Но она перебила меня, и я не успел. Она сказала:
— Ты опять передумал, Дэн. Ты хочешь получить свой Холодный Сон. Ты поедешь и получишь свой Сон. И ничто на свете не остановит тебя, так ты хочешь получить свой Сон. Ты понял? Что ты должен сделать?
— Я должен получить Холодный Сон. Я очень хочу по…
Я зашатался. Я уже стоял, как столб, больше часа, не шевельнув ни единой мышцей: ведь никто мне этого не приказал. Я начал медленно падать на нее.
Она отскочила и резко сказала:
— Сядь!
Я сел.
Белла повернулась к Майлсу.
— Вот так-то. Буду долбить до тех пор, пока не буду уверена, что он ничего не перепутает.
Майлс глянул на часы.
— Он сказал, что доктор ждет его к двенадцати.
— Времени навалом. Только лучше уж мы сами отвезем его, на всякий случай… Черт возьми!
— В чем дело?
— Времени слишком мало. Я вкатила ему лошадиную дозу, чтобы сработало раньше, чем он мне врежет. К полудню он будет настолько трезв, что сумеет в этом убедить кого угодно. Кроме доктора.
— Может быть, медосмотр в этот раз будет поверхностным. Ведь его медицинский допуск уже подписан.
— Ты же слышал, что он сказал: доктор предупредил, что проверит, не пил ли он. Значит, будет проверять рефлексы, скорость реакции, заглядывать в глаза — в общем, делать все то, чего мы очень не хотели бы. Мы просто не можем позволить доктору делать это. Майлс, ничего не выйдет.
— Может, отложить на денек? Позвоним им и скажем, что он немножко задерживается.
— Заткнись и дай подумать.
Она опять полезла в бумаги, которые я принес с собой. Потом вышла из комнаты, но тотчас вернулась с ювелирной лупой, ввернула ее в глаз наподобие монокля и стала пристально рассматривать каждый лист. Майлс спросил ее, что она делает, но она отмахнулась от него.
Наконец она отложила лупу и сказала:
— Слава богу, что все пользуются стандартными государственными бланками. Дай-ка мне «Желтые страницы».
— Зачем?
— Давай, давай. Хочу уточнить название фирмы. Да знаю я, как она называется, но надо наверняка.
Ворча, Майлс приволок справочник. Она полистала его и сказала:
— Ну, вот. «Мастер иншуранс компани оф Калифорния»… и на каждом бланке есть свободное место. Вот если бы вместо «Мастер» было «Моторз», тогда дело было бы на мази, но у меня никаких связей в «Моторз иншуранс», и потом, я даже не знаю, занимаются ли они анабиозом. По-моему, у них только страхование транспортных средств. — Она подняла голову.
— Майлс, тебе придется отвезти меня сейчас на фабрику, срочно.
— Да?
— Если ты, конечно, не знаешь более быстрого способа раздобыть электрическую пишущую машинку с угольной лентой. Или нет, поезжай и привези ее сам. Мне надо позвонить кое-куда.
Он нахмурился.
— Я, кажется, начинаю понимать, что ты задумала. Но, Белла, это же безумие. Это жутко опасно.
Она засмеялась.
— Это ты так думаешь. Я же говорила тебе, что у меня были неплохие связи до того, как мы с тобой стакнулись. Мог бы ты в одиночку провернуть то дельце с «Манникс»?
— Ну… Не знаю.
— А я знаю. И ты, наверное, не знал, что «Мастер иншуранс» тоже входит в «Манникс»?
— Ну, не знал. А какая разница?
— Разница в том, что тогда мои связи работают. Смотри, фирма, в которой я работала, помогала «Манникс энтерпрайзиз» составлять налоговые декларации так, чтобы платить поменьше налогов… пока мой шеф не слинял за границу. Как ты думаешь, получили бы мы с тобой такие выгодные условия, не гарантируя, что наш Дэнни тоже входит в сделку? А-а… Я все знаю про «Манникс». Так что гони и вези мне машинку, а я разрешу тебе посмотреть, как работают настоящие артисты. Осторожно, там где-то кот.
Майлс поворчал, но стал собираться. Вышел. Потом вернулся.
— Белла! Разве Дэн не оставил машину возле нашего дома?
— А что?
— Ее там нет.
Вид у него был встревоженный.
— Ну, наверное, поставил ее за угол. Это неважно. Давай вези машинку. Шевелись!
Он опять вышел. Я мог им сказать, где я оставил машину, но, поскольку никто меня об этом не спрашивал, я не стал об этом думать. Я вообще ни о чем не думал.
Белла тоже вышла куда-то, оставив меня одного. Майлс вернулся еще затемно, совершенно вымотанный, волоча тяжелую машинку. После этого меня опять оставили без присмотра.
Войдя в комнату, Белла сказала:
— Дэн, в одной из твоих бумаг сказано, что ты просишь страховую компанию позаботиться о твоих акциях «Золушки». Ты больше не хочешь этого. Теперь ты хочешь отдать их мне.
Я не ответил. Тогда она сказала с раздражением:
— Давай сформулируем так: ты хочешь отдать их мне. Ты знаешь, что хочешь отдать их мне. Ты ведь знаешь это?
— Да. Я хочу отдать их тебе.
— Отлично. Ты хочешь отдать их мне. Ты должен отдать их мне. Ты себе просто места не найдешь, пока не отдашь их мне. Ну, где они? В машине?
— Нет.
— Тогда где же?!
— Я их отправил по почте.
— Что? — Она взвизгнула. — Когда ты их отправил? Кому ты их отправил? Почему ты их отправил?
Если бы второй вопрос оказался последним, мне бы пришлось на него ответить. Но я ответил на последний вопрос — это было все, что я мог.
— Я их передал другому владельцу.
— Куда он их дел? — спросил, входя, Майлс.
— Говорит, что отправил их по почте… потому что передал их другому владельцу! Лучше найди-ка его машину да обыщи хорошенько: может, он только вообразил, что отправил их. Когда он ходил в страховую компанию, они определенно были у него при себе.
— Передал их! — повторил Майлс — Боже милостивый… Кому?
— Сейчас спросим. Дэн, кому ты передал свой сертификат?
— «Бэнк оф Америка».
Она не спросила почему, а то я сказал бы ей и про Рики. Она просто вздохнула и поникла. Плечи у нее опустились.
— Недолго музыка играла… Про акции, Майлс, можно забыть. Чтобы выудить их из банка, надо слишком много напильников. — Она внезапно выпрямилась. — Если, конечно, он действительно отправил их по почте. Если нет, то я смогу подчистить надпись на обороте будет прямо как из прачечной. А потом он опять передаст их… мне.
— Нам, — поправил Майлс.
— Ну, это детали. Иди ищи его машину.
Майлс вернулся довольно скоро и объявил:
— Ее нет нигде в радиусе шести кварталов вокруг. Я объехал все улицы и бульвары. Должно быть, он приехал на такси.
— Ты же слышал: он сказал, что приехал на своей машине.
— Ну, а теперь ее нет. Спроси его, когда и где он опустил свои акции в почтовый ящик.
Белла спросила, и я ответил:
— Прямо перед тем, как приехать к вам, я кинул конверт в ящик на углу Сепульведа и Вентура-бульвар.
— Как ты думаешь, врет?
— Он не может врать — он не в той форме. И он слишком уверенно говорит, чтобы перепутать. Забудь об этом, Майлс. Может, после того как его затолкают спать, окажется, что его передаточная надпись недействительна, потому что он уже успел продать эти акции нам… По крайней мере пусть распишется на чистом листе, я потом попробую.
Она попыталась получить мою подпись, а я попытался подчиниться. Но я был в таком состоянии, что проку от меня было мало, и подпись моя ее не устроила. В конце концов, она выдернула лист бумаги из моих рук и сказала с раздражением:
— Тьфу, смотреть тошно! Я и то подпишусь твоим именем лучше тебя…
Потом она наклонилась надо мной и сказала с нажимом:
— Жаль, что я не прикончила твоего кота.
Несколько часов они меня не трогали. Потом пришла Белла и сказала:
— Дэнни, малыш, я сейчас сделаю тебе укольчик, и тебе станет гораздо лучше. Ты сможешь встать, и ходить, и вести себя совсем как обычно. Ты ни на кого не будешь сердиться, особенно на нас с Майлсом. Мы же твои лучшие друзья. Правда же? Ну-ка, кто твои лучшие друзья?
— Вы. Ты и Майлс.
— Но я — даже больше чем друг. Я твоя сестра. Повтори.
— Ты моя сестра.
— Хорошо. Теперь мы поедем кататься, а потом ты ляжешь в Долгий Сон. Ты болел, но, когда проснулся, тебе стало лучше. Ты понял?
— Да.
— Кто я?
— Ты мой лучший друг. Ты моя сестра.
— Молодец. Закатай рукав.
Я не почувствовал, как вошла в кожу игла, но, когда Белла выдернула ее, руку защипало. Я сел, потянулся и сказал:
— Ух, как щиплет, сестренка. Что это?
— Это чтобы тебе стало лучше. Ты болел.
— Ага, болел. А где Майлс?
— Сейчас придет. Давай другую руку. Подними рукав.
Я спросил: «Зачем?» — но рукав поднял, и она опять сделала укол. Я даже подпрыгнул. Она улыбнулась.
— И вовсе не больно, правда?
— А? Нет, не больно. А зачем это?
— Ты немного поспишь по дороге. А когда приедем, проснешься.
— О'кей. Я хочу спать. Я хочу Долгий Сон. — Тут я удивленно огляделся по сторонам. — А где Пит? Пит тоже должен был спать со мной.
— Пит? — спросила Белла. — Как, разве ты не помнишь, дорогой? Ты же отправил Пита жить к Рики. Она будет о нем заботиться.
— Пит? — спросила Белла. — Как, разве ты не помнишь, дорогой? Ты же отправил Пита жить к Рики. Она будет о нем заботиться.
— Ну да! — я радостно улыбнулся.
Я отправил Пита к Рики. Я помню, как я отправил его по почте. Это хорошо. Рики любит Пита, она будет заботиться о нем, пока я сплю.
Они отвезли меня в Объединенное хранилище в Соутел, которым пользовались многие мелкие страховые компании, не имевшие своих хранилищ. Я проспал всю дорогу, но тотчас проснулся, стоило Белле окликнуть меня. Майлс остался сидеть в машине, а она повела меня внутрь.
Девушка за столиком подняла голову и спросила:
— Вы — Дэвис?
— Да, — подтвердила Белла. — Я — его сестра. Представитель «Мастер иншуранс» здесь?
— Он в процедурной номер девять — они готовы и ждут вас. Бумаги можете отдать их сотруднику. — Она с интересом взглянула на меня. — А медосмотр он прошел?
— Ну конечно! — поспешила уверить ее Белла. — У моего брата, знаете, такой случай — он ждет средства лечения… Он на препаратах опиума — от боли.
Девушка сочувственно поцокала языком:
— Ну, тогда поторапливайтесь. Вон в ту дверь и налево.
В комнате номер девять нас ждали двое мужчин — один в костюме, другой в белом халате — и медсестра. Они помогли мне раздеться и обращались со мной, как с мальчиком-идиотом, а Белла рассказывала им, что я получаю болеутоляющие препараты. Раздев меня и уложив на кушетку, человек в халате помял мне живот, глубоко вдавливая пальцы.
— С этим проблем не будет, — объявил он. — Живот пустой.
— Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, — подтвердила Белла.
— Отлично. Иногда к нам приходят набитые, как рождественский индюк. У некоторых ума совсем нет.
— Это верно. Так оно и есть.
— Угу. О'кей, сынок, сожми-ка кулак покрепче, пока я ввожу иглу.
Я сжал кулак, и все вокруг поплыло и затуманилось. Вдруг я вспомнил что-то и попытался сесть.
— А где Пит? Я хочу видеть Пита!
Белла положила мне руку на лоб и поцеловала.
— Ну-ну, братишка! Ты же помнишь: Пит не может прийти. Питу пришлось остаться с Рики.
Я успокоился, а она сказала:
— У нашего брата Питера дома — больная дочка.
Я стал погружаться в сон. Потом мне стало очень холодно. Но я никак не мог пошевелиться, чтобы натянуть на себя одеяло.
5
Я пожаловался бармену на кондиционер — он был включен слишком сильно, и мы все могли простудиться.
— Ничего страшного, — ответил тот, — во сне вы этого не почувствуете. Сон… сон… вечерняя услада… прекрасный сон… — У него было лицо Беллы.
— А можно выпить чего-нибудь горяченького? — спрашивал я. — «Тома и Джерри»?[20] Или горячей молочной болтушки с маслом и медом?
— Сам ты болтушка! Ты болтун! — отвечал мне бармен. — Ишь разоспался! Гоните-ка прочь этого болтуна!
Я попытался зацепиться ногами за медный поручень, чтобы они меня не выкинули. Но в этом баре, оказывается, не было медного поручня — смешно, правда? — и я уже лежу на спине (это было еще смешнее): наверное, они так обслуживают безногих. У меня не было ног, как же я мог ухватиться ими за медный поручень? И рук тоже. Мам, глянь, а у меня рук нет! Пит сидел у меня на груди и выл.
Я опять попал в армию, в учебный взвод… Должно быть, учеба шла к концу — я был в Кемп-Хейл и выполнял одно дурацкое упражнение, во время которого солдату за шиворот сыплют снег, чтобы сделать из него настоящего мужчину. Я должен был влезть на самую высокую гору во всем чертовом Колорадо, кругом лед, а у меня нет ног. А я еще вдобавок тащил самый большой рюкзак на свете: я вспомнил, что это они решили проверить, годятся ли солдаты вместо вьючных мулов, и выбрали меня — все равно пропадать, так что не жалко. И я бы не справился, если бы не Рики: она лезла сзади и толкала меня в спину.
Старший сержант впереди обернулся, и у него было лицо точь-в-точь как у Беллы, только пунцовое от ярости.
— Эй, ты, а ну пошел! Мне тебя ждать некогда. Дойдешь ты или нет, мне наплевать… но, пока не дойдешь, спать не дам!
Пропавшие куда-то ноги не желали тащить меня вперед, дальше, и я упал в снег. Ледяное тепло окутало меня, и я начал засыпать, хотя малышка Рики плакала и просила меня: «Не спи!». А я никак не мог…
Я проснулся в постели, рядом с Беллой. Она трясла меня за плечо, приговаривая: «Дэн, проснись! Не могу же я ждать тебя тридцать лет. Девушка должна подумать о своем будущем!». Я хотел протянуть руку, достать из-под кровати и отдать ей припрятанные там мешочки с золотом, но она уже исчезла… да к тому же какая-то «Золушка» с лицом Беллы уже подобрала с пола все золото, сложила его на лоток на верхней крышке и укатила вон из комнаты. Я хотел ее догнать, но оказалось, что у меня нет ни ног, ни тела. Послышалась песенка: «Если тела не иметь, можно песни громко петь…» Весь мир состоял из одних старших сержантов и работы… Так не все ли равно, где работать и как? Я опять взвалил на себя рюкзак и полез вверх по ледяному склону. Склон был весь белый, совершенно гладкий, и если только я доберусь до розовой вершины, то меня оставят в покое и дадут поспать… Но до вершины я так и не смог доползти: ни ног, ни рук, ничего…
На горе бушевал лесной пожар. Снег не таял, но я чувствовал, карабкаясь в гору, как до меня долетают волны горячего воздуха. Надо мной наклонился старший сержант, повторяя: проснись… проснись… проснись…
Но едва он разбудил меня, как сразу же приказал заснуть снова. Что было потом, помню смутно. Некоторое время я лежал на вибрирующем подо мною столе; кругом был яркий свет, змееподобные — все в шлангах и трубках — аппараты и полно народу. Когда же я проснулся окончательно, то оказалось, что я лежу на больничной койке и чувствую себя совершенно нормально. Вот только в теле была какая-то легкость, как после турецкой бани. У меня снова были руки и ноги. Но никто не желал со мной разговаривать, а когда я пытался о чем-нибудь спросить медсестру, она тотчас же совала мне в рот очередную таблетку. Очень часто мне делали массаж.
А потом однажды утром я проснулся в отличном состоянии и сразу же встал. У меня слегка закружилась голова, но и только. Я знал, кто я такой, как я попал сюда и что все, что я видел раньше, — только сновидения.
Я вспомнил, кто упрятал меня сюда. Если Белла и приказала мне забыть ее заклинания, когда я был под воздействием зомбина, то либо она что-то не так наколдовала, либо за тридцать лет Холодного Сна внушение ее изрядно повыветрилось. Некоторые детали еще не обрели четкость, но я уже представлял в общих чертах, как им удалось заманить меня в ловушку.
Особой злости я не испытывал. Конечно, случилось это все вроде как вчера: ведь вчера — это день, который на один сон раньше, чем сегодня. Вот только сон оказался длиною в тридцать лет. Это ощущение трудно описать: оно очень субъективно. Но хотя я четко помнил «вчерашние» события, эмоционально они казались очень далекими. Вам наверняка приходилось видеть наложение двух изображений в спортивных телерепортажах: футболист уже бежит к воротам противника, а мы еще видим его застывшее изображение в тот момент, когда он вбрасывал мяч из-за боковой почти минуту назад: вот он весь вытянулся струной, подался вперед, вслед за мячом… Со мною было что-то наподобие этого: в сознании все близко и крупным планом, а эмоциональная реакция — как на события очень давние и далекие.
Я всерьез собирался отыскать Майлса и Беллу и сделать из них кошачьи консервы, но не торопился. На будущий год тоже не поздно. Сейчас я больше хотел взглянуть, каков он — год двухтысячный.
Кстати, о кошачьих консервах — а где Пит? Он же должен быть где-то поблизости, если только не умер, бедняга, во время Холодного Сна.
Тут — и только тут! — я вспомнил, что мои тщательно разработанные планы прихватить Пита с собой были безжалостно нарушены.
Я мысленно снял Майлса и Беллу с полки с надписью «отложенные дела» и переложил на полку «срочное». Они же пытались убить моего кота!
Нет. То, что они сделали, — это хуже, чем убить. Они выгнали его на улицу, чтобы он одичал и, отощав, слонялся по задворкам в поисках объедков, утрачивая остатки веры в этих двуногих… Они бросили его умирать (а он наверняка уже умер) с мыслью о том, что это я его предал.
Ну, за это они мне тоже заплатят. Если они еще живы. Ох, как невыразимо я хотел, чтобы они были живы!
Оказалось, я стою возле кровати в одной пижаме, цепляясь за спинку, чтобы не упасть. Я огляделся вокруг в поисках кнопки — чего-нибудь для вызова кого-нибудь. Больничные палаты не слишком изменились. Окна не было, и было непонятно, откуда льется свет. Как и все больничные койки, что мне доводилось видеть, моя кровать была высокая и узкая, однако видно было, что над нею изрядно потрудились конструкторы, превратив в нечто большее, чем просто место для сна: среди прочих приспособлений я увидел трубу снизу — наверное, что-то вроде механизированного подкладного судна. А столик сбоку оказался частью самой кровати. Но если раньше я обязательно проявил бы пристальный интерес ко всей этой технике, то сейчас я хотел найти только грушевидный выключатель, нажав на который, можно вызвать медсестру, чтобы принесла мне одежду.