Многие члены ПСР, по сути, видят в Эрдогане человека, держащего линию обороны против консерваторов, которые, если бы не он, намного резче склонили бы Турции в сторону консервативного ислама и Ближнего Востока. Эрдоган принимает меры для более равномерного распределения богатства между европейской и азиатской частями Турции, но быстро это не делается. Число фирм, не входящих в элитарный треугольник Стамбул-Анкара-Измир на западной границе страны, в топ-сотне турецких компаний, увеличилось с шестнадцати в 2000 году до тридцати девяти в 2011 году. Количество турецких городов, ежегодно экспортирующих товары более чем на 1 миллиард долларов, выросло за этот период с четырех до четырнадцати, причем в значительной мере за счет анатолийских городов, которым в этом помогла ПСР. Промышленный город Кайсери, родина президента Гюля, уверенно становится известным производителем мебели и пластмасс. В сущности, одна из самых привлекательных для народа отличительных черт Эрдогана заключается в том, что его речь больше напоминает говорок уличного хулигана из веселого стамбульского района Касымпаша, чем заумную риторику образованного западного государственного деятеля, характерную для верхушки светских партий.
Крупные турецкие банки постепенно смещают фокус внимания на новые центры роста, а объемы новых кредитов, направляемых в Стамбул, Анкару и Измир, напротив, сокращаются. Только за последние три года доля Стамбула снизилась с 46 до 41 процента. По словам маркетологов, это распространение роста на провинции особенно четко отражается на доле благосостояния, которую получает 20 процентов богатейшего населения страны, по-прежнему сосредоточенного в Стамбуле и Анкаре. Сегодня эта доля сокращается практически во всех категориях расходов, от здравоохранения до образования.
Ярчайшим воплощением новой ориентации Турции на Ближний Восток является Газиантеп, город с населением в 1,3 миллиона жителей, расположенный всего в часе езды на запад от сирийской границы. Это один из старейших городов мира, который постоянно подвергался вражеской оккупации; построенный вокруг цитадели-крепости VI века, сегодня он окружен современными торговыми центрами и фисташковыми рощами. После снятия в 2009 году визовых ограничений Газиантеп мгновенно стал мощным магнитом для сирийских туристов и покупателей. Число сирийцев, приезжающих сюда за покупками по выходным, выросло с 5 до 60 тысяч человек, хотя после серьезных политических беспорядков в Сирии в начале 2011 года резко сократилось.
И даже несмотря на мощную экспансию анатолийских бизнес-империй, все больше белых турок – представителей светской элиты из треугольника Стамбул-Анкара-Измир – чувствуют себя при власти Эрдогана все более и более комфортно. Стабильность, которую несет премьер-министр, обеспечивает их серьезным потенциалом для роста и развития, ибо именно эта старая элита по-прежнему безраздельно господствует в прозападных торговых связях с Европой и США. Список ведущих турецких бизнес-групп и сегодня состоит из того же ограниченного набора названий, доминировавших в бизнесе много лет до прихода к власти ПСР: Koc, Sabanci и Dogus. И сейчас, когда ПСР усиленно проводит свои реформы свободного рынка – самые недавние, например, направлены на приватизацию контролируемых государством энергетических отраслей, – наиболее перспективные заявки при проведении тендеров по-прежнему поступают от этой группы компаний, обладающей ресурсами и связями, необходимыми для реализации проектов такого масштаба.
Досовременный аспект Турции
Следует отметить, что такое господство старых семейных компаний нехарактерно для современной экономики, и данная ситуация служит еще одним доказательством того, что контрреволюция Эрдогана еще далека от не завершения. По сути, беспрецедентные даже для стран, в которых семьи-патриархи обладают высшей экономической властью (например в России), турецкие семейные империи продолжают перерождаться во все более раскидистые и все менее сконцентрированные конгломераты: банки владеют компаниями по производству стекла, гостиничные сети скупают акции компаний по добыче природного газа, производители цемента выходят на рынок розничной торговли. Данная тенденция, как правило, ведет к ослаблению конкурентоспособности и уменьшению прибылей корпораций и в других развивающихся странах – например в ЮАР, где компании находятся под реальным давлением и обязаны обеспечивать ценность для своих акционеров, – и просто немыслима.
Такую же мешанину современного и давно отжившего мы видим и на турецком рынке труда. Решив создать современное европейское государство всеобщего благосостояния, Турция ввела необычно жесткие требования к работодателям. Несмотря на относительно низкий доход на душу населения, в стране введен один из самых высоких стандартов минимальной заработной платы, пособий по социальному обеспечению и выходного пособия среди стран – членов ОЭСР. Более того, эти требования ужесточаются при увеличении числа сотрудников, что вынуждает компании воздерживаться от расширения официального оплачиваемого персонала. Многие вообще стараются обходиться без официального найма работников, предпочитая оплачивать труд «в конвертах». В итоге официальный уровень занятости тут самый низкий среди стран ОЭСР, всего 40 процентов, как и доля занятости женщин (20 процентов).
Из-за методов найма, характерных для черного рынка труда, туркам очень трудно конкурировать на международном уровне. Неофициальный наем лишает компании доступа к наиболее квалифицированной рабочей силе, серьезному банковскому финансированию и глобальным рынкам, в результате чего продуктивность типичного работодателя с черного рынка на 40–80 процентов ниже, чем работающего официально. Зарплаты у людей меньше, экономить не на чем – отсюда весьма ограниченные резервы внутреннего капитала для дальнейшего кредитования. Все это усиливает зависимость Турции от иностранного капитала и ведет к новым угрозам резкого увеличения дефицита текущего счета. Но есть и хорошая новость – совершенно очевидно, что надо сделать для исправления этой ситуации. Прежде всего, необходима реформа излишне щедрого трудового законодательства. Теперь дело за ПСР, которой предстоит убедить турецкий народ в насущной потребности этих реформ.
Сегодня на черном рынке ведется такая огромная часть бизнеса – по приблизительным оценкам, до 20 процентов от общего объема операций, – что Турция пока оставила попытки обложения физических или юридических лиц бо2льшими налогами. Почти 80 процентов государственных доходов сегодня поступает в казну от косвенных налогов, выплачиваемых несколькими наиболее жестко регулируемыми государством отраслями: телекоммуникационной, автомобилестроительной, газобензиновой. В результате автомобили в Турции стоят дороже, чем где-либо в Европе, а бензин так же дорог, как в странах ЕС. Еще один большой источник госбюджета представляют собой так называемые «налоги на пороки» – на товары, не рекомендуемые исламом, – но введены они скорее по практическим, нежели религиозным соображениям, ибо алкоголь продается тут через регулируемые государством специализированные магазины, которые никак не могут скрыться от налоговиков.
Наверное, в мире не найдется ни одной другой страны, которая в деле государственного финансирования так сильно полагается на косвенное налогообложение в считаных целевых отраслях. Эта очень редкая система построена для того, чтобы избегать столкновений со злостными неплательщиками налогов, вместо того чтобы бороться с ними, и в ближайшее время данная ситуация вряд ли изменится, поскольку правительство Эрдогана не склонно создавать еще одну точку конфронтации со светской деловой элитой. Когда одного преуспевающего турецкого бизнесмена недавно спросили, боится ли он, что ПСР резко повысит налоги, он ответил: «Вряд ли, они ведь знают, что пока могут действовать только очень и очень осторожно».
Турецкая модель
Сегодня ПСР наслаждается новым статусом Турции, уверенно главенствующей в своем регионе; партия открыто поддержала все демократические революции, вспыхнувшие с начала 2011 года в ряде арабских стран. Например, задолго до того, как стал очевиден исход народных выступлений, Эрдоган призвал уйти в отставку Хосни Мубарака – диктатора Египта, страны, которая больше, чем любая другая страна мира, и по размеру, и по былому статусу регионального лидера, и по амбициям подходит на роль «второй Турции». В марте 2011 года Гюль отправился в Египет и устроил в турецком посольстве в Каире большой прием, на который при его негласном благословении явились все основные участники разворачивающейся драмы египетского народного бунта. Даже консервативные «Братья-мусульмане» пришли пообщаться с президентом Гюлем, чтобы узнать, как Египту повторить экономический успех Турции.
А чуть позже, в начале осени того же года, премьер-министр Эрдоган приветствовал в Каире огромные толпы египтян, скандировавших: «Египет, Турция – единый кулак». Эрдогана встречали тут с огромным восторгом, как символ грандиозных достижений, которых может добиться мусульманская страна за одно десятилетие после глубочайшего политико-экономического кризиса. Сегодня Египет действительно во многом напоминает Турцию на момент прихода к власти Эрдогана: доход на душу населения чуть менее 3 тысяч долларов; большое и молодое население в почти 75 миллионов человек; отсутствие богатых природных ресурсов, но выгодная стратегическая позиция на важнейшем с геополитической точки зрения водном пути (Суэцкий канал); политическая система, только что открывшая двери для исламских партий; и измученная инфляцией экономика, нуждающаяся в лидере, знающем, как дать толчок бурному экономическому развитию.
Во время моей встречи в сентябре 2011 года заместитель премьер-министра Египта Хазем Аль-Баблави признался мне: «Параллели с Турцией вселяют в нас большие надежды». И добавил, что выступление Эрдогана в Каире с призывом к Египту стать «светским государством» и ограничить роль ислама в частной жизни было весьма вдохновляющим для египетского народа. «Не бойтесь секуляризма, – сказал тогда Эрдоган. – Египтянам, которые считают, что секуляризм означает полное отделение религии от государства или создание государства неверных, я говорю: вы ошибаетесь… Секуляризм означает уважение ко всем религиям. Если в стране проповедуются идеи антиклерикализма, все общество может чувствовать себя в полной безопасности; это значит, что и атеисты, и набожные граждане находятся под защитой верховенства права».
Столь верная и взвешенная оценка важности умеренного отношения к светскому аспекту жизни из уст лидера партии, возникшей в результате многих десятилетий борьбы с автократией светского режима Ататюрка, действительно очень впечатляет. Это отношение характерно для страны, уверенно вставшей на путь нормального развития, и оно дает все основания рассчитывать на то, что Турция станет еще одной прорывной нацией текущего десятилетия.
Глава 11
Медовый месяц без начала и конца
Вот загвоздка: оказывается, у расовой интеграции есть реальные пределы, и за рамки офисной среды она почему-то почти не простирается. Красноречивое доказательство: в превосходных ресторанах Южной Африки редко встретишь чернокожего посетителя
В 2003 году ЮАР готовилась к празднованию десятилетнего юбилея великого события – окончания в 1994 году правления белого меньшинства, – но при этом страна страдала от осознания вины в соучастии в жестоком преступлении. По соседству, прямо за рекой Лимпопо, разваливалась на куски многострадальная Зимбабве. Учитывая характерную для обеих стран долгую историю жесточайших расовых распрей, многие наблюдатели были уверены, что ЮАР тоже рано или поздно скатится к насильственным требованиям, чтобы белые наконец поделились богатством с миллионами чернокожих, по-прежнему прозябающих в нищете, без работы и собственной земли. И вот, в марте 2003 года я решил поехать в ЮАР и лично убедиться, насколько обоснованны эти мрачные предсказания.
Я прибыл в Кейптаун в воскресенье и первым делом отправился на остров Роббен, где в прошлом находилась печально знаменитая исправительная колония «Роббен-Айленд», в которой десятилетиями томились Нельсон Мандела и другие лидеры «черного» освободительного движения. Убогие тюремные камеры показались мне истинным символом угнетения мрачной эпохи апартеида, но, к своему немалому удивлению, я увидел, что многие белые, бывшие тюремные охранники, и сейчас живут на острове по соседству с немногочисленными бывшими чернокожими заключенными, которые теперь работают гидами и водят по острову толпы туристов вроде меня. Иными словами, бывшие заключенные мирно, без малейших признаков неминуемого всплеска негативных эмоций, сосуществовали со своими бывшими тюремщиками. Иными словами, остров Роббен оказался материальным воплощением ментальности «забудь прошлое и живи будущим», типичной для большинства жителей ЮАР, – настроения, эхом преследовавшего меня во время всего моего последующего путешествия по стране, от города Порт-Элизабет на самом кончике восточного мыса до Претории на севере.
Однако приходится признать, что объяснить это сюрреалистическое спокойствие ЮАР с каждым годом становится все труднее. На момент моей последней поездки в эту страну в середине 2011 года темпы ее экономического роста оставались на незавидном 3-процентном уровне, в основном из-за того, что многие чернокожие южноафриканцы по-прежнему совершенно не готовы работать и конкурировать на мировом рынке. Уровень безработицы тут застыл на 25 процентах – такой показатель в большинстве других стран мира почти наверняка привел бы к серьезным беспорядкам и народным волнениям. Экономическая справедливость, краеугольное обещание Манделы и его партии «Африканский национальный конгресс», до сих пор остается лишь обещанием. Уровень безработицы среди чернокожего населения по-прежнему аномально высок – 30 процентов, среди белых граждан этот показатель значительно ниже – 6 процентов. Трое из четырех молодых чернокожих жителей сельскохозяйственных районов сидят без работы. При этом профессионалы в городах никаких проблем с трудоустройством не испытывают (безработица составляет тут всего 0,4 процента). Разница в доходах населения страны сегодня не меньше, чем в 1994 году, когда «Африканский национальный конгресс» наконец сверг правительство апартеида. Коэффициент Джини, стандартная статистическая мера степени расслоения общества, где 0 означает абсолютное равенство, а 1 – максимальное неравенство, законсервировался в ЮАР на 0,7 процента; это один из самых высоких показателей в мире. Только в нескольких странах на всей планете, в том числе в соседних с ЮАР Зимбабве и Намибии, коэффициент Джини больше 0,6. С учетом столь огромной безработицы, практически ставшей отличительной характеристикой экономики ЮАР, в одном из последних рабочих докладов МВФ долгосрочные темпы роста ВВП страны оцениваются всего в 2 процента. На сегодня это самый неутешительный результат среди всех крупных формирующихся рынков.
Меня вот уже много лет не перестает поражать тот факт, что большинство чернокожих южноафриканцев готовы мириться с такой ужасной ситуацией. Приветливость, политическая прозорливость и дипломатичность, на весь мир прославившие Нельсона Манделу, без сомнения, характерные национальные черты. Изначально мировое финансовое сообщество реагировало на правление Манделы и его преемника Табо Мбеки с большим скептицизмом, но со временем эти лидеры доказали скептикам их неправоту, сосредоточив внимание на главных экономических задачах страны: контроле над государственным долгом, стабилизации инфляции и создании фундамента, с которого может начаться экономический рост нации. Однако рост так и не начался. И теперь, после стольких лет без какого-либо реального прогресса в экономике, политическая прозорливость и дипломатичность властей начинают сильно походить на стагнацию. Люди, в руках которых сосредоточены экономические рычаги, явно не видят потребности в скорейшем исправлении ситуации в стране, из-за чего быстрое развитие экономики ЮАР в ближайшем будущем представляется крайне маловероятным.
Индийский медовый месяц
Долгий медовый месяц, то есть празднование своих достижений, характерен для большинства освободительных движений, но «Африканский национальный конгресс» живет на дивиденды от своей победы вот уже почти два десятка лет. Это было бы неудивительно при диктатуре – в целом ряде африканских государств революционеры, захватив власть, становились репрессивными правителями, – но ЮАР представляет собой истинную демократию с прогрессивной конституцией, независимой судебной системой и свободными СМИ. Единственная похожая ситуация, которая приходит мне на ум, наблюдалась в постколониальной Индии, где партия «Индийский национальный конгресс», стоявшая во главе борьбы за независимость, ловко пользовалась своей победой в этой борьбе, чтобы оставаться у власти с 1950 до 1977 года, без каких-либо заметных экономических успехов. Показатели экономической эффективности Индии были настолько низкими, что экономисты, которые обожают подыскивать разным ситуациям религиозно-культурные объяснения, начали называть вялые 3-процентные темпы роста «индусскими». Но в ЮАР почему-то никто не торопится давать низким темпам роста имя «Африканского национального конгресса» (АНК): в этой стране практически отсутствует протест против системы, обеспечивающей высокий уровень стабильности, но весьма скромный экономический прогресс. А речь в данном случае действительно идет о системе – о четкой системе отката в прошлое, базирующейся на массовом объединении рабочей силы в профсоюзы, государственной собственности и безраздельной власти правящей партии.