— Возможно, в таком случае можно будет спасти несчастного Бекгу?
Оба мужчины проигнорировали меня, а Вайрд продолжил:
— В то же время, Калидий, ты отправишь другой отряд, побольше, в лагерь гуннов и…
— Ты поведешь их, декурион Виридус?
— Прошу твоего снисхождения, clarissimus, — ответил Вайрд с оттенком раздражения. — Я ужасно утомился от скачки, мой живот совершенно пуст, и я устал от вида и запаха гуннов. Точно так же и мой дерзкий ученик. Я могу дать твоим людям соответствующие указания и от души советую поставить во главе отряда моего старого приятеля Пациуса. Ему давно пора уже получить продвижение по службе.
— Да, да. Прошу прощения, Виридус. Ты заслужил свой отдых и более того, — вполне искренне сказал легат. — Я так обрадовался, что заполучил внука обратно — теперь наша династия восстановлена, — и так жажду уничтожения этих подонков гуннов, что сказал, не подумав. Я тотчас же отдам соответствующее распоряжение, а заодно прикажу принести еду для…
— Благодарю тебя, не стоит. Я уже сыт по горло деликатесами и смолистым вином. Я хочу набить живот простой пищей и отведать опьяняющего вина. Мы направимся в таверну старого Диласа. Пришли Пациуса туда, когда он будет готов выслушать мои указания.
— Отлично. Я отправлю с тобой герольда, чтобы сделать официальное заявление для горожан: теперь они могут снова открыть двери и свободно перемещаться по улицам. Виридус, ты снял тяжкое бремя с Базилии. Я благодарю тебя от всего сердца… и тебя тоже, Торн.
На этот раз нам не пришлось молотить в дверь таверны Диласа. Caupo гостеприимно распахнул ее, и я впервые увидел этого человека во весь рост. Дилас был по меньшей мере такой же старый, как и Вайрд, с такими же седыми волосами и бородой, но значительно выше и крепкий, как бочонок. Его красное лицо напоминало кусок сырой говядины. Они с Вайрдом обнялись и принялись яростно молотить кулаками друг друга по спине, любовно награждая один другого грязными кличками, как на латыни, так и на готском. Дилас во всю глотку заорал кому-то в задней комнате:
— Тащите мясо, сыр и хлеб!
После этого он сам достал мех с вином и несколько рогов с низкой балки и сделал нам знак садиться за один из четырех столов.
Вайрд представил меня Диласу, который в ответ что-то хрюкнул, кивнул дружелюбно и вручил мне один рог. Я заткнул большим пальцем дырку внизу, пока Дилас наполнял его. Налив всем вина, Дилас отставил в сторону мех, поднял свой рог в честь нас с Вайрдом и сказал:
— Iwch fy nghar, Caer Wyrd Caer Thorn! — Было ясно, что это приветствие, но я не узнал наречия.
Мы подняли рога, запрокинули головы, приоткрыли маленькие дырочки и позволили вину течь прямо в рот. Как и сказал Вайрд, оно не было разбавлено и не имело привкуса: Дилас потчевал нас крепким, хорошо выдержанным красным огласским. Поскольку невозможно поставить рог, пока он не опустеет, мы все трое скоро опорожнили свои сосуды, и я почувствовал легкое головокружение, поэтому вежливо отказался, когда трактирщик снова налил себе и другу.
— Прошел слух, старина Вайрд, — сказал Дилас, — что это ты спас Базилию от гуннов. Как тебе такое удалось?
Вайрд рассказал ему — я так предположил, потому что он говорил на незнакомом наречии, на котором до этого обратился к нам Дилас.
— Акх, незабываемые деньки, добрые старые времена! — восхищенно произнес Дилас, и беседа продолжилась на смеси готского и латыни. — Но ты ведь больше не легионер, что это рискованное приключение даст лично тебе?
— О, я выручил очень хорошую цену за шкуры, а также получил от легата подарки — прекрасного коня и дорогую одежду. Правда, первый конь, которого Калидий дал мне, остался в лагере у гуннов, но я выберу другого. Такая плата всего за один день работы и не снилась мне, когда я был декурионом.
— Во имя Великой Матери-Земли! Ты знаешь, когда я научился считать, то подсчитал, что деньги, которые я получил за тридцать лет службы, совсем не велики: получилось меньше половины денария в день. А ты постарел, Вайрд, несмотря на всю свою ловкость. Вон какой костлявый!
— Да уж, не сравнить с тобой, жирное брюхо.
— Хорошие времена или плохие, а caupo ест вдоволь, — сказал Дилас, самодовольно похлопывая себя по животу, — и ему не надо скитаться по лесам и ловить еду, прежде чем приготовить ее. Я всегда говорил, что и вам с Юхизой тоже надо было открыть таверну, как это сделали мы. Моя старуха Магдалан никогда не была красавицей, как Юхиза, у нее мозгов не больше, чем у курицы, и грация зубра, но зато она прекрасно умеет готовить.
И тут, словно услышав эти слова, старая, толстая и неряшливая женщина появилась из задней комнаты в облаке пара и нежного аромата. Она принесла каждому из нас поднос из хлеба, на котором лежала горка вареной кислой капусты, увенчанная вареными свиными ребрышками. Поставив угощение перед нами, она также принесла блюдо с местными сырами: клинья грюйера, эмменталя, круги сливочного белого ново-кастельского, названного в честь поселения Novum Castellum[96]. Помимо вина нас угощали прекрасным темным пивом, которое, как с гордостью сказал Дилас, он сам сварил.
Дилас и Вайрд время от времени переставали есть и принимались рисовать пальцами в лужах вина, разлитого по столу, схемы давнишних битв, в которых они принимали участие. Они вспоминали товарищей, погибших в той или иной схватке, и поправляли друг друга, если кто-нибудь из них ошибался или забывал какую-нибудь деталь, — в общем, старые вояки, казалось, прекрасно проводили время, беседуя о славных днях своей далекой молодости. Однако все эти битвы произошли еще до моего рождения, в местах, о которых я никогда не слыхал. И поскольку оба друга частенько использовали словечки чужого языка, я не мог понять, о каких битвах идет речь, кто победил, а кто проиграл и даже кто с кем сражался.
Мы как раз закончили есть со своих хлебных дощечек — хлеб теперь пропитался вкусными соками, — когда услышали лязг металла и скрип кожи: в таверну в полном боевом снаряжении вошел Пациус. Вайрд, икнув и извинившись перед нами, слегка пошатываясь, отошел в сторону и уселся с Пациусом за чистый стол, чтобы дать ему подробные указания.
Только для того, чтобы поддержать разговор с Диласом, я спросил:
— А кто такая эта Юхиза?
Он осушил еще один рог вина и помотал большой головой:
— Я не должен был упоминать о ней. Ты видел, как сразу посуровело лицо старого Вайрда? Тебе тоже не следует произносить при нем это имя.
Таким образом, я поменял тему разговора:
— Похоже, вы с Вайрдом знаете друг друга очень давно.
Он стер жир со своей бороды — вернее, по рассеянности скорее втер его в бороду.
— С тех пор как мы вступили рекрутами в Двенадцатый легион, это было в Дэве[97]. Помнится, его там еще прозвали Вайрд Друг Волков.
— Теперь он называет себя Вайрдом Охотником, — сказал я. — Но я знаю, что он питает слабость к волкам.
Дилас снова помотал головой:
— Это в данном случае совершенно ни при чем. Прозвище означает, что он уничтожил множество врагов и оставил их трупы хищникам. Его иногда называли еще и Вайрдом Делателем Трупов. Он был очень популярен у волков — и червей — в окрестностях Дэвы.
— А где это?
— В Корновии[98], что в провинции Британия. На Оловянных островах, как вы их называете. Мы с Вайрдом стали римскими гражданами, поступив на военную службу, но мы были бриттами по рождению, поэтому иногда и говорим на родном языке, в память о прошлом.
— Я и понятия не имел, кем Вайрд был раньше. Почему вы с ним оставили те острова?
— Солдат идет туда, куда ему приказывают. Мы были всего лишь двумя из многих тысяч солдат, которых Рим постепенно выводил из Британии, когда чужеземцы здесь, в Европе, стали угрожать его ближним колониям. Мы с Вайрдом закончили нашу службу в иностранном Одиннадцатом легионе, который сражался с гуннами.
С этими словами он указал на висевшую на одной из стен таверны металлическую табличку, и я направился туда, чтобы изучить ее. Там я увидел официальные рекомендательные письма и две бронзовые дощечки, каждая величиной с ладонь мужчины. На них были выгравированы следующие сведения: имя трактирщика (он именовался на римский манер Дилигенс Британиус), его звание и должность, а также название подразделения (помощник центуриона, знаменосец; четвертая вспомогательная когорта; Одиннадцатый легион Клавдия Благочестивого Верного), имя последнего командира, дата его выхода в отставку (шестнадцать лет тому назад), имена свидетелей и название провинции, где это произошло. Gallia Lugdunensis[99].
— Во имя темной коровы, которая защитила святой город Пиран! — воскликнул Дилас. — Конечно, нам бы больше хотелось — если бы только солдатам вообще дозволялось чего-то хотеть — пойти и защитить наш собственный дом в Корновии от пиктов, скоттов и саксов.
— Но теперь, когда ты вышел в отставку, никто не мешает тебе вернуться на родину.
— Акх, и что, интересно, я буду там делать? Теперь, когда римляне полностью покинули Британию, эта земля снова скатится к варварству, царившему там прежде. Прекрасные города, крепости, фермы и особняки, увы, превратились в грязные лагеря, населенные людьми столь же дикими и презренными, как те гунны, от которых вы с Вайрдом сбежали сегодня утром.
— Понятно, — сказал я. — Жаль.
— Gwin bendigeid Annwn, faghaim, — вздохнул он и затем перевел для меня: — Благословенный Авалон, прощай.
Его тусклые старые глаза приобрели мечтательное выражение, и трактирщик сказал больше для себя, чем для меня:
— Теперь нам остается лишь гордиться былой славой… Ведь мы с Вайрдом были когда-то воинами Двадцатого легиона Валерия Победоносного, одного из тех четырех могучих легионов, которые первыми покорили и сделали цивилизованной эту землю. О, то было славное время — великие дни империи. Только представь, можно было путешествовать от Оловянных островов на западе до тех земель на востоке, где торгуют пряностями, причем путешествовать безопасно, свободно говорить на латыни и слышать латинскую речь на всем протяжении пути.
Дилас наполнил еще один рог вином и снова поднял его в мою честь:
— Iwch fy nghar, Caer Thorn. Ты, подобно нам, родился слишком поздно. — Сказав это, caupo осушил рог.
— Тебе уже пора отдохнуть, мальчишка, — заявил Вайрд, икая. Он снова присоединился к нам, а signifer Пациус направился к двери, отсалютовав всем нам на прощание правой рукой со сжатым кулаком. — Боюсь, ты уснешь прямо за столом, если останешься здесь и будешь скучать в компании двух старых приятелей, предающихся воспоминаниям. Ступай и ложись спать в бараке, там уютно. Но сначала… возьми вот это.
Он отстегнул от пояса кошель и потряс его. В результате довольно большое количество монет со звоном выпало на стол — медных, латунных, серебряных, там была даже одна золотая.
Я спросил:
— И что я должен с этим сделать, fráuja?
— Что хочешь. Это твоя доля денег от продажи наших шкур.
У меня перехватило дыхание.
— Но я ничего не сделал, чтобы заработать так много!
— Slaváith. Я хозяин. Ик! Ты ученик. Мне судить о том, как ты выполняешь службу. Ступай и купи то, что может тебе понадобиться в нашем дальнейшем путешествии. Или просто то, что поразит твое воображение.
Я от всего сердца поблагодарил Вайрда за необыкновенную щедрость, а Диласа за хорошую еду, пожелал старым друзьям сполна насладиться выпивкой и разговорами и ушел. Лишь выйдя наружу, я пересчитал монеты. Там был один золотой солидус, множество серебряных солидусов и siliquae[100], множество латунных сестерциев и медных нуммусов — все вместе составляло весьма впечатляющую сумму, около двух золотых солидусов.
Я огляделся по сторонам и обратил внимание, что Базилия снова ожила. Мужчины, женщины и дети свободно перемещались по улицам. В соседних домах ставни были открыты, я мог расслышать тонкий скрип челноков на ткацких станках хозяек. Внизу на склоне холма за гарнизоном, где лежала тень и все еще оставался снег, несколько свободных от дежурства солдат развлекались подобно мальчишкам: они садились на свои щиты и, весело крича, скользили вниз с холма. Были открыты все лавки, множество народу заходило и выходило из них, пополняя домашние припасы: люди все подъели, пока сидели взаперти.
Сам я затруднялся определить, что именно может мне понадобиться в дальнейшем путешествии. Мне уже повезло приобрести больше сокровищ, чем многим людям удается за всю жизнь, — великолепного коня, седло, сбрую, меч и ножны, воинскую флягу плюс все те вещи, которые я купил в Везонтио. Однако я не считал разумным тащить деньги в глухомань, где в них совершенно не будет нужды, и сейчас у меня имелось достаточно средств, чтобы приобрести любой товар, который продавался в Базилии, за исключением разве что харизматиков сирийца: за каждого из них он просил по десять солидусов. Мне, как вы понимаете, харизматики были совершенно не нужны, однако, вспомнив об этих несчастных, лишенных пола созданиях, я кое о чем призадумался, поскольку сам был полной им противоположностью.
Я приобрел женский костюм — платье и платок, — исходя из того, что рано или поздно мне понадобится стать девушкой. Однако я плохо разбирался в женских притираниях и украшениях. Поэтому первым делом я отыскал myropola[101]. Я зашел в лавку и — чтобы хозяйка ее не догадалась, что я хочу приобрести что-то для себя, а также не подумала худого, увидев, что у меня столько денег, — представился слугой знатной особы. Поскольку торговка, вне всяких сомнений, хорошо знала всех благородных дам, уже проживавших в Базилии, я сказал ей, что моя хозяйка вскоре прибудет сюда и что по дороге она потеряла свою шкатулку с благовониями и притираниями.
— Ну а поскольку, — пояснил я, — моя госпожа желает появиться здесь во всем блеске, она и послала меня вперед купить новые румяна, бальзамы и прочее. Однако я мало что понимаю в этом, caia myropola, и очень надеюсь, что ты сама подберешь все, что может понадобиться знатной даме.
Торговка жадно улыбнулась, почуяв выгодную сделку, и сказала:
— Мне надо знать цвет кожи твоей хозяйки и цвет ее волос.
— Именно поэтому она и послала меня, — ответил я, — а не какую-нибудь свою служанку. Видишь ли, мы с ней внешне очень похожи.
— Хм, — пробормотала myropola, склонила голову на бок, и бросила на меня оценивающий взгляд. — Думаю… fucus[102] подойдет цвета розоватого жемчуга… creta[103] бледно-коричневого… — И она заметалась по лавке, ставя на прилавок кувшинчики, пузырьки и баночки.
Это была дорогая покупка, но я мог ее себе позволить. Через некоторое время я покинул лавку, неся аккуратно перевязанный пакет с мазями и порошками, жидкостями в бутылочках и палочками мелков, невольно вспомнив, как жеманные девицы в монастыре Святой Пелагеи намазывались ягодными соками и сажей.
Ну а затем я совершил еще более дорогую покупку, заглянув в мастерскую aurifex[104], где приобрел драгоценности для «моей госпожи, которая вскоре прибудет в Базилию». Хотя я прошел мимо чудесных золотых украшений и выбрал только серебряные, без всяких драгоценных камней, это было настоящее мотовство, и неожиданно свалившееся на меня богатство сильно уменьшилось. Я купил фибулу в форме завязанной в узел серебряной нити, а также ожерелье, браслет и серьги — все это составляло комплект, украшения были сделаны в одном стиле и напоминали какую-то причудливую веревку. На обратном пути в гарнизон я слегка усомнился в своем вкусе. Достаточно ли женственно выглядят такие украшения? Но в конце концов я решил, что если их выбрала моя мужская половина, то девушка, украшенная такими драгоценностями, должна вызывать восхищение мужчин. Не для этого ли женщины и носят драгоценности?
Народу в гарнизоне стало поменьше: большинство жителей и путешественников, которых прежде задерживали здесь насильно, теперь отправились по своим делам. Однако сириец с харизматиками все еще оставался в том же бараке, где и мы с Вайрдом; торговец, очевидно, тешил себя надеждой, что Пациус привезет обратно Бекгу целым и невредимым.
Оказавшись в комнате, я устоял перед естественным женским порывом разложить свои покупки: примерить, попробовать, поразвлечься с моими недавними приобретениями, потому что сначала мне надо было сделать чисто мужскую работу. Мне хотелось покончить с этим до того, как вернется Вайрд, чтобы избежать его упреков. Дело в том, что, когда накануне ночью я перерезал горло гуннской ведьме, я не стер кровь с гладиуса, прежде чем убрать его в ножны. За ночь кровь, естественно, высохла, и теперь меч приклеился к шерстяной подкладке ножен. Поэтому я попросил у одного из воинов в бараке лохань, наполнил ее и начал плескать водой внутрь ножен, пока мне не удалось вытащить меч. После этого я вытер лезвие досуха и оставил ножны отмокать в воде, чтобы шерстяная подкладка снова стала белой.
К этому времени я уже совершенно засыпал, но мне так хотелось примерить новые украшения и попробовать притирания. Поскольку у меня не было зеркала — и я сомневался, что хоть у кого-нибудь из воинов найдется столь бесполезная вещица, — я не знал, каким образом выяснить, идут ли мне эти вещи. Поразмыслив, я нашел выход: пригласил в свою комнату одного из харизматиков, мальчика примерно моего возраста и внешности. Он смирно — и даже радостно — сидел, пока я надевал на него свои украшения, мазал fucus его щеки, подводил веки и брови и делал красными губы. Затем я отступил назад и посмотрел на него, а мальчишка радостно и гордо улыбался. Несмотря на жалкие лохмотья, серебряные украшения выглядели прекрасно и хорошо сочетались с его пепельными волосами. Но то, что я сделал с его лицом, было достойно сожаления: харизматик был раскрашен слишком ярко и кричаще: именно так я представлял себе одного из самых злобных skohl.