На следующий день в шесть утра остров, действительно, появился — точно по курсу 270°. Я сравнила силуэт на горизонте с картинкой на карте (у меня была прелестная карта с картинками островов). Горка на краю океана точь-в-точь совпадала с видом Уа-Хука. Математике нужно верить! Я стала поспешно готовиться к заходу в порт, хотя до конечной цели путешествия — острова Нуку-Хива — было еще много часов плавания. Я знала, что засветло не успею добраться до залива Таиохаэ — для этого моя скорость была слишком мала, а выискивать в кромешной тьме вход в него у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я заменила пассатные стаксели обычными — паутина пассатных парусов помешала бы маневрированию, а мне хотелось попасть в залив без дополнительных хлопот, памятуя о Кристобале. Днем я сделала больше, чем обычно, обсерваций, чтобы проверить действие течения и лишний раз убедиться, что передо мной действительно остров Уа-Хука.
Под средним кливером я медленно приближалась к острову и в полночь миновала его. Взяла курс на остров Уа-Пу. По моим расчетам, я должна увидеть его рано утром и, оказавшись на траверзе острова Нуку-Хива, выйти в полветра прямо на вход в залив Таиохаэ.
На рассвете из темноты вылез коричнево-бежевый остров-замок — Уа-Пу. Справа на траверзе виднелся контур гор с вершинами, отсеченными тучами, — Нуку-Хива. Я добавила еще один кливер, грот и круто пошла в сторону мыса Мартин. Утро было прохладное, а может, мне так показалось от волнения, и я надела прямо на купальник штормовку. При любых маневрах, а их в этот день предстояло достаточно, я всегда надевала штормовую одежду и обувь — защита собственной шкуры в прямом и переносном смысле была одним из основных законов на «Мазурке».
Дул свежий ветер, и я подошла вскоре к берегу. Теперь осталось распознать вход в залив. По лоции навигационными знаками должны служить два маленьких островка и белый крест на восточном берегу, прямо у входа. Маленькие островки оказались высоченными холмами — мачта «Мазурки» едва достигала их подошв, а белый крест представлял собой серую полосу со следами белых горизонтальных вкраплений на коричневом откосе. В поисках указанных в лоции знаков я могла бы плавать вокруг острова Нуку-Хива всю жизнь. Очевидно, ее составителям не хватило фантазии или чувства меры. Берег осветило солнце, я перевела язык лоции на реальный и подошла к восточному холму. В глубине виднелся длинный залив — Таиохаэ-Бей.
Ветер немного покрутился и успокоился. Было тихо, шумел только мой двигатель. На якорном месте стояло несколько яхт, в их числе желтый новозеландский шлюп, известный мне по Барбадосу, Кристобалю и Бальбоа. Я бросила якорь рядом с ним и выключила двигатель. Было 26 августа, полдень.
Залив Таиохаэ
Не спеша я вылезла из штормовки — для здешнего зноя эта одежда совсем не подходила. Внимательно оглядела окрестности: будет ли Таиохаэ добрым портом для «Мазурки»?
— Ты одна? Откуда приплыла?
К «Каурке» энергично греб джентльмен. Возраст — намного старше призывного, на носу очки, одежда непарадная. Вид тузика свидетельствовал об отсутствии чрезмерной заботы о нем владельца: уключин не было, джентльмен сидел верхом на носу и отталкивался от воды единственным веслом. Он радостно продолжал:
— Я тоже яхтсмен-одиночка, приплыл сюда на этом, — он махнул рукой в сторону большого иола, — из Калифорнии. Ты наверняка очень устала и голодна, приглашаю тебя на свою яхту на кофе. Сейчас помогу убрать паруса.
Джентльмен двинул носом тузика в борт «Мазурки», потом еще раз, схватился за леер, выгреб со дна какой-то шнурок, очевидно, швартов, привязал им тузик к стойке и влез на палубу.
— Тони, капитан яхты «Виндворд Вумэн», — галантно представился он и вытянул из-под ремешка часов изящную голубую визитную карточку. — Я читал о тебе в газетах. Тебя зовут, кажется, Кристина. Увидев польский флаг и женщину, я сразу догадался, что это ты. Только в газетах писали, что плывет пожилая дама, а ты — молодая, симпатичная девушка, журналисты вечно напутают.
Я сразу почувствовала огромную симпатию к незваному гостю. Жаль, что на мне был не роскошный туалет, а обтрепанные шорты и штопаная рубашонка. И я не благоухала свежестью салона красоты. Лишь спросила Тони, имеется ли здесь таковой.
— На берегу есть душ, вода отличная. Там можно и постирать. После обеда покажу тебе почту и всю деревеньку. Полотенце и мыло можно взять у меня.
Недостатка в этом я не испытывала — косметикой могла бы одарить несколько экипажей. Взяв необходимое, села в тузик. Тони продолжал:
— Нужно отремонтировать уключины, но в последние дни стоит такая невыносимая жара, что я все откладываю. Впрочем, плаваю я для удовольствия.
На яхте мне стало ясно, что в ремонте нуждаются не только уключины. Многое свидетельствовало о том, что жара затянулась.
Тони накормил и напоил меня до отвала и повез в порт, т. е. на кусочек бетонного причала. Он также горячо убеждал меня, что яхтсмены-одиночки должны помогать друг другу. Очевидно, в Таиохаэ находился давно — отлично знал экипажи всех яхт и местные обычаи.
Мы вылезли на пирс, заваленный мешками с копрой, и направились к бане. Бетонная будка была разделена на две кабинки. В каждой имелся душ, к удивлению, исправный. Перед будкой стояло бетонное корыто с краном — именно его Тони рекламировал в качестве прачечной.
Вода была чудесная. Считалась холодной, но в такой холодной воде я купалась бы всю жизнь. И мягкая — мыло пенилось отлично. В кабинках, несмотря на их убогость и явную принадлежность всем, т. е. никому, было чисто.
Затем мы отправились на почту — до нее было не дальше броска камнем. В крошечном домике хозяйничали две черноволосые и черноглазые панны и пан, явно начальник. Панны скучали возле окошек, пан стоял у стены, скрестив руки. Тони проходил военную службу в Европе, где нахватался немного французского, так что сходу принялся обхаживать панн, чтобы извлечь мою почту. Панны сначала не реагировали, но когда начальник сказал им несколько слов на полинезийском языке, вытащили мешок с письмами. Тони-экскурсовод продолжал действовать:
— Сегодня регистрироваться к полицейскому не ходи — уже поздно. А завтра пятница, тоже ни к чему начинать служебные дела. Впрочем, у меня нет уверенности, что он работает в пятницу, но в субботу и воскресенье — точно не работает. Пойдешь в понедельник. Сейчас я покажу тебе пекарню, магазин, а потом пойдем в ресторан, съедим по большому бифштексу. Там и прочитаешь письма.
В пекарню можно было войти в любое время, здесь всегда был свежий хлеб, похожий на булку, которым торговал сам пекарь или кто-либо из его многочисленных детей. Такие же порядки были в магазине. Товары в нем меня не изумили, зато цены — напротив. Тут можно было купить кое-какие консервы, консервный ключ, грабли и кока-колу, — о диво! холодную, как лед. Владелец магазина был одним из немногих жителей Таиохаэ, свободно говорившим по-английски. Яхтсмены очень дорожили знакомством с ним — он торговал горючим, товаром здесь дефицитным. Кроме того, представлял филиал частного банка и обменивал валюту, причем по весьма учтивому курсу.
Тони представил меня, я получила признание и для меня зажглись зеленые огни во всей деревне.
Ресторан располагался на большой веранде. Я отметила, что на столах постелены чистые скатерти — заведение, очевидно, первоклассное. Мы уселись, кроме нас, желающих поесть не было. Долгое время нас никто не беспокоил. Наконец появилась сонная панна.
— Пожалуйста, два бифштекса! — распорядился Тони.
— Нет.
— В таком случае что-либо другое.
— Ничего нет.
— Как это, ничего нет? Ведь это ресторан!
— Раз я говорю нет, значит, нет, — панна начала терять терпение.
— В таком случае, пожалуйста, кофе.
— Кофе нет.
— А чай?
— Чая тоже нет, — панна была явно обижена.
У Тони было совершенно глупое выражение лица. Я почувствовала себя в своей тарелке. Мой экскурсовод размышлял вслух:
— Как это — ничего нет? Не понимаю — ресторан и нет еды.
— Может не подвезли, — утешала я Тони, ты же сам говорил, что все продукты привозят сюда на судне раз в неделю.
Но Тони не сдавался.
— В таком случае, что можно заказать?
— Вино. Розовое.
Вино действительно было. Розовое и теплое. О, экзотическая Полинезия!
Весь следующий день я работала. Соскребла моллюсков с ватерлинии, проверила такелаж, который выглядел очень прилично, перелила горючее из запасных канистр в баки и начала возить на плоту питьевую воду. Тони не советовал приближаться на яхте к набережной — для бортов это было небезопасно. Впрочем, здесь все экипажи пополняли запасы воды не за один раз. В глубоком заливе путешествия на плоту в микроскопический порт не угрожали мне опрокидываниями. Зато при малой воде я была вынуждена залезать на набережную по отвесной стенке. Я так наловчилась это делать, что ни разу ни мне, ни сверткам не пришлось приводниться.
— Может не подвезли, — утешала я Тони, ты же сам говорил, что все продукты привозят сюда на судне раз в неделю.
Но Тони не сдавался.
— В таком случае, что можно заказать?
— Вино. Розовое.
Вино действительно было. Розовое и теплое. О, экзотическая Полинезия!
Весь следующий день я работала. Соскребла моллюсков с ватерлинии, проверила такелаж, который выглядел очень прилично, перелила горючее из запасных канистр в баки и начала возить на плоту питьевую воду. Тони не советовал приближаться на яхте к набережной — для бортов это было небезопасно. Впрочем, здесь все экипажи пополняли запасы воды не за один раз. В глубоком заливе путешествия на плоту в микроскопический порт не угрожали мне опрокидываниями. Зато при малой воде я была вынуждена залезать на набережную по отвесной стенке. Я так наловчилась это делать, что ни разу ни мне, ни сверткам не пришлось приводниться.
Вечером Тони пригласил меня посмотреть на ночной Таиохаэ. Главная, и единственная, улица шла вдоль берега залива. По ней разгуливали празднично одетые пары, у всех за ушами — цветы. Тони встретил знакомых — местных охотников, которые, как утверждал, спасли ему жизнь, когда он высадился без капли воды на берегу Нуку-Хива. Теперь Тони пригласил их на ужин и мы все направились в негостеприимный ресторан. Веранда была ярко освещена, играла музыка, один из столов был накрыт на четыре персоны. Появилась знакомая нам панна. Тони предусмотрительно заказал что-нибудь поесть. Ответ был неизменным:
— Ничего нет.
— Но рядом стол накрыт на четверых. Есть тарелки и приборы. Значит кто-то придет и будет что-то есть!
— Четверо американцев раньше заказали ужин. Стол накрыт для них, — панна не оставляла нам никаких надежд даже на остатки.
К разговору подключился один из наших гостей. Тихо и вежливо он произнес несколько слов по-полинезийски. Панна улыбнулась, кивнула хорошенькой головкой и исчезла.
Через минуту на стол въехало огромное блюдо с рыбой по-полинезийски и грудой свежего хлеба. Все обрадовались, особенно мы с Тони. Наконец-то свежая еда, с которой так трудно в Таиохаэ. Даже яйца представляли деликатес — последние пять штук Тони купил неделю назад. Мы уплетали местное лакомство, но оказалось, что это была лишь закуска. Затем панна внесла тарелки с огромными бифштексами и два блюда — с картофелем фри и зеленым салатом. Тони был на седьмом небе, наслаждаясь своей мечтой. Я глотала еду молча.
За десертом — блинчики со сметаной, кофе и коньяк — мы принялись обсуждать, у кого увели из-под носа ужин. Если судить по нашему первому опыту, мы уничтожили полугодовой запас местного предприятия общественного питания. При выходе из ресторана мы встретили таинственных «американцев» — экипаж прибывшей утром новогвинейской яхты «Рэд Брумер». Их тоже накормили досыта.
Охотники проводили нас в местный дом культуры. Он представлял собой крышу на столбиках и кусочек дощатого пола. Под неосвещенной крышей играл инструментальный ансамбль на чем-то очень странном. Совершенно иной мир музыки, совершенно иные инструменты. У парней не было никакой аппаратуры, они, вероятно, даже не слышали о микрофонах и усилителях. Вряд ли учились музыке. Играли скорее для себя, но играли прекрасно. Музыка была слышна во всей деревеньке и даже на яхтах. Но она не нарушала тишины Таиохаэ-Бей — была его неотъемлемой частью.
Приятель Тони с другой американской яхты помог мне сменить реостат зарядного агрегата. Оставалось оформить входные документы.
Полицейский не сделал мне замечания, что я явилась на пятый день после прибытия. Очевидно, тихая, солнечно-сонная атмосфера Таиохаэ расслабляла даже строгие правила. Он поставил печать в паспорте, вписал для порядка дату прибытия, удивился, что я собираюсь быть здесь всего шесть дней, а не шесть месяцев, и сразу оформил выход.
Тем временем сюда прибыла еще одна знакомая мне яхта — «Сайонара» с Яном и Донной. Я встретила их букетом, о котором лишь могут мечтать все возвращающиеся из длительного морского плавания, — головкой свежего салата. Букет был принят с восторгом. На пути от Панамы до Маркизов у них произошло серьезное происшествие — взорвался баллон с газом. У Яна еще были видны следы ожогов. Я сообщила им все, что знала о жизни в Таиохаэ.
Утром к набережной пришвартовалось кормой утлое суденышко — местная карета для передвижения по воде. Мне показалось, что оно не рассыпается на части только благодаря краске. Жилой каютой и багажным отделением служило пространство под тентом на палубе, прекрасно проветриваемое. Суденышко простояло весь день, а вечером состоялось бесплатное представление под названием «Отъезд». На набережной собралась вся деревня, женщины поспешно плели венки. Наконец появился главный герой — пожилой джентльмен, вроде бы учитель, который собрался в путешествие до самого Таити. Если учесть состояние водяной кареты, то это был, по-моему, мужественный акт. Героя расцеловали сначала все собравшиеся, затем только дамы, причем каждая вместе с поцелуем вешала ему на шею венок. Вскоре он стал похож на ходячую вазу с цветами, из которой выглядывала лишь макушка. Когда суденышко тронулось с места, джентльмен стал снимать с себя венки и бросать их за корму, что по полинезийским обычаям должно было обеспечить ему счастливое возвращение. Я решила это запомнить.
Мне осталось сделать окончательные покупки — главным образом витамины. Помидоры, лук и салат выращивала здесь одна фирма. Цены этих «экзотических» овощей были просто неприлично высокими, и я купила их немного. Затем я отправилась на поиски грейпфрутов. Обследовала безрезультатно всю местность, пока какие-то детишки, с которыми я прекрасно договорилась на пальцах, не привели меня в сад под горушкой. Чтобы упростить сделку, я решила купить у хозяина сада целое дерево, точнее все плоды на нем. Расплатившись, я оказалась владелицей десяти огромных шаров, которые с трудом приволокла на яхту. Сразу же послала в сад Яна и Донну. Они вернулись грустные: там росло одно грейпфрутовое дерево, все плоды которого купила именно я.
Через неделю я покидала Гаиохаэ-Бей. Ян помог мне втянуть на палубу плот. Я стала вытаскивать якорь. На палубе постепенно росла гора скрученного грязного каната, а якорь все не показывался. Зато я стала приближаться к цветастой яхточке, которая бросила якорь в заливе ночью и сейчас наверняка не была жилой. Кажется мой якорь лежит под днищем нового соседа. Это означало, что мне нужно вытравить обратно канат «Мазурки», выбрать канат цветастой яхточки, потом свой и только тогда вырвать якорь. Плот я уже спрятала, следовательно, еще предстояли заплывы на дистанцию между обеими яхтами. Пока я размышляла, как мне избежать всего этого, неожиданно явилась помощь. Австралийские парни с «Йеллоу Перил» уже несколько часов стояли в заливе. Подплыли на тузике, убрали цветастую яхточку с пути «Мазурки», и я вырвала якорь. Сказала им сразу: «Спасибо, здравствуйте и до свидания» и направилась к выходу из залива.
Коварство зеленого лука
Снова начиналось отличное плавание в пассате. К пути на Таити я подготовилась основательно. Архипелаг Туамоту решила обойти с севера: на острова я заходить не собиралась, а плыть между ними было опасно и к тому же невыгодно — трасса сокращалась минимально. Обход же удлинял отрезок прекрасного плавания в бейдевинд. В сторону Таити хотела повернуть после атолла Матахива. Выбранная трасса предназначалась для крупных судов, но все яхты плыли именно так.
Вечером простилась с Уа-Пу, который, кажется, был виден отовсюду. Передо мной лежал пустой океан. Дул ровный юго-восточный ветер, не погода — мечта. Но уже на следующий день я попала в очередное бедствие. Виной тому был один из главных грехов человечества — обжорство. В Таиохаэ я купила свеженький, прелестно пахнущий зеленый лук. Холодильника на яхте не было, и он пролежал в камбузе три дня. За это время тропическая жара превратила симпатичную травку в высококачественную отраву, которую я, пожалев выбросить, съела за ужином. И отравилась. Лечение назначила себе самое простое, не как медик, а как инженер — вообще перестала что-либо есть, пила только чай в неограниченном количестве. Решила, что на такой диете до Таити выдержу, а там или поправлюсь или пойду к врачу. Я поправилась, но зеленый лук еще долго не могла видеть.
На четвертый день плавания меня поймал в эфире «Князик». Обоюдная радость была неописуемой. К сожалению, он покидал место лова, и теперь моим окошком в мир становился «Центаурус». Во время ежедневных сеансов связи с ним я старалась передать все необходимые заказы для выполнения в основном уже в Сиднее: между Польшей и Фиджи не было договоренности об обмене посылками.
6 сентября я подошла к Туамоту. Пассат ослаб и сделался нервным — явно сказывалась близость архипелага. Весь день над атоллами появлялись отдельные белые тучки-барашки. Словно каждый атолл был большой кастрюлей, в которой кипела вода. К вечеру кастрюли прекращали работу и их испарившееся содержимое летело вместе с ветром к «Мазурке». Каждый барашек по пути вырастал в большого барана, вызывал шквал, а иногда проливался легким дождичком. Днем я ставила, без особой охоты, самую большую геную, а ночью меняла ее на топовый кливер. Потом вообще отказалась от грота и шла только под двумя стакселями. Ночи были полны бдения — не хотелось приближаться к атоллу в темноте, а единственный действующий радиомаяк на Рангироа работал по принципу «слышу, когда вижу». Поэтому я непрерывно проверяла положение и следила за курсом.