И тогда, по крайней мере, одно становится точно понятным: я не ем жареного мяса.
Вы думаете, этого мало? Неправда. Вообще-то говоря, на этом можно построить цельное и внятное мировоззрение. Такое, что другим завидно будет.
Я вам говорю: только последовательность делает человека цельной личностью. Собственно, поэтому, например, англичанин записывается в крикетный клуб. Крикет ему, может, нужен как собаке пятая нога, но зато от регулярной оплаты членских взносов у него возникает ощущение порядка. А оно дорогого стоит.
В детоксикации по методу Лизы Джине, безусловно, был порядок.
За неделю до отъезда в Испанию, где Лиза проводит свои камлания осенью и весной (зимой она принимает на Бали, а летом на вилле в Уэльсе), мы с женой получили от нее письмо, где сухо, но подробно были изложены обстоятельства нашей будущей испанской жизни.
Подъем в семь утра. Огуречный сок. Прогулка. Сок, йога. Обед. Прогулка - и так до восьми вечера каждый день.
Кроме того, нам ультимативным образом рекомендовали взять с собой свитера, легкую обувь, солнечные очки и воздержаться от книг. «Как показывает практика, - писала Лиза, - это будет только лишний вес в ваших чемоданах». Жизнь - это движение (- 3 кг)
Железнодорожный вокзал в Малаге1 был чист, тих и пустынен, как будто в городе был объявлен то ли карантин, то ли саммит «Большой восьмерки».
Нас встречал меланхолично-худой бородач на старой «Тойоте». Он оценил мои габариты и убежденно и даже с каким-то раздражением сказал: «Лиза сделает тебя другим человеком».
Побережье Андалусии ничем не отличается от других новозастроенных средиземноморских побережий: частокол гостиниц, изумруд полей для гольфа, реклама ресторанов. Примерно один и тот же вид на протяжении часа быстрой езды. Через час мы свернули с главной дороги на проселочную и запетляли по горам. Еще через пол-час^ въехали в крошечный городок Гаусин, на
Малага - крупный порт на южном побережье испанской провинции Андалусия. Родной город Пикассо и Антонио Бандераса.
Алексей ЗИМИН ЕДИНИЦЫ УСЛОВНОСТИ окраине которого в тени апельсиновых и оливковых деревьев пряталась построенная в мавританском стиле вилла.
Выйдя из машины, я тут же закурил. Но шофер посмотрел на сигарету в моих руках так, что лучше бы я, ей-богу, на его глазах раздулся еще на один центнер. «Лиза сделает тебя другим человеком», - со злобным оптимизмом сказал он.
Тут, собственно, и появилась Лиза - маленькая, юркая, очень симпатичная блондинка в короткой джинсовой юбке и модных унтах с рыбьим мехом.
«Сейчас вам покажут вашу комнату, потом сок, а потом хайкинг. Опаздывать нельзя», - сказано это было таким тоном, что стало понятно: этот человек серьезно настроен сделать меня другим человеком.
В окна комнаты стучали тяжелыми ягодами о л ивовые ветви, сок из андалусийских огурцов ничем не отличался от сока из огурцов московских.
Хайкинг под предводительством правой руки Лизы Джине, инструктора по йоге Сюзанны, оказался неспешной и довольно плавной прогулкой по окрестным холмам.
Кроме меня и моей жены на этой неделе де-токсикации решили подвергнуть себя промо-утер из Нью-Йорка Кристина, домохозяйка из Дублина Марлин, продюсер ВВС Виктория, скучающая миллионерша Мария и актриса Кри24 стин Скотт-Томас, известная по «Английскому пациенту», каковым она в данный момент, в общем-то, и являлась.
Инструктор Сюзанна в красках рассказала нам историю своей жизни. Она была замужем. Потом заболела. Потом уехала в Индию. Там с ней случилось просветление, в результате которого, как я понял, исчезли и болезни, и муж. Теперь она счастлива.
У Лизы Джине история оказалась не менее увлекательной. Она была подающим надежды фотографом, но вдруг ее всю покрыло какой-то, извините, паршой. Все врачи, как водится, отступились. Но тут в Лондоне проездом случился один американский натуропат. Он сказал Лизе: бросай все и иди со мной.
Надо отдать должное Лизе, она ни минуты не колебалась. Натуропат научил ее пить огуречный сок и приоткрыл глаза на то, как устроен обмен веществ и вообще мир. Парша исчезла, Лиза бросила фотографию и теперь учит так драматически доставшемуся ей знанию всех желающих.
После таких историй огуречный сок пился как-то особенно вдохновенно. Жизнь - это унисон (- 1,6 кг)
(Вечером перед всеми нами выступала Лиза. Ее речь была горяча и обличительна. Надо сказать, она умеет держать аудиторию. Даже я, по25
Алексей ЗИМИН ЕДИНИЦЫ УСЛОВНОСТИ нимая ее торопливый, беспощадный английский через слово, был, чего греха таить, заворожен нарисованными ею картинами. А картины были такие.
Мы сами не понимаем, что творим. А давно уже пора бы выучиться понимать. Есть вещи, которые убивают нас. Есть - которые только ранят. И мы совершенно не делаем между ними различия, хоть и давно пора. Вся беда в том, что мы не умеем слушать собственный организм. Мы часто выдаем свои собственные грязные желания за потребности организма, а это не так. Вот вы, спросила Лиза, чего сейчас, к примеру, хотите? Продюсер Виктория хотела шоколада. Актриса Кристин Скотт-Томас преступным образом жаждала большую кружку пива. Меня обуревало сразу столько непристойных желаний, что я поблагодарил Бога за то, что не в ладах с разговорным английским.
«А ведь именно эти желания, - давила на самое больное место Лиза, - делают нас слабыми. Вот иди сюда, Виктория».
Виктория нерешительно вышла. «Согни руку, я попробую ее распрямить, а ты сопротивляйся». Виктория сопротивлялась, и действительно у Лизы с ее рукой мало что вышло. «А теперь, Виктория, я прижму к твоей щеке шоколад, а ты продолжай сопротивляться». Лиза сделала все, как обещала, но Виктория с шоколадом у щеки сдалась без боя. Это было удивительно наглядно. Со мной был проделан тот же фокус, но с участием пачки «Мальборо», и я - при всем своем равнодушии к этой марке сигарет - сдался, как вишист-ская Франция перед превосходящими силами Третьего рейха.
«А еще важно понимать свое дыхание, - продолжала витийствовать Лиза. - Только рассчитав все силы и взяв только то, что тебе действительно нужно, можно пойти вперед».
На лицах собравшихся была невыразимая печаль от осознания собственной никчемности. Никто уже не хотел шоколада. Жизнь - это холмы (- 3,4 кг)
Следующие три дня стали для меня тяжелым испытанием. Я, давно уже не ходивший дальше, чем от Патриарших до редакции на Пушкинской площади, накручивал по пятнадцать километров в день по серьезно пересеченной местности.
Я, давно уже не поднимавший ничего тяжелее бокала монтепульчано, вынужден был задирать в какие-то невообразимо далекие небеса свои ноги, оказавшиеся такими тяжелыми и чужими.
На второй день у меня пропали все желания, кроме одного: поскорее сбежать отсюда и вернуться в привычный мирок без сверхусилий, без йогического «приветствия Солнцу», без километрового подъема под углом в шестьдесят градусов.
Честно говоря, если бы я не видел, что все то же самое с легкостью проделывает моя хрупкая жена и не менее хрупкая, но в два раза стар ше Кристин Скотт-Томас, я бы, наверное, драпанул.
Сел бы в машину и уехал в город Ронда1. С его узкими теплыми улицами, где запах ладана мешается с ароматом тушеной фасоли.
Ведь, кроме шуток, еще очень хочется есть. Кормят у Лизы, конечно, хорошо. Я бы даже сказал, великолепно кормят. Но все это только сырая еда. Салаты, протертые супчики. Субтильная, исключительно овощная кухня, пародирующая темы кухни «развратной», несырой и неовощной. Основные блюда здесь изображают не самих себя, а лазаньи, гамбургеры, шашлыки.
Интересно, почему новая кулинария не может обойтись без образов старой? Это что - комплексы вроде введенных Сталиным офицерских погон взамен уничтоженного офицерства? Обезьянничанье, как сатанинские ритуалы, повторяющие и перевирающие литургию?
Что-то подобное, видимо, чувствовали и остальные участники нашего собрания. Продюсер Виктория тайно передала моей жене для меня банан и яблоко. Она, оказывается, уже два дня ночью воровала фрукты из холодильника.
1 Ронда - крошечный город в андалусийской глуши. Родина боя быков - корриды. Кроме этого, знаменит глубоким ущельем, которое живописно рассекает город надвое. Через ущелье переброшен каменный мост, вид с которого на висящие над пропастью домишки является важным туристическим аттракционом.
По вечерам Лиза меж тем сгущала краски. Нам рисовались картины продовольственного разврата и нас, погрязших в этом жутком углеводно-белковом свистоплясе. Но мы должны сопротивляться, говорила Лиза, должны знать, что нам нужно, а не то, чего нам хочется. Однако не все правильно поняли ее слова, некоторые сердца дрогнули и не выдержали. Проснувшись на пятый день, мы обнаружили, что продюсер Виктория и домохозяйка из Ирландии Марлин позорно бежали обратно в юдоль скорби, в мир, наполненный шоколадными конфетами. Жизнь - говно (- 3 кг)
В последние два дня мне стало значительно лучше. И это при том, что мое меню состояло только из йоги, прогулок и огуречного сока. При этом Лиза назначила всем клизму, а я не большой любитель перистальтических ощущений.
Но зато появилась какая-то легкость и безмятежность. Пятикилометровый марш по горам я преодолевал, как будто у моих ног вдруг выросли маленькие, пустячные, но крылья. Я впервые за много лет сумел сделать мостик и стойку на голове. И вообще, во всем моем неказистом теле было ощущение такой свежести, будто там подробно попрыскали антиперспирантом.
В последний день я с таким удовольствием поставил себе клизму, что мне даже стало как-то неловко. И, что самое гнусное, в общем-то, не
Алексей ЗИМИН ЕДИНИЦЫ УСЛОВНОСТИ хотелось уезжать. Я бы так и остался здесь - со всеми этими клизмами, разговорами о пагубе, овощными гамбургерами, изнурительным хай-кингом и приветствием Солнцу, после которого очень болят лодыжки.
На самом деле я мало что понял из метаболических рассуждений Лизы Джине. Но как минимум одна вещь мне стала понятна.
Человек - даже после всего, что с ним случилось, - это все равно податливая глина.
А красота и здоровье - это не данность, а тяжкий труд, работа над ошибками, хрупкая маска, камуфляж, который, как Пизанская башня, нуждается в регулярных подпорках из депиляции, физических упражнений и накладных бюстов. Стоит только ослабить напряженное внимание - и красота ускользает, растворяется в складках подкожного жира, исчезает в злокозненных волосках, проваливается в расщелины преждевременных морщин. Красота - это в определенном смысле насилие, город, построенный на болоте, хлипкая плотина, едва сдерживающая естественный поток вещей и событий. За полтора месяца, если считать с начала эксперимента, я похудел на пятнадцать килограммов. Врачи говорят, что у меня странным образом восстановился метаболизм. Что организм как бы забыл, что с ним было до того, и начал жизнь с новой страницы.
Но я-то знаю, что это не так. Организм, может, и забыл. Но я-то помню. Смерть - это наука забывать. Жизнь - сложное умение помнить. 3 язык,
ИЛИ КАК ПРАВИЛЬНО: «ЕСТЬ» ИЛИ «КУШАТЬ»
Дружеский ужин малознакомых людей - серьезное испытание. Если не завести интересного разговора во время аперитива - шансов дожить до десерта будет мало. Я стоял с бокалом про-секко в руке и думал: что бы такое сообщить серьезной даме, которая в двух шагах от меня сосредоточенно вылавливала оливку из бокала с мартини. «Хм», - сказал я.
Она с любопытством обернулась в мою сторону.
«Наверное, скоро нас позовут есть», - сказал я и, для того чтобы мои слова звучали убедительно, зачем-то поднял бокал, как это делают после произнесения тоста.
«Вы говорите «есть»? - вдруг парировала дама. - Это хорошо». «Да, тут неплохо готовят. Я…»
«Готовят здесь ничуть не лучше, чем в других местах. Я о другом». - И тут дама с оливкой рассказала мне, что люди делятся на две лингвистические расы. В одной расе говорят «кушать», в другой - «есть». И им не сойтись никогда.
Потому что те, кто говорит «есть», - соль земли и надежда мира. Говорящие «кушать» - скользкие твари и проклятие планеты.
Не то чтобы я был удивлен этим категорическим противопоставлением. Меня удивил его пафос.
Пустое, хрусткое слово «кушать» дама произносила с содроганием почти болезненным. То, что для меня было пустым звуком, для нее - сама боль и ушиб. Слово, которое совершенно цензурно существует в русском словаре, для нее звучало как плебейское насилие над языком, решительно невозможное в речи человека, как она выражалась, «нашего круга».
Лингвистический пуризм - явление распространенное. Касты, социальные страты, воровские шайки всегда вырабатывают свое собственное арго, особый язык, позволяющий моментально отсекать «чужих». Как вы сказали - «звоните» или «звоните»?
Ударение на первый слог может закрыть для человека многие двери. Одна моя знакомая была готова терпеть практически любые закидоны своих домработниц. За исключением воровства и глагола «звоните». И за воровство, и за глагол было одно и то же возмездие: увольнение.
Казалось бы, деньги, успех дают человеку возможность пренебрегать такой условной вещью, как язык.
Кому какая разница: куда и как ты ударяешь глаголы. Не все ли равно: ешь ты или кушаешь, если на твоем банковском счету, допустим, двести миллионов единиц условности.
Однако деньги бывают разные: новые и старые. И если старые деньги открывают перед тобой любые двери, то новые, как это обычно бывает в странах с устойчивой социальной системой, открывают все двери, кроме тех, за которыми сидят люди со старыми деньгами.
Описание мучительного фейсконтроля, который одна часть богатого общества устраивает другой, можно найти в любом романе Ивлина Во1.
Англия - самый выпуклый образчик деления людей по типу слов и привычек. Но в той или иной степени железный занавес в отношениях между людьми существует и в любой другой стране.
Это система самозащиты. Стратифицированное общество стремится отгородиться друг от друга непреодолимыми стенами не только из бетона, но и из слов.
Скажем, в советском обществе гуманитарная интеллигенция отгораживалась от плебса одновременно латинскими крылатыми выражениями и заборным русским матом.
Мат, казалось бы, есть признак речи низкого сословия. Грузчиков, извозчиков и так далее. Однако парадокс советской антропологии
1 Во, Ивлин - английский писатель. Знаменит сатирическими романами из жизни высшего лондонского общества и драматической сагой «Возвращение в Брайдсхед». состоял в том, что извозчики и грузчики считали эти слова запрещенными, табуированными. Они знали, что так нельзя. Нельзя ругаться при детях, женщинах - это плохо.
В то же время гуманитарии, наоборот, бравировали обсценной лексикой. Есть знаменитый анекдот про Ахматову. Однажды Лидия Чуковская попеняла, кажется, Ольге Берггольц, что та матерится дома у Ахматовой, как извозчик. На что Ахматова ухмыльнулась и сказала: «Ну что вы кипятитесь, Лидочка. Мы же с вами филологи».
Толерантность, либерализм языка вообще вещь парадоксальная. Скажем, в языке английского среднего класса допускается выражение fuck - «ебаться», но табуировано слово cunt - «пизда».
С этим трагическим несоответствием связана чудесная история, описанная в английской прессе. Немолодой уже профессор философии обсуждал в общественном транспорте теорию Иммануила Канта о природе совести, за что и получил по морде от блюстителя нравственности из спального района.
Разучить отдельные запрещенные слова было бы несложно. Проблема в том, что социальная антропология одними словами не исчерпывается. Существуют еще табу на понятия, на темы для разговора. На цвет галстука и так далее и тому подобное.
Скажем, во Франции не принято на домаш-34 них обедах обсуждать еду, подаваемую за столом. Говорить о ней - дурной тон. Потому что домашняя еда должна быть по определению великолепной. Это даже не обсуждается.
С другой стороны, за ужином в ресторане почесать языки на предмет перепелиных язычков и зобной железы теленка - нужно непременно. Потому что после тридцати лет все остальные темы, кроме еды и погоды, слишком болезненны.
Внутри страт существуют и совсем уж надуманные запреты. Скажем, я знаю людей, которые бесятся, когда за столом начинается обсуждение мобильных телефонов. Вроде бы - это нормально. Разговор - это коммуникация. И почему инструмент коммуникации - телефон - не может быть поводом для беседы? В конце концов, люди ведь не могут стать ближе другу к другу, чем это им позволяют слова.
Однако телефоны многими воспринимаются как слишком «низкий», утробный предмет для разговора. Обсуждать их - все равно что говорить о трусах или прокладках. Ведь телефон при всей чудесности его способностей - всего лишь функция, неодушевленная вещь.
Высшее общество в современной России в большинстве своем составляют люди «новых денег». Их арго и табуированность тех или иных тем только начинает формироваться. Но совершенно определенно, если не случится глобальных катаклизмов, - высшая страта уже скоро
Алексей ЗИМИН ЕДИНИЦЫ УСЛОВНОСТИ отгородится от остального народа броней из тысяч понятий и миллионов слов.
Медленно, но верно этот процесс идет. Часто незаметно для его участников. И скоро не только для того, чтобы чувствовать себя равным этой касте, но и для того, чтобы просто понимать ее язык и быть самому правильно понятым, людям с новыми деньгами придется проходить серьезную лингвистическую подготовку. Чтобы не ляпнуть не подумав. Что послужит им потом черной меткой.
Я спросил у своей собеседницы, ненавидящей тех, кто говорит «кушать», что еще отличает людей «нашего круга» от людей «вообще».
Дама улыбнулась: «Люди нашего круга говорят: «жена». Прочие - «супруга». Я, когда слышу из чьих-то уст выражение «моя супруга», сразу отстраняюсь. С такими людьми лучше дела не иметь. Они, как правило, двуличны».