словно именно подполковник был во всём виноват. – Это же «красная полоса»!
В голосе учёного слышалось разочарование и злость от чувства собственного бессилия.
– Как лампас на генеральских штанах? – живо поинтересовался сидевший на валежине Гринберг. Поинтересовался, естественно, не у профессора, а у Виринеи. Придвинулся к девушке и повёл шкодливым пальцем вдоль её бедра. – Генеральский лампас бывает во-от такой ширины…
– Какие там к чёрту штаны! – Звягинцев всё-таки услышал, повернулся к Гринбергу, ноздри его свирепо раздувались. – Так в геологии называются места, где современными методами не просматриваются недра планеты. На территории Советского Союза таких зон было выявлено всего две. Одна под Тбилиси, вторая в Поволжье…
– Значит, нам повезло, – улыбнулся Глеб. – Мы открыли третью.
– Премию дадут? – деловито осведомился Гринберг. – Нобелевскую?
– Её, – пообещал Глеб, – назовут нашими именами. Останемся в веках.
– Нет, лучше наличными, – не сдавался Гринберг. – Я слышал, что по крайней мере за обнаружение натуральной оспы…
– Тьфу на вас! – чуть-чуть смягчился профессор. – Ладно, хватит болтать. Собирайтесь, дальше пойдём.
– Вот так всегда, – заныл Женя. – Мне знакомый медик со «Скорой» рассказывал. Вызвали их к больному, они посмотрели и ахнули – как есть оспа, ну все симптомы прямо по учебнику. У нас в Питере, между прочим, не в захолустье каком… Сообщили куда следует, сами уже к халатам кармашки для долларов пришивают… А больного у них забрали – и всё. И больше ни звука. Вот так всегда с нашим братом…