Тимоти, — произнес я дрожащим голосом, — как ты думаешь, почему реклама утверждает, что «Каравеллу-555» невозможно угнать? Спорим на доллар, ты сегодня угонял «Каравеллу» первый раз в жизни.
Тимоти побледнел.
В отель мы, конечно, не вернулись. Тимоти связался с Бесом, и Бес направил к нам Крота. Крот передал деньги, и мы к вечеру купили самое необходимое из одежды и вещей. Остановились в одной не зарегистрированной ни в каком справочнике ночлежке. Тимоти залег спать, а я решил изучить местные бары.
Проснулся с легкой головной болью и отвратительным вкусом во рту. Словно хлорное железо лизал. Кто не пробовал, поясню: вкус вяжущий и очень устойчивый. Хуже сухого пайка, лежавшего на складе со времен Первой Мировой.
Попытался вспомнить вчерашний вечер. Провал.
— Ти-им… Водички…
— Водички ему…
Кажется, дело серьезно. Тим обиделся. Чтоб Тимоти обиделся… Что же я такое натворил?
— Тим, что я вчера натворил? Ничего не помню.
— Нажрался.
— Это я понял. Что я еще натворил?
— Ты притащил сюда двух каратисток.
Ох, мама… Собираю конечности и, переставляя по одной, тащусь в ванну. Лакаю из-под крана. Вода теплая и отдает ржавчиной. Протираю кусок зеркала. Нет, у меня зрачки нормальные. Как бы я ни нализался, но не до такой степени, чтоб карат сосать.
Входит Тимоти и сует в руку открытую холодную банку пива. Благодетель!
— Ты хоть бы смотрел, кого с собой тащишь! У них зрачки с маковое зернышко! — все еще сердится Тим.
Карат — один из немногих наркотиков, оставшихся на планете. Он очень коварный, этот карат. Первые пять-десять лет не чувствуется никаких побочных эффектов. Даже привыкания — как такового — нет. Просто хочется быть умным, сильным, радостным. И это не гон. Карат на самом деле обостряет восприятие, повышает IQ чуть ли не на двадцать единиц, стимулирует мышечную активность и дает устойчивое чувство радостного возбуждения. Человек энергичен, весел, находчив, предприимчив! Только зрачки сжимаются до размеров макового зернышка.
Постепенно наступает привыкание. Организм все слабее реагирует на дозу.
А однажды человек просыпается от ломки. Организм больше не хочет жить без карата. Ломка страшная и долгая.
— Тим, что ты с ними сделал?
— С кем?
— С бабами, которых я привел.
— Ничего. Дал по двадцатке и выставил за дверь.
— Точно?
— Точно. Ты, вроде, еще что-то соображал. Гнал насчет жены и детей, все порывался показать семейный альбом.
Жены и детей у меня никогда не было. Но легенда такая была. И пара сработанных на компьютере фото было. Значит, я на самом деле еще что-то соображал. Ну и слава богу.
Долго-долго добирались пешком до резервуара. Переоделись в синие комбинезоны службы контроля в какой-то комнатушке. Потом долго-долго лезли по ржавым скобам на крышу резервуара. Потом долго и нудно ультразвуковым сканером проверяли прочность конструкции: выдержит ли избыточное давление. И, уже под вечер, заваривали аварийный клапан. Это такой стальной люк четырех метров в диаметре с крышкой на петле. Если резервуар по какой-то причине переполняется, вода просто приподнимает крышку и свободно стекает по желобу в тоннель канализации. Мы заварили люк, оставили только отверстие для стравливания воздуха. Не больше ладони.
Вернулись в ночлежку усталые как сволочи. Хозяин заявил, что подселяет к нам еще одного доходягу.
— Договорись с придурком, — сказал я Тимоти.
— С радостью, босс, — отозвался Тимоти, взял придурка за ремень и приподнял на вытянутых руках.
— Ты нехорошо себя ведешь, — сказал я хозяину. — Я буду платить тебе половину. Поставь его, Тим.
— Босс, можно я его брошу?
— Не надо, Тим, он все понял. Поставь.
Тимоти поставил хозяина, и мы поднялись к себе. Тимоти разобрал третью кровать на раму с сеткой и две спинки и выкинул все это в окно. Сморчка, который лежал на кровати, выпустил в коридор, предварительно обшарив карманы.
— Скажи хозяину, чтоб дал тебе пятьдесят монет, — посоветовал я. Сморчок кивнул, перекинул штаны через локоть и потрусил вниз.
— Думаешь, даст? — поинтересовался Тимоти.
— Спорим на доллар!
Утро началось великолепно. Светило по-весеннему яркое солнце, небо голубело, а свежий ветерок уносил всю городскую хмарь.
А во-вторых, я выиграл у Тимоти доллар.
Я радовался, пока Тим не связался с Бесом. От Беса мы получили разнос. За то, что раньше времени заварили люк, и за то, что лично не проверили дом. Дела у ребят шли хуже, чем у нас. Расчеты показали, что вода может не успеть сковырнуть многоэтажку. Ведь она заполнит насосную, и давление струи ослабнет. Поэтому противоположную стену тоже нужно ослабить взрывами. Но Пепел экономил каждый грамм пластиката, поэтому нам неделю придется вкалывать перфораторами. Это в насосной! Где друг друга за два шага не слышно.
В общем, перспективы самые безрадостные. Думал, за три дня управимся, теперь неделю только на стенки потеряем. Риск засветиться втрое больше. Но работа есть работа. В самом мрачном расположении духа мы потащились к многоэтажке и принялись методично обследовать помещения.
В подземном гараже располагался цех по производству дури. Причем, самой современной. Тоф, карат, лямбда-пси. За стенкой — склад готовой продукции. На полу подсыхали лужи. Полицейские поступили по-простому: высыпали все на пол, залили водой из пожарной системы и спустили в ливневую канализацию. По количеству вспоротых пакетов, здесь было не меньше пяти тонн дури. Наверно, до ночи трудились. То-то рыбы забалдеют.
Осмотрев подземный гараж, мы взялись за этажи. Оказалось, что подвал — самое тихое помещение в доме. Гул насосной станции заполнял коридоры и комнаты. От него не было укрытия. Тимоти методично открывал двери с левой стороны коридора, я — с правой. Запертые Тимоти открывал легким ударом кувалды, прихваченной в гараже. Красиво у него это получалось. Элегантно, и с первого удара.
На седьмом этаже я сказал:
— Мы два идиота. Начинать нужно было сверху.
— Почему?
— Потому что спускаться по лестнице легче, чем подниматься.
Тимоти только фыркнул что-то, и мы на лифте поднялись наверх. Как ни странно, здесь было тихо. Гул водокачки слышался, но как-то отдаленно. Не подавлял.
— Здесь кошка сдохла, — заявил Тимоти, принюхавшись.
— Откуда здесь кошка?
— Тихо!
Кто-то колотил в дверь. Далеко. В дальнем конце коридора, за поворотом. Я проверил пистолет, Тимоти половчее перехватил кувалду, и мы пошли на стук. Запах усилился.
Эта дверь отличалась от прочих. Стальная пластина с глазком, покрытая пластиком под дерево. И грубо приваренный засов. Я присвистнул, а Тимоти прилип к глазку.
— Кошка еще не сдохла, — заявил он и откинул засов.
— Шутки у тебя, — буркнул я, отступая и поднимая пистолет.
За дверью находилось существо. Когда-то оно было женщиной. Когда-то на нем было платье. Но это существо никогда не мылось и не причесывалось. Увидев нас, оно попятилось.
— Парни, дайте ширнуться. Я два дня без дозы, — вот первые слова, которые произнесло существо.
Я осмотрел комнату. Железная решетка на окне, тюфяк на полу, скомканное одеяло. Гора коробок и упаковок от продуктов в углу. Заглянул в соседнюю комнату. Санузел и ванна, наполовину заполненная калом. Покрутил кран — вода, конечно, не идет.
— Будьте людьми! Дайте ширнуться, — ныло существо.
— Ты кто? Как тебя зовут?
— Тина. Тина Керн.
— А что здесь делаешь?
— Непонятно?
— Нет.
— Дурь на мне испытывают, вот что. Я здесь вместо кролика. Будь человеком, дай дозу.
— Кто еще есть в здании?
— Два дня уже никто не приходит. Парень, что случилось? Ты же не из этих.
— Этих позавчера повязала полиция. Дом собираются сносить, мы из комиссии по переселению жильцов. Ты где живешь?
— Третий год здесь. Зимой в подвале держат, летом здесь. В подвале теплее. Идем, я тайники ихние знаю. Я вам все покажу, только дайте ширнуться, — существо уже влекло меня за руку к лифту. Рваное платье при каждом движении открывало тощие, висячие груди. И вся она была тощая, длинная, нескладная. Палка от швабры. Вешалка.
Втроем мы забились в кабину, и Тина нажала клавишу подземного гаража. Зрачки у нее были огромные, во всю радужку, а руки дрожали. И вся она дрожала. Ломка после карата.
— Давно ломает? — спросил я.
— Четыре года.
— А сколько тебе лет?
— Двадцать восемь. Я в пятнадцать на карат села. Когда ломка началась, сутенеру одному задолжала, он меня сюда продал.
На два года моложе меня, а выглядит на десять старше.
— У тебя родные есть?
— Никого у меня нет. Неужели не понятно? Зачем им кролик с родней? Чтоб родня разыскивала?
Двери раскрылись, и Тина заметалась по гаражу.
— Что будем с ней делать? — спросил я у Тимоти.
— А ничего. Дадим полсотни — и пусть идет на все четыре.
Двери раскрылись, и Тина заметалась по гаражу.
— Что будем с ней делать? — спросил я у Тимоти.
— А ничего. Дадим полсотни — и пусть идет на все четыре.
— И куда она пойдет?
— А какое тебе дело?
— Никакого, — уныло согласился я и поплелся разыскивать Тину.
Тина, стоя на четвереньках, вылизывала лужу на полу.
— Ты что делаешь?
Она замахала на меня ладошкой и всосала остатки жидкости. Поднялась на ноги, повернула ко мне счастливое лицо. Прямо на глазах происходила удивительная перемена. Словно в спущенную резиновую куклу воздух накачали. Глаза блестят, улыбка от уха до уха, в движениях появилась грация.
— Чучело! С пола-то зачем?
— Копы все тайники очистили, — она уже оглядывыла себя, выгибая шею. — И на самом деле чучело! Пить как хочется! И нажраться бы от пуза!
— На третьем этаже я видел шкаф с женскими тряпками, — сообщил Тимоти.
— Покажешь? — Тина подбежала к пожарному гидранту, приоткрыла вентиль и жадно пила, подставив лицо под струю.
Такие дела. Два дня без воды. Сначала доза, потом утолить жажду.
Напившись, она замотала головой, стряхивая брызги и сверкнула улыбкой.
— Меня зовут Тина, — она сделала книксен. — А вас как?
— Тимоти, — представился Тимоти. — Можно — Тим.
— Гнус, — сказал я.
— Тим, ты обещал что-то показать! — она уже тащила его за руку к лифту. Тощий, ногастый, рукастый жизнерадостный щенок. Каратистка. Наширявшаяся каратистка. Прямо с пола. Из лужи. Я попытался почувствовать отвращение — и не смог. Когда-то она была именно такой — жизнерадостной, открытой, веселой. Сколько ей осталось? Лет пять, не больше. Сейчас двадцать восемь, будет тридцать три. Возраст Христа.
Я неспеша поднялся на третий этаж. Тимоти нашел быстро. Он курил у окна. Не помню, когда Тим последний раз курил.
— Она в ванной, — сказал Тимоти. Холодная идет слабо, но чистая, а горячая хорошо, но ржавая. Чуть теплая.
Он еще долго что-то говорил. Про фильтры очистки, про пластиковые трубы… Какие, к черту, фильтры, если через неделю дома не станет.
Я достал предпоследнюю сигару, скусил кончик и прикурил от золоченой зажигалки. Стена резервуара за окном возвышалась словно стена средневекового замка.
— Она каратистка, — сказал Тимоти, растоптал окурок и отобрал у меня сигару. — Спасибо.
— Сигары не курят взатяжку.
— Она каратистка, понимаешь ты это, или нет?
Нет, средневековые замки делали не из бетона. Из камня, из кирпича, но не из бетона. И башенок наверху нет.
— Ты меня слушаешь, или нет? Скажи мне, ну что ты с ней будешь делать? Мы же как ежики пахать будем!
— Ежики не пахают.
— Не пашут. Грамотей.
Я машинально обстучал карманы, но курева не нашел. Сигары — не курево. А курить я завязал. Два года назад.
— Тим, ты же все понимаешь.
— Мальчики, не оборачивайтесь, я голая! — прозвучал за спиной жизнерадостный голос. — О! расческа нашлась! Все, можете повернуться!
Мы повернулись. Тина оделась в спортивный костюм и расчесывала волосы. Она была до синевы бледная. Раньше это маскировалось грязью. Плоское лицо северных народов, но не круглое, а вытянутое, красноватый оттенок кожи индейцев, типично французский носик — да в ней перемешалась кровь всех наций. Теперь она с веселой яростью расчесывала мокрые, спутанные волосы.
— Есть хочешь?
— Еще как! Слона слопаю.
Тимоти протянул ей сотенную бумажку. — Иди, подзаправься.
— А вы?
— Мы на службе. Ты забыла? Жильцов выселяем.
— А-а… Я последняя. Чес-слово!
— Тина, если бы мы не поднялись на последний этаж, ты умерла бы от жажды через пять дней, — сказал я. — Это наша работа.
Зрачки у нее были абсолютно нормального размера. По внешнему виду — просто веселая девчонка. Это после полной дозы. Я скинул два года с отведенных ей пяти лет жизни.
— Я мигом! Мальчики, вам что принести?
— На твой выбор, — буркнул Тимоти,
— Она не вернется.
Тимоти с яростью обрушил на замок удар кувалды.
— Она каратистка. Некогда нам с ней заниматься. Ну некогда — и все! Куда ты ее денешь? В лечебницу? А денег у тебя хватит? В хоспис? Туда она и сама дорогу найдет.
В наркохоспис никому не пожелаю попасть. Кормежка, койка, четыре часа легкой работы в день — для тех, кто не на последней стадии — и любая наркота без ограничения. Год, максимум полтора — и ты покойник. Гуманно. Ты сам выбрал этот путь. Государство тебе помогает пройти его до конца. Все довольны. Ты попал в рай, государство в кратчайший срок избавляется от балласта.
— Ты хотя бы две сотни ей дал.
— Где ты видел две сотни одной бумажкой?
— Спасибо, Тим.
— За что?
— За то, что не дал две сотни одной бумажкой. Открой мою дверь.
Яростный удар кувалдой.
Мы спустились уже до 13-го этажа, когда лифт пошел наверх. Потом вниз, с частыми остановками.
— Вернулась, — произнес Тимоти. — Ну чего рожу перекосил? Ты ведь хотел, чтоб она вернулась.
Лифт остановился на нашем этаже.
— Парни! Вы здесь?
— Здесь! — откликнулся Тимоти.
— Я пиццу принесла! И еще кое-что!
Кое-что оказалось тремя бутылками легкого виноградного вина и двумя картонными пакетами всякой снеди. Мы нашли квартиру с мебелью. Тина сдернула со стола пыльную, в пятнах, скатерть, смахнула ею пыль со стульев и швырнула в угол. Высыпала на стол содержимое пакетов. Шоколадки, огурцы, пирожки, фрукты, сосиски, запеченые в тесте и конфеты россыпью. Из кармана появились пластиковые одноразовые стаканы, кучка мятых купюр и мелочь.
— Сдача! — заявила Тина. От сотни осталось не больше двадцатки.
— Оставь на карманные расходы, — сказал Тимоти.
— Спасибо! За мной не заржавеет!
— За что пьем? — поинтересовался я, разливая по стаканам.
— Как за что? За мое освобождение из лап кровожадных разбойников!
— За это можно выпить, — согласился Тим, и мы выпили. Потом выпили за освобождение из лап свирепых одноглазых морских пиратов. Потом — за побег из ложи вольных каменщиков. Потом — за освобождение от цепей на галере, за удачный побег из гарема турецкого султана, и, под конец, когда пицца и сосиски уже кончились — за здоровье. Вино было легкое, на нас с Тимоти совсем не действовало, но Тина слегка запьянела. Порозовели щеки, развязался язык, глазки так и сверкали.
— А знаете, мальчики, я вас сначала за гангстеров приняла. Решила, что внизу разборка с конкурентами была, и вы зачищать пришли. А потом за полицейских вас держала. Думала, вы от меня избавиться хотите. Думала, вернусь, а вас нет. Кто вы на самом деле?
Мы переглянулись с Тимоти.
— Тина, ты абсолютно права! — громко зашептал я. Мы наемные киллеры. Я шеф, а Тимоти — мой телохранитель. Правильно, Тим?
— Так точно, шеф!
— Меня зовут мистер Москито. Смерть Москито! Нам поручили перестрелять всех мафиози, взорвать к чертям собачьим этот наркозавод, а заодно водокачку.
Серебристый смех рассыпался по комнате.
— Киллер с телохранителем! Такого даже мой дедушка придумать не мог! Перестрелять, а потом взорвать! Ой, не могу! А водокачку — зачем?
— Чтоб не гудела! — решительно произнес Тимоти.
— Правильно! — одобрила Тина. — С нее надо начать.
— Решено! — сказал я. — С завтрашнего дня взрываем водокачки.
— Парни, а на самом деле, что вы здесь забыли? Если не секрет, конечно.
Мы опять переглянулись с Тимоти.
— У тебя на верхнем этаже вода была? Не было. Выгляни в окно. Что видишь?
— Водокачку.
— Ее решено расширить. Этот дом снесут, и здесь второй насосный зал поставят.
— Так вы не шутили, что дом расселяете…
— Тина, дорогая, какие шутки в рабочее время! А ты чем займешься?
— Придумаю что-нибудь. Не пропаду. Есть одна древняя профессия. Меня здесь хорошо натаскали.
Я посмотрел на Тимоти. Он пожал плечами. Мол, сам решай.
— Для начала поживешь у нас. Отдохнешь, а там видно будет.
— Как прикажете, шеф! — весело отрапортавала она. — Кстати, я столько ночных игр знаю! Здесь это называлось: «Отработать дозу». Скучно не покажется!
— Тина…
— Гнус, не будь моим дедом. Вы мне жизнь спасли. Я вам по гроб обязана. Чем могу, тем и отблагодарю. Хоть раз за два года по взаимному согласию. Знаешь, как приятно!
Я покраснел, а Тимоти заржал.
— Ну, Тина, ты его уделала! Чтоб Гнус покраснел! Я такого пять лет не видел!
Тимоти зачем-то аккуратно составил пустые бутылки в угол. Тина сказала, что пошустрит насчет вещей и подождет нас внизу.
— Что я в ней нашел? — спросил я у Тимоти.
— Олух царя небесного! Ты понимаешь, что это глупо?
— Что?
— Посмотри на себя в зеркало.
Я открыл дверцу шкафа и посмотрел на себя в зеркало.
— Влюбленный болван! — прокомментировал Тимоти. — Ты хоть понимаешь, что она сдохнет через три-четыре года? А до этого из тебя все соки высосет!
Зря он так сказал. Только завел меня.