Александр Абрамов, Сергей Абрамов
Четыре цвета памяти
БЕЛЫЙ
В конце июня во второй половине дня — точное время до десятых секунд включительно вы найдете в июньских комплектах газет — все астрономические станции Советского Союза зарегистрировали появление в земной атмосфере небольшого космического тела — метеорита, прочертившего в своем падении гигантскую светящуюся линию, особенно хорошо наблюдавшуюся на фоне низкой облачности в центральном районе европейской части СССР. Падение метеорита, весьма незначительного по своему объему, произошло в непосредственной близости от Москвы, в шести километрах от Киевского шоссе, в дачном поселке Марьясино, на территории одного из местных садовых участков. При падении метеорита наблюдались интересные атмосферные явления, причины которых пока еще не ясны. Самый метеорит, равно как и место его падения, был обнаружен и обследован специальной комиссией Академии наук СССР. Данные наблюдений в настоящее время тщательно изучаются.
Котов зябко поежился: на дворе июнь, а спиртовой столбик в термометре еле-еле дотянулся к тринадцати.
Закутавшись в старенький дачный плащ, в котором он так и сидел на веранде, он снова, в какой уже раз, оглядел шахматную доску с расставленными на ней фигурами. Нелепая партия! Как мог человек, игравший белыми, не начинающий, а опытнейший турнирный боец, довести ее до такой катастрофы? Ведь иначе положение белых и назвать было нельзя. А они все-таки на что-то надеялись. На что? На вечный шах? Котов еще раз подсчитал варианты и развел руками: даже Петросян или Таль не спасли бы партию белых. А все-таки что-то было в этой партии, какая-то загадка, какой-то намек. Какой?
«Не по зубам орешек, товарищ следователь, — подумал вслух Котов и машинально повертел в руках белую пешку. — Проигрывают белые. В любом варианте. И нечего голову ломать: все ясно — и дело и партия». Он со злостью швырнул пешку в коробку с шахматами и встал. А все-таки темнота. Не мог Логунов проиграть Андрею, да еще так проиграть. Не мог!
Он решительно шагнул к лесенке, ведущей в сад, и обомлел. Беспросветно серое небо вдруг рассекла надвое огненно-белая полоса — тоненький луч прожектора, искривленный в воздухе неведомой прихотью оптики. А самый воздух вдруг наполнился оглушительным, яростным свистом, мгновенно сдавившим барабанные перепонки, и мимо остолбеневшего Котова пронесся раскаленный сфероид — точь-в-точь шаровая молния величиною в бильярдный шар. Пронесся и упал в клумбу возле сарая со всякой всячиной, разметав добрую тонну земли. Котов невольно присел, ожидая взрыва. Но все было тихо. А яркая полоса, расколовшая небо, расплывалась и таяла в облачном свинце над пиками елок.
И в двадцати шагах от Котова там, где скрылся в земле раскаленный шар, вздымалось и нарастало белое зарево.
«Пожар!» — мелькнула мысль.
Но то был совсем не пожар. Ничто не горело, нигде не прорывались желтые языки пламени, не потрескивала высохшая древесина, не клубился дым. Деревья не пожухли и не почернели, сарайчик стоял целехонький, только в полуметре от него на месте развороченной клумбы с гвоздиками зиял трехметровый кратер с земляным валом вокруг. А над кратером растекалось в воздухе что-то прозрачно сверкающее, как подсвеченный изнутри фонтан. Чем больше смотрел на него Котов, тем больше изменялся он у него на глазах. То свертывался ослепляюще белыми лепестками, как кувшинка в ночном тумане, то раздувался в воздухе огнедышащим шаром. Чаще всего шар сплющивался снизу, образуя ровный купол-полусферу, пламенеющую внутри.
Котов шагнул по дорожке к этому странному пламени и вскоре остановился: навстречу ему дохнуло жаром. «Ближе не подойти, — подумал он, изжаришься».
Он услышал скрип калитки и обернулся. По дорожке к дому спешил его сосед Родионов, полковник в отставке. Неожиданное событие, нарушившее ленивое спокойствие вечера, застало его на улице.
— Повезло тебе! Гость из космоса!
— Незваный гость. Чуть сарай не спалил.
— Зато согрел. По-сочински парит.
— В самом деле тепло, — удивился Котов и сбросил на перила плащ.
А за оградой уже шумела увеличивающаяся толпа, пока что не решавшаяся просочиться в калитку.
— Здорово, старик, — возник перед Котовым Славка Шадрин, археолог-неофит, коротавший первый свой отпуск на даче у родителей. — Не обошли тебя мировые катаклизмы.
Потом в калитку боком протиснулся худощавый брюнет лет сорока, рано поседевший и оттого выглядевший едва ли моложе Родионова. Котов знал его: Микульский, нейрофизиолог из голубой дачи напротив. Работал где-то в университетских клиниках и сюда наезжал случайно и редко. Соседи по улице называли его крупным специалистом, что, возможно, и соответствовало действительности: не так уж много у нас сорокалетних профессоров.
— Что скажете? — спросил Котов, пожимая сухощавую руку Микульского.
— А что говорить? — перебил Славка. — Подумаешь, событие: обыкновенный метеорит.
— Едва ли обыкновенный, — заметил Микульский. — Свечение неклассического типа. Одна только спектрограмма может многое рассказать, когда он остынет.
Сквозь толпу на улице прорвался в сад еще один гость: толстяк председатель садового кооператива уже успевший позвонить в Москву. Войдя, он тотчас же замкнул на замок калитку и подошел к дом почему-то на цыпочках.
— Едут, — сказал он, отдышавшись. — Уже полчаса, как выехали. Скоро будут.
— Кто? — спросил Славка.
— Из комиссии по метеоритам, — толстяк воззрился на белое пламя.
— Клад, — сказал Славка, деловито нахмурившись и подмигивая Микульскому. — Из чистого золота шарик.
— Да ну? — удивился толстяк. — Самородок?
— Кто знает? — принял эстафету Микульский. — А вдруг из урана? Тогда все мы и они, — он кивнул на толпу за оградой, — находимся в непосредственной опасности. При расщеплении ядер урана выделяется большое количество радиоактивного вещества. Пока еще неизвестен характер излучения.
Толстяк, даже не дослушав, уже пятился к калитке и тотчас же исчез за оградой.
— Граждане, — голос его дрожал, — скопляться не советую. Может быть радиация. Никто не знает.
Толпу у забора словно ветром сдунуло, а Славка даже отступил к веранде. От неожиданности Родионов и Котов переглянулись.
— Вы пошутили, конечно, Феликс Юрьевич? — осторожно спросил последний.
— Да как вам сказать, — сдержанно ответил Микульский. — Хотел пошутить. Но, честно говоря, не уверен. Может быть, это чисто оптическая иллюзия, а возможно, эта световая пульсация сопровождает какое-то проникающее излучение. Счетчиков ведь у нас нет — не проверишь.
Ждать не пришлось. У калитки затормозила голубая «Волга», и в сад ворвался кряжистый, густоусый старик. Он потоптался у калитки и, обернувшись к машине, не закричал — взмолился:
— Скорее, Коля! Ничего подобного мы с вами еще не видели. Рентгенометр быстро!
Из машины, согнувшись, вылез долговязый Коля с черным пластмассовым ящиком на груди. Оба, не здороваясь и не глядя на стоявших у дома, бросились к яме. Несколько секунд они стояли молча, не подходя слишком близко к огню или свету, потом Коля начал производить измерения.
— Ну как? — спросил усач.
— Порядок, — сказал Коля.
— А точнее?
— Радиации нет. Стрелка на нуле.
— Бета- и гамма-излучение проверил?
— Что я, маленький? — обиделся Коля.
— Ну, хорошо-хорошо, — заторопился усач. — Сделаешь спектрограмму, а сюда кинокамеру… Температуру проверил? Сколько?
— Тридцать два!
— ТЭЦ, а не камешек, — сострил Славка.
Тут усач словно впервые разглядел собеседников.
— Простите, — сказал он, — забыл представиться. Профессор Лазарев из комиссии по метеоритам. А это лаборант, — он кивнул в сторону Коли. — С кем имею честь?
Стоявшие у дома назвали себя. Услышав фамилию Микульского, Лазарев поморгал, глазами, что-то вспоминая.
— Микульский… Микульский, — повторил он. — Физикохимические основы подсознательной памяти?
Микульский засмеялся.
— Угадали.
— Очень уж много неясного, — сказал профессор. — Странный метеорит. Да и метеорит ли это? Кто-нибудь наблюдал за его падением?
— Я наблюдал, — ответил Котов и стал рассказывать.
Лазарев слушал, не перебивая, иногда помечал что-то в маленькой записной книжке.
— Это и странно, — он поднял голову от записей. — Метеорит может достигнуть поверхности земли только при малых скоростях падения, порядка пятнадцати-двадцати километров в секунду. Но в этом случае он должен быть лишь чуть теплым, а этот… — он замолчал, машинально перелистывая записную книжку.
— Как вы его заметили? — спросил Микульский.
— При входе в атмосферу.
— Данные радиолокации?
— Обычное радиоэхо. Ионизированный след с высоты ста с лишним километров.
— А спектр?
— Довольно необычный.
— Линии ионизированного кальция?
— Их нет.
— А какие звуковые эффекты наблюдались при падении?
— Свист, и только. Оглушительный свист. И тишина. Ни грома, ни взрыва. Только свет.
— Н-да… — задумчиво протянул профессор. — Нужен еще один глаз.
— Чей? — спросил подошедший Коля.
— Придется ехать за академиком.
ЖЕЛТЫЙ
После того как профессор уехал, компания разделилась. Славка с Микульским пошли смотреть метеорит, а Котов и Родионов поднялись на веранду. Последний тотчас же обратил внимание на партию, оставленную Котовым все в той же позиции на доске.
— Сам с собой играешь? — засмеялся Родионов. — Ну и нагородил.
— Не моя партия, — сказал Котов.
— Вижу. Сапожник белыми играл.
— Умер этот сапожник. А он, между прочим, кандидат в мастера.
Родионов посмотрел на доску, потом на Котова.
— А играл с кем? С Ботвинником?
— С мальчишкой играл, с племянником. И не играл, а учил. Ферзя вперед давал. А партия эта не просто партия, а вещественное доказательство.
— Чему?
— Тому, что племянник находился в одной комнате с дядей, когда у того начался сердечный приступ, не помог ему, не вызвал врача, а ушел с пачкой дядиных кредиток из письменного стола.
— Так что же здесь думать? — удивился Родионов.
— А ты видишь партию? Старший Логунов играл белыми — это доказано. А мог так играть кандидат в мастера?
— Не мог. Впрочем… если конем e на g4?
— Ну, шах. А дальше?
— Еще шах.
— Прикидывал. Ерунда получается. Никчемная серия шахов, король черных на g1 и — привет, как говорится.
— Жаль, — вздохнул Родионов. — Красивая комбинация, если бы слева подкрепить. Да нечем.
Мысль Котова упрямо возвращалась к злосчастной позиции белых. Что-то в ней смущало его, раздражало, заставляло снова и снова перебирать возможные варианты. Что-то знакомое было в этой позиции, где-то он уже видел ее. Где?
— Все та же позиция? — подмигнул Родионов. — Вечный шах ищешь?
— Ищу.
Котов спустился в сад и побрел по дорожке к сараю, но вдруг остановился в изумлении.
Свет менял окраску.
Снизу словно поднимался желтый туман, заполняя серебристую полусферу. Он как бы клубился внутри, образуя странное вихревое движение. Купол становился матово-желтым, а в глубине его вспыхивали золотистые огоньки, как бенгальские искорки.
«Никак прохладнее стало? — подумал Котов. — Не парит, подойти можно». Он осторожно подошел ближе — стало ничуть не жарче. Шагнул на вздыбленный край ямы и протянул руку — не обожгло. Только нагретый воздух пахнул в лицо и в глазах замелькали танцующие огни. Он нагнулся над ямой, и свет ударил ему прямо в лицо.
Он зашатался, но выпрямиться уже не смог.
«Сейчас упаду», — подсказала мысль.
Но он не упал.
Желтый вихрь все еще кружился перед глазами, расплываясь в нагретом воздухе. Земля странно скрипнула под ногами. Котов удивленно взглянул вниз и увидал… паркет. Комнатный паркет, натертый до блеска. Он даже заметил выбоину в паркетной дощечке: сюда он как-то уронил со стола тяжелое пресс-папье.
«Так ведь это же было в Москве», — испуганно вспомнил он и оглянулся, рассчитывая увидеть знакомую картину сада. Но его окружало другое: обеденный стол, покрытый литовской скатертью, телевизор в углу, стеллажи с книгами и большое, в человеческий рост, зеркало у стены. Непонятно, почему он вдруг очутился в своей московской квартире. И так все ясно виделось. Сон? Может быть, он задремал, сидя на ступеньках веранды. Но ведь он прямо прошел в сад к желтеющему зареву над кратером у сарая. Он вспомнил, как удивился, что купол изменял цвет, пожелтел, как заклубились в нем золотые вихри, как протянутая рука его ничего не встретила и не ощутила: ни жара, ни пламени. Потом он заглянул вниз и… очутился у себя дома в Москве.
Нет, он все помнил, ни на одно мгновение не терял сознания, чудо произошло мгновенно, естественно и прозаично, как смена кадров в кинематографе.
Он огляделся вокруг и вздрогнул. Не от страха — от изумления. К зеркалу был придвинут телевизорный столик, а телевизор вопреки законам тяготения стоял или, вернее, висел в воздухе на прежнем месте. На столике же стояла доска с шахматами. При этом половина ее находилась в комнате, а другая половина продолжалась в зеркале. Именно, продолжалась, а не отражалась. Зеркало, как простое стекло, разрезало партию: белые вели игру из комнаты, черные — из Зазеркалья. А вместе они занимали знакомые клетки в знакомой позиции, которую он только что показывал Родионову на дачной веранде.
Котов подошел ближе и склонился над этой «двойной» доской.
— Так не бывает, — сказал он тихо.
— Бывает, — раздалось в ответ.
Он поднял голову, испуганно вглядываясь в собственное отражение. Отражение не повторило его движения. Оно просто смотрело на него и улыбалось, явно забавляясь его испугом.
— А интересная у белых позиция, — усмехнулся человек в зеркале.
Котов скривился.
— Издеваешься? Что же интересного в разгроме?
— Ты же знаешь, что у белых не эта позиция, — подчеркнуло отражение в зеркале, — знаешь, только забыл.
— Что-то забыл, — согласился Котов, — но что?
— А ты вспомни.
Котов задумался. Как это было? Телефонный звонок бросил оперативную группу на тихую московскую улочку в районе Чистых прудов. Здесь, в старом доме, в большой и, как принято говорить, густонаселенной квартире примерно в десять часов вечера умер от инфаркта изобретатель Николай Логунов. Группу вызвал старшина милиции, у которого возникло подозрение, что инфаркт был рассчитанно обусловлен и сопровождался кражей крупной суммы денег из письменного стола пострадавшего. Деньги были найдены у его племянника, проживавшего в том же доме. Андрей часто заходил по вечерам к старику посидеть за шахматами, но ни разу не выигрывал.
И в этот вечер он был у дяди. Котов вспомнил торопливый говорок соседки:
«Я подошла к двери: ждала подругу. А он позвонил».
«Значит, вы открыли ему дверь?»
«Конечно. Он прошел к дяде, а я задержалась…»
«Почему?»
«Искала шарфик у вешалки. А у Логунова дверь рядом».
Соседка, конечно, врет. Никакого шарфика она не искала. Просто подслушивала. Племянник просил денег: не хватало двухсот рублей на квартирный пай.
«А Логунов?»
«Засмеялся. Предложил сыграть. Сначала, мол, партию, а потом о деле».
На допросе Андрей утверждал, что дядя все-таки дал ему деньги и он тотчас же ушел, никого в коридоре не встретил.
— Значит, все улики против него, — размышляя, сказал Котов. — Остался у дяди. Сыграли партию. Может быть, даже не одну. Ссора. У старика приступ, а племянник преспокойно уходит с деньгами.
— Значит, ты не веришь в виновность племянника?
— Не верю, — решительно произнес Котов.
— Ну что ж, — миролюбиво откликнулось отражение. — Проверим. Как мы уже понимаем, ключ к тайне в шахматной партии. Узнаешь позицию? Ты, конечно, шахуешь?
— Вечного шаха нет. Я проверил.
— Зачем тебе вечный? Начни с коня, g4. Так?
— Допустим.
— Дальше серия шахов: пешкой h, пешкой g, слоном d, ладьей h, и король черных в панике отступает на последнюю для него линию.
Котов поморщился: сколько раз он прикидывал этот бессмысленный вариант на доске.
— А потом? — устало проговорил он. — Потом король белых добровольно ложится на доску. Чистое туше, как говорят на ковре.
Человек в зеркале встал. Это был тот же Котов, только вывернутый справа налево и почему-то сугубо серьезный, как на торжественных заседаниях.
— Что вы нашли возле тела? — вдруг спросил он.
— Опрокинутую коробку с шахматами.
— И все? — усмехнулось отражение.
— Пожалуй, нет, — вдруг вспомнил Котов. — Ладья и три пешки лежали по другую сторону тела. Левый фланг! — закричал он. — Все ясно. Падая, он сбросил их с доски.
Последние слова он произнес как стихи. Все в нем пело.
— Ну вот и вспомнил, — спокойно констатировал зазеркальный его собеседник. — И сообразил. Конечно, ладья а и три пешки abc стояли на своих местах. Он не играл с племянником. Он в одиночестве разбирал классическую партию Ласкер — Томас.
Котов раскрывал и закрывал рот, как рыба на берегу, силясь что-то вымолвить, и не мог.
— Что с тобой? — услышал он.
Но ответить не успел. Ему показалось, что отражение в зеркале вдруг приобрело черты Родионова.
ЗЕЛЕНЫЙ
С того момента, как Котов спустился в сад, и до того, когда его отсутствие заметили на веранде, прошло не более пяти минут. Родионов первый увидел его у светящегося купола и сначала даже подумал, что он вопреки законам равновесия не стоит, а висит над ямой с метеоритом. Он подхватил его под руки и тут только заметил, что Котов как бы очнулся, а до того стоял не шелохнувшись и с закрытыми глазами.