Рита, естественно, успела уже обессмертить Чейза в очередных похождениях своей героини. Как и следовало ожидать, новоприобретённый спутник принялся с энтузиазмом втравливать Риту-книжную в самые идиотские ситуации. Нет, он не грыз мебель, не утаскивал со стола гирлянды сосисок, не сдирал с вешалки дорогие шубы гостей. Он вообще явно не смотрел фильмов, где зрителям предлагается умиляться и хохотать над собачьими проделками. Ну так ведь жизнь обычно и бывает весьма далека от кино. Что, например, прикажете делать, если чёртова псина, толком не переварив щедрую миску домашней еды, выходит во двор и с жадностью оголодалого подхватывает с земли какую-то мерзкую кость? И при попытке отнять её ты убеждаешься, что сила сжатия зубов у крупной собаки действительно доходит до тонны?.. Книга по дрессировке советует в подобном случае приподнять пса за ошейник, перекрывая ему кислород. Подержите, мол, неслуха в такой позиции секунд десять-пятнадцать, и челюсти вашей собачки разожмутся сами собой. Очень просто. А как его приподнимешь, если он весит, пожалуй что, побольше тебя?..
Есть и ещё причина, по которой литература и кино не равняются жизни. В жизни всё зависит от того, насколько эффективно мы «расправляемся» с той или иной ситуацией. В произведении требуется не эффективное, а эффектное. Да пусть герой совершает какие угодно ошибки, пусть он или она хоть вообще погибнет в страшных мучениях, лишь бы всё это работало на художественный замысел автора. А главное, чтобы было здорово написано.
Ну а что можно написать про собаку, подобранную на улице?..
Дорожка протоптана. Спасённый пёс проказничает как умеет, создавая своему спасителю массу неприятностей и жизненных осложнений. Но в один прекрасный и якобы неожиданный момент на хозяина нападают, и тут-то четвероногий показывает обидчикам, где раки зимуют, а заодно демонстрирует хозяину – иногда ценой жизни – своё истинное отношение. Слезы, сопли. Занавес.
Сооружать подобную сцену Рита категорически не собиралась. Причём сразу по нескольким соображениям. Во-первых, из чувства противоречия. Тысяча народу про это написала, и она туда же? Фиг вам. Во-вторых – открыв однажды, что придуманное о Рите-книжной имеет свойство давать метастазы в реальность, она почти всерьёз боялась накаркать. Она ведь была отнюдь не уверена, что в критической ситуации её Чейз, изрядный-таки шалопай и балбес, окажется на высоте.
А в-третьих, Рита просто ни разу не видела, как собака защищает хозяина – Лает она на обидчика или бросается молча? Как конкретно хватает злодея? И что при этом делается с человеком – падает он в болевом шоке или пробует отбиваться? Как, наконец, выглядит собачий укус?..
Есть вещи, которые вполне можно домыслить. Но есть и такие, которые требуют от автора определённого расширения образования. Иначе продвинутый читатель лопнет от хохота и больше никогда не купит книг писательницы Жанны Осокиной. Да и всем своим друзьям отсоветует.
Рита решила обратиться к настоящим специалистам. Она порылась в телефонной книге и позвонила не куда-нибудь, а в милицейский питомник: «Мне бы собаку подрессировать… Или хоть просто проверить, как она меня от „ватного человека“…» Увы. Наше время всеобщего раздолбайства не пощадило даже профессиональных кинологов. Вместо того чтобы день-деньской возиться с собаками и зарабатывать деньги, они… решали проблемы переподчинения бухгалтерии. И на данный момент ничем помочь не могли.
Морковка на овощном лотке сразу привлекла Ритин намётанный взгляд. Этакие розовые пальчики, некрупные, нежные и сладкие даже на вид. Рита мгновенно представила, как пропустит парочку штук сквозь недавно купленную овощерезку, сдобрит подсолнечным маслом и замешает Чейзу в вечернюю кашу. И как он дочиста вылижет миску, а потом ткнётся колючей мордой ей в руки и благодарно завиляет обрубком хвоста. Рита вообще теперь на продуктовые прилавки смотрела как бы «от имени» своего пса: а это ему можно? А этого ему купить?.. А ещё вот это ему понравится?..
Говорят, молодые мамаши точно так же всё видят сквозь призму интересов своего малыша…
Тётка-лоточница в клеёнчатом переднике между тем отвлеклась от торговли и стояла к потенциальной покупательнице спиной, беседуя с лохматым подростком – сыном, наверное. Вместо тётки возле весов присутствовала девочка-старшеклассница. Именно присутствовала. В чисто физическом плане. О том, где пребывали её интеллект и душа (если допустить, что они вообще имелись в наличии), по сонной физиономии очень трудно было судить.
На ценнике значилось «каротель», что вполне соответствовало действительности, и Рита попросила:
– Мне каротели, пожалуйста. Два килограмма.
Им с бабушкой тоже пригодится – и для супа, и на салат.
Девица подняла на Риту стеклянные пуговки глаз и вялым движением, точно в замедленной съёмке, потянулась к зеленевшему под рукой кочану:
– Вам капусты?..
– Морковки, – пояснила Рита, стараясь не показать невольного раздражения. – Два килограмма.
В конце концов, и она в своё время поработала продавщицей.
Старшеклассница нескончаемо перекладывала розовые морковины, укладывая на весы вместо положенной гири пакет с подгнившими яблоками. И наконец родила:
– Вот… полкило…
– Девушка, вы уши моете? – не выдержала Рита. – Вы вообще слушаете, что вам говорят?
Спящая красавица захлопала ресницами и промолчала. Зато мгновенно отреагировала тётка-торговка, должно быть, приходившаяся матерью не только лохматому недорослю, но и заторможенной отроковице.
– Вы что с ней так разговариваете? – заорала она, обернувшись. – Вам кто позволил, а?
– Да ну вас! – Рита махнула рукой и пошла прочь. Тётка даже не осознала, что Рита не стала ругаться. По её логике, покупательница должна была её «послать». Значит, так оно и произошло.
– И вас туда же! – закричала она Рите в спину.
Сын-подросток ничего кричать не стал, только проводил молодую женщину прозрачными злыми глазами. Он был одет в мешковатые чёрные джинсы и чёрную же футболку с ярко-красными цифрами во всю грудь: «666». Три шестёрки можно было бы истолковать как спортивный номер, если бы не контурная фигура с перепончатыми крыльями и длинным хвостом, как бы полускрытая в темноте позади пламенеющих цифр. Эта фигура не имела ничего общего с симпатичным атлетическим Мефистофелем на этикетке тонизирующего напитка, название которого на русский язык можно перевести как «Рыжий чёрт». Нет, на футболке подростка красовался воистину сам Князь Тьмы. Мерзкий, брутальный и начисто лишённый какого-либо обаяния.
Рита купила морковку с конкурирующего лотка за углом и пошла домой, чувствуя себя не слишком уютно. Стычка с продавщицей оставила неприятный осадок. Недавняя Поганка, вроде бы сама не лазившая за словом в карман, мысленно прокручивала короткий разговор (если его можно было назвать разговором) и пыталась понять, что же её, собственно, зацепило. Хамство, конечно, но к нему ли нам привыкать?.. Существенно хуже было противное ощущение собственной неправоты. Действительно, «наехала» на девчонку. Вдруг та всю ночь просидела с маленькой сестрёнкой и выспаться не успела, а матери помочь как-никак надо? Или она, бедняжка, попросту слабоумная?.. С другой стороны, покупателю никакого дела не должно быть до личных проблем продавца – встала за прилавок, так работай, а не засыпай на ходу…
Запутавшись в нравственных категориях, Рита волевым порядком решила выбросить мелкий инцидент из головы, заставила себя вернуться к обдумыванию романа… и, сворачивая во двор своего дома, в течение нескольких судьбоносных секунд постановила устроить своей героине открытый финал.
Итак!
На Риту-книжную нападут поздно вечером в сквере, где она будет выгуливать своего нечистопородного. Причём нападут именно в тот момент, когда она самый первый раз отважится спустить безобразника с поводка. Чейз-книжный возрадуется свободе и немедленно удерёт в густые кусты, и вот тут-то к бедной женщине и подвалят трое ублюдков. Они будут надвигаться этак медленно, зловеще и неотвратимо, а она будет в ужасе звать: «Чейз! Чейз!..», и её голос будет метаться между стволами голых деревьев… Прибежит или не прибежит? Спасёт или не спасёт?
На самом деле Рита открытых концовок до смерти не любила. А кто вообще их любит! Ну сами подумайте. Читать книгу в шестьсот страниц и всё это время переживать за героя, – и только затем, чтобы на шестьсот первой оставить его в подвешенном состоянии? Вот уж спасибочки!
Однако неошибающееся авторское чувство говорило ей, что в этот раз следует поступить именно так.
Пусть читатели немножко помучаются.
До следующей книги.
Она ведь ещё не один роман про свою тёзку планировала написать…
Большое плавание
Потом наступил понедельник. Действительно – наступил. Всем и каждому на больную мозоль.
С самого утра обнаружилось, что испарился Эдик. Затем стало ясно, что вместе с ним пропал Кнопик. А также надувная моторка – и все наличные запасы чая на кухне. Поднятый по тревоге спецназ нашёл в Эдиковых апартаментах записку красным фломастером на туалетной бумаге: «Уехали играть в Му-му. К обеду не ждите».
– Я тебе покажу Му-му! Олигофрен!..
На обычно сдержанного профессора Звягинцева было страшно смотреть. Зимой по телевидению показывали китайский фильм о юной и бесправной наложнице какого-то древнего императора. Единственным близким существом у неё был пушистый белый котёнок, привезённый из дому. Однажды ночью злобная завистница истребила зверька – знай, мол, своё место, ничтожная девка!.. А та очень скоро взяла да и сделалась единоличной всевластной императрицей. И, как положено в таких случаях, всем всё припомнила. И вот богато одетую придворную даму тащат варить в котле с маслом: «За что, Ваше Величество?..» – «За моего котика!» И зрителям, только что осуждавшим жестокие древнекитайские нравы, становится совсем не жалко красавицу, гибнущую в котле…
– Изя! – ворвался Лев Поликарпович к Шихману. – У тебя в хозяйстве лодка найдётся? Не одолжишь?
Кажется, попадись ему сейчас Эдик, точно остаться бы генералу бездетным. По крайней мере – безвнучным.
– У нас всё есть, сейчас надуем, – Шихман успокаивающе положил руку ему на плечо, взял переговорник «уоки-токи» и перекатил сигару в другой угол рта. – Джозеф! Активируйте, пожалуйста, резервную десантную лодку. Да. Полный бак, если можно. И побыстрее, ради Бога. Речь идёт о жизни и смерти.
У него самого настроение было паршивое. Братья Бенджамин и Хулио до сих пор не вернулись с охоты, да ещё и категорически не выходили на связь. Жареная оленинка грозила выйти боком: как бы вместо реликтового гоминоида не пришлось заниматься их паршивыми задницами…
– Спасибо, Изенька. Сейчас поплыву искать сукина сына… – Звягинцев благодарно кивнул и, уже повернувшись, добавил сквозь зубы. – Ты только не подумай, я не о собаке своей говорю.
В это время раздался писк зуммера. Тотчас ожил, осветился экран монитора, и Шихман в возбуждении схватился за рацию:
– Алло!!! Беллинг? Сработала система наблюдения! Быстрее, коллега! Похоже, мы таки ухватили гоминоида за его волосатую жопу!
Жизнь в Америке не прошла ему даром. У них там весь бытовой юмор пребывает «на уровне ниже пояса» – либо о сексе, либо о задницах.
Между тем камера, расположенная невысоко над землёй, действительно давала крупным планом… зад какого-то человекообразного существа. Существо сидело на корточках, заросшее густым волосом седалище еле-еле умещалось в экран…
– О-о-о!
Звягинцев даже вздрогнул: качество изображения было таково, что Лев Поликарпович на миг испугался, как бы торжествующий вопль Бубенчикова, ворвавшегося в палатку, не спугнул неведомое создание. Андрей же Павлович, ни на кого не обращая внимания, приник к монитору, в его голосе слышалось счастье учёного, дорвавшегося до сенсации:
– Это невероятно! Каков характер оволосения! Ничего подобного никогда не встречал!..
Несколько секунд прошло в торжественной тишине: возможно, они самыми первыми из людей созерцали кадры, которым суждено будет обойти весь мир.
– О, да оно испражняется совсем как человек! Видит Бог, оно разумно! – вновь задохнулся от восторга Бубенчиков. И перешёл на умоляющий шёпот: – Дайте общий план, коллега, я хочу оценить его телосложение…
– С удовольствием. – Шихман что-то переключил… и по палатке прокатился стон горького разочарования. С телосложением у существа оказался полный порядок. Вот только вместо собственного меха или, на худой конец, звериных шкур оно было облачено в камуфляжную форму. Справив нужду, существо подтёрлось листочком, застегнуло штаны… и, осмотревшись, громко закричало голосом брата Хулио:
– Эй, Бенджи! Греби сюда, тут какие-то motherfuckers[108] устраивали пикник!
– Как эти Russians вообще здесь живут? – Брат Бенджамин приблизился с хмурым видом, разгрыз хрустящий крекер и слегка повеселел. – Помнишь, в Аризоне нам тоже сперва показалось, что мы и дня не протянем?
– А то. – Брат Хулио снял с ветки пакет чипсов, повешенный наивными учёными в надежде, что яркий целлофан привлечёт любопытного гоминоида. – Потом выяснилось, что it creeps with rattlers[109] и что rattlers очень вкусны…
И оба «брата во Христе» принялись с жадностью поедать приманку, заготовленную для снежного человека.
– И смех, и грех. – Звягинцев вздохнул и, старательно отворачиваясь, чтобы не травмировать своим весельем скорбящих коллег, пошёл готовиться к плаванию.
Отчалили втроём. Профессор, которого никакая сила не свете не заставила бы отказаться от самоличных поисков Кнопика. Скудин, матерясь тащивший крест персональной ответственности за Эдичку. И Буров – в качестве рулевого. Американская лодка, снабжённая мотором «Меркури», ласточкой резала водную гладь, в кильватере расходились волны. Голубое небо отражалось в зеркале озера… Вот только было это зеркало чёрным, недвижимым и непроглядным, полном скрытой угрозы.
– Резвый мальчонка, такую мать!.. – Скудин поднёс к глазам бинокль и, заметив дым на горизонте, скомандовал Глебу: – Влево двадцать. К острову.
Эх, не потребовал он у Владимира Зеноновича исключительных прав в отношении отпрыска! До смертной казни включительно!.. Совсем дурак стал – даже и расписки не взял, чтобы никакого спросу с него, ежели вдруг что. Ну как есть старый дурак… Зато очень к месту вспомнились рассказы Данилова о том, что Костяной – заповедное место, пуп земли, и ходить туда могут лишь нойды, да и то не всякие, только «шибко сильные». Боже упаси простого смертного ступать на священный берег и уж тем паче трогать, тревожить вековой покой жертв – рогатых черепов, лежащих здесь с давних пор и давших острову имя. От старинных костей зависит ход жизни, для нарушителя запретов дело может кончиться худо… Примеров тому не счесть. И тонут, и погибают от ударов молний, и скоропостижно кончаются от неизвестных причин… А теперь вот нелёгкая занесла в гости к духам генеральского отпрыска…
Костяной надвинулся как-то неожиданно, словно идущий встречным курсом огромный авианосец, закамуфлированный от посторонних глаз лесом. А может, не врут саамские легенды и он в самом деле способен плавать по водам, направляемый волей владычицы Сациен?
– Глеб, глуши мотор, – за кабельтов[110] до острова приказал Иван и хмуро взялся за вёсла. А когда ткнулись в песок, первым делом бросил на берег монетку. Жёлтенькую, как полагалось. Может, и предрассудок, только на душе как-то спокойней…
Костяной горбился над водой скалистым хребтом. Не зря говорят саамы, что виден он с любой точки озера. Вот его Эдик и высмотрел. Волны легонько бились о замшелые камни, и больше ничего не нарушало святой тишины – ни птичьи голоса, ни цоканье белки, ни лосиный рёв. Даже ветер, казалось, на остров не залетал. А если и шевелил ветви деревьев, то совершенно беззвучно.
– Весёленькое место… как в гробу. – Глеб непроизвольно понизил голос. Вытащив лодку, указал на следы, едва заметные между осклизлых камней. – Смотри, командир! Свежие.
Тут же неподалеку отыскалась и лодка, упёртая Эдиком. Небольшая, с электрическим моторчиком – только в Пионерских прудах плавать…
– Вот клоун! – ещё больше помрачнев, Скудин первым полез через древние валуны. – Верной дорогой идём, товарищи… К чёрту на рога…
Действительно, чем дальше от берега, тем больше на земле становилось рогов. Они были сложены на первый взгляд безо всякого порядка, и лишь затем становилось понятно, что порядок здесь очень даже был, но совершенно особый, понятный лишь нойдам – тем из них, кто до сих пор приносил жертвы духам и тем регулировал извечный ход жизни.
– Как здесь неуютно… – Звягинцев передёрнул плечами, зачем-то оглянулся, поставил палкой точку на мху. – Того гляди избушка на курьих ножках появится!
Он тоже непроизвольно понижал голос до шёпота, хотя был не из робкого десятка и к тому же потомственный атеист.
Иван привычным жестом тронул кобуру «Гюрзы» – не удержался, прихватил в дорожку. Древние были правы: хочешь мира, готовься к войне. Ствол, кстати, был не маркированный, сугубо «левый» – Гринберг, как обычно, по случаю прикупил в городе Климовске.[111] Буров промолчал, вздохнул и глубоко в душе пожалел, что не взял «Светлячка». Его не покидало чувство, что кто-то невидимый пристально смотрел ему в затылок.
Скоро едва заметная тропинка пошла в гору, лес внезапно расступился и открыл вид на идеально круглую поляну, густо усеянную валунами и пирамидами-святилищами, искусно сложенными из оленьих рогов. В центре у векового обглоданного, временем сейда горел весёлый костерок. Эдик, расположившийся возле, не сводил мутных глаз с ведёрка, висевшего над огнём. Дымные языки лизали молитвенный камень, чёрное варево пёрло из посуды, распространяя ядрёный, безошибочно узнаваемый чифирный дух.