В такой обстановке обычно удаются практически любые социальные эксперименты, и в ЮАР программа BEE впервые в истории помогла стране приблизиться к восстановлению расовой справедливости. Ее цель заключалась в создании новых компаний, которыми будут владеть чернокожие граждане, и в увеличении их доли в собственности уже существующих компаний. К тому же BEE поставила перед компаниями задачу нанимать больше чернокожих. И результаты не заставили себя ждать. Корпоративные собрания и советы директоров, прежде состоявшие практически исключительно из белых мужчин, заиграли всеми цветами радуги: теперь в них можно увидеть и белых, и черных, и представителей смешанной расы, и азиатов, и даже женщин. Но вот загвоздка: оказывается, у расовой интеграции есть реальные пределы, и за рамки офисной среды она почему-то почти не простирается. Красноречивое доказательство: в превосходных ресторанах ЮАР практически не увидишь чернокожего посетителя. Один чернокожий профсоюзный лидер, с которым я недавно беседовал, назвал это явление «экономикой капучино»: «горка белых сливок лежит на большой черной массе, а поверх нее крошки черного шоколада».
Кроме того, кажущееся на первый взгляд усиление вертикальной мобильности в значительной мере было достигнуто за счет долгов населения. Заработная плата быстро росла, приток глобальных капиталов серьезно облегчил доступ к кредитам, и растущий средний класс страны начал активно занимать и тратить деньги. В период бума, с 2003 по 2007 год, рост национальной экономики ускорился с 3 до 5 процентов, в значительной мере за счет увеличения потребления среди местного среднего класса. Прошлое десятилетие стало для страны истинным «золотым веком». Экономика работала на полную мощность: благодаря дешевым кредитам потребители транжирили деньги направо и налево, уверенный в себе бизнес активно инвестировал в новые проекты, и правительство щедро тратило средства на новые автомобильные и железные дороги. Ныне же потребители просадили практически все, накопив при этом огромные долги (отношение задолженности к чистому доходу в настоящее время составляет 70 процентов, это один из самых высоких показателей в развивающихся странах); владельцы компаний уже совсем не так уверены в успехе бизнеса, и основным двигателем экономического прогресса стало государство, на долю которого приходится почти весь рост экономики.
Иными словами, те немногочисленные чернокожие южноафриканцы, которые могли пополнить ряды среднего класса, это уже сделали. Остальным присоединиться к глобальной экономике мешает отсутствие профессиональных навыков. Уровень образования в стране остается низким: хотя ЮАР тратит на эти цели почти 6 процентов от ВВП – показатель, сопоставимый со многими экономически развитыми странами, – по результатам ряда оценок качества начального и среднего образования, она занимает одно из последних мест в мире. Миллионы южноафриканцев на протяжении многих лет оставались безработными, вследствие чего не имеют навыков, необходимых для работы на уровне среднего класса, даже когда на такие должности открываются вакансии. Чтобы создавать новые рабочие места в количестве, достаточном для повышения уровня занятости, экономика страны должна расти на 6–7 процентов, а этого в ЮАР не было даже в годы недавнего бума. И сегодня темпы экономического роста ЮАР вдвое ниже, чем необходимо для решения ее основной проблемы – проблемы безработицы.
Новая ЮАР слишком похожа на старую
Отрасли, которые в годы апартеида и президентства Питера Боты принадлежали государству, теперь контролирует АНК, но управление ими по-прежнему неэффективно. Телефонная компания Telkom принадлежит государству; стоит ли удивляться, что только 14 процентов жителей ЮАР имеют сегодня доступ к интернету. То же самое можно сказать и о государственном поставщике электроэнергии Eskom, из-за отвратительной работы которого население постоянно страдает от веерных отключений электроэнергии. А железнодорожная сеть находится в ведении Transnet, которая вот уже пять лет ведет переговоры с частными партнерами, чтобы устранить основные «узкие места» в системе, мешающие ЮАР увеличивать экспорт железной руды даже в периоды пикового повышения спроса на этот продукт в годы глобальных экономических бумов.
Именно государственной собственностью объясняется и то, что у национального флагмана авиаперевозок South African Airways практически нет конкурентов и почему невозможно купить дешевые авиабилеты в Южную Африку, что сильно мешает развитию туризма в стране и реализации других бизнес-возможностей. Новаторство по-южноафрикански – если это можно так назвать, – нередко заключается в том, что талантливый предприниматель находит лазейки, чтобы обойти нелепости здешней системы. Тут есть, например, венчурная компания, предлагающая другим компаниям услуги прямого подключения к национальным сетям электроснабжения, что позволяет им избежать высоких цен и отвратительного качества обслуживания, предлагаемого местными государственными посредниками. Все это означает возврат не только к некоторым принципам социализма, к которым в свое время прибегли победители апартеида, но и к более жестко регулируемому капитализму стиля 1970-х, который практиковал сам режим апартеида.
Государство очень неплохо справляется с масштабными проектами – например, футбольный турнир «Кубок мира», проведенный в ЮАР в 2010 году, стал, по всеобщему мнению, большим успехом и был проведен на уровне мировых стандартов, – но граждане страны все чаще жалуются на отвратительное качество основных услуг. В частности, многие чернокожие южноафриканцы ежедневно испытывают унижение из-за нелепо длинных поездок на работу и обратно, из-за постоянных отключений воды и электроэнергии, из-за ужасно медленного интернета, а то и из-за полного отсутствия подключения к нему.
Странности огромного богатства на медленно зарождающемся рынке
Апартеид оставил ЮАР в наследство относительно закрытую и защищенную экономическую систему. Ситуация тут немного напоминает Мексику: во многих отраслях, включая финансы, розничную торговлю и СМИ, доминируют олигополии, которые получают очень большую прибыль и имеют достаточно средств для агрессивной экспансии в недостаточно охваченные регионы страны.
За годы апартеида в ЮАР сложилась одна из самых неустойчивых форм капитализма на всем земном шаре, которая характеризуется быстрым ростом курсов, чреватых последующим падением. До 1971 года экономика всего мира пользовалась золотым стандартом, обеспечивая южноафриканские золотодобывающие компании огромным глобальным рынком. Фиксированная цена на золото создала надежный экономический фундамент для системы апартеида. А когда эпоха золотого стандарта закончилась, цены на него начали сильно колебаться, что привело к нарушению торгового баланса страны и крайне негативно сказалось на стоимости национальной валюты, ранда. Но к тому времени золотодобывающие конгломераты стали настолько влиятельными, что, как только перспективы отрасли начинали казаться менее радужными, они тут же начинали скупать другие направления экономики. В итоге к концу 1980-х большая пятерка южноафриканских конгломератов – Anglo, Sanlam, Mutual, Liberty и Rembrandt – контролировала 90 процентов фондового рынка. И в последующие годы, по словам Алана Хирша, бывшего главного советника президента по экономическим вопросам и автора вышедшей в 2005 году книги «Сезон надежды: экономические реформы при Манделе и Мбеки» (Season of Hope: economic reform under Mandela and Mbeki), правительство «смотрело в другую сторону, а конкуренция тем временем слабла».
В середине 1980-х международное сообщество ввело в отношении апартеида более жесткие санкции, и правительство Боты еще больше замкнуло страну на самой себе. Ко времени, когда режим окончательно рухнул, южноафриканское бизнес-сообщество было практически полностью изолировано от реалий глобального рынка. АНК предприняла некоторые попытки разрушить власть монополий, однако после 1998 года, когда доля топ-пятерки южноафриканских конгломератов в фондовом рынке страны снизилась до минимальных 55 процентов, этот показатель опять начал быстро расти.
Сегодня эти компании частного сектора находятся под протекторатом государства, однако ими очень хорошо управляют (опять большое сходство с Мексикой), и они являются источником всех без исключения экономических успехов ЮАР на глобальном рынке. Надо сказать, в Южной Африке самый развитый финансовый рынок среди всех развивающихся стран (по оценке Всемирного экономического форума он находится на пятом месте по уровню сложности развития), но деньги в основной массе «заперты» дома. Таково мрачное наследие жесткого контроля над движением капиталов, осуществлявшегося режимом апартеида с целью предотвращения массового оттока денег из страны. Начиная с 1990-х ситуация постепенно меняется, но запасы внутренних сбережений по-прежнему огромны. Сейчас под управлением местных страховых, пенсионных и взаимных фондов находятся активы стоимостью 750 миллиардов долларов – сумма, в два раза превышающая ВВП страны, из чего следует, что в экономике ЮАР накоплено поистине огромное богатство.
К несчастью, режим апартеида был настолько непреклонен в своих намерениях всячески подавлять черное население, что отказывался использовать хотя бы часть этих легкодоступных денег на его нужды, в итоге все национальные системы, от школьного образования до водопроводной системы, пришли в весьма плачевное состояние. Такими они остаются и поныне, ибо южноафриканский бизнес не слишком активно инвестирует средства в отечественный рынок, и доля основного капитала, в частности вложений в тяжелую технику и заводское оборудование, от ВВП неуклонно снижается. Это одна из причин, по которым снижается и производительность труда в стране.
Иными словами, сегодня ЮАР представляет собой развитый рынок, завернутый внутрь развивающегося. Большинство белых семей имеют по две машины, и общее соотношение числа автомобилей к количеству жителей страны достаточно высоко, 109 на тысячу человек, но среди чернокожего населения ситуация несравненно хуже. По сути, если убрать автомобили, принадлежащие белым южноафриканцам, это соотношение, скорее всего, будет приблизительно таким же, как в Индии, хотя средний уровень дохода в ЮАР в пять раз выше. Объем средств, управляемых пенсионными фондами страны, тоже очень велик – больше 7200 долларов на одного человека (сравните с показателем в России в 267 долларов), – но эти деньги тоже в основном сосредоточены на счетах белого населения. Такая концентрация богатства в руках явного меньшинства может привести к тому, что главная тема дебатов в ЮАР скоро поменяется, и вместо способов увеличения экономического пирога тут будут обсуждать в основном его перераспределение.
Почему, по мнению некоторых, местная экономика не имеет значения
Поскольку фондовый рынок зарабатывает подавляющую часть своей прибыли за пределами страны, экономический пейзаж самой ЮАР не представляется этому рынку чем-то действительно важным. В лучших южноафриканских компаниях работают умные менеджеры, они предлагают акционерам высокие дивиденды и наслаждаются отличными прибылями, зарабатываемыми в основном за рубежом. В группе шестидесяти самых успешных компаний 56 процентов прибыли поступает из-за границы – это один из самых высоких показателей в мире. Поистине наглядный пример того, что «глобализация» может одновременно стать символом как корпоративной мощи, так и слабости нации в целом.
На протяжении многих десятилетий ЮАР была повернута к остальной части Африки спиной. Еще в 1940-х годах, когда мировые лидеры вели переговоры о первых международных торговых соглашениях, лидеры апартеида выступали против любой попытки включения их страны в список формирующихся рынков, даже если это означало выгоды и благоприятные условия для развития. Они хотели, чтобы другие нации относились к ЮАР как к части белого европейского мира, и активно инвестировали за рубеж, в англоговорящие страны с преимущественно белым населением, прежде всего в США и Австралию. Несколько позже, когда зарождающиеся рынки совершили в 1990-х годах настоящий прорыв, южноафриканские инвесторы начали искать объекты инвестирования в Китае, России и Индии, но все равно не в Африке. Эта ситуация резко изменилась в последние десять лет: новая Южная Африка ищет благоприятные возможности на своем собственном заднем дворе, агрессивно выходя на рынки других стран южной части Африки, таких как Замбия, Мозамбик, Намибия, и дальше, в глубь континента, в Нигерию и Танзанию. Активное выведение находчивыми транснациональными корпорациями ЮАР капиталов в соседние африканские страны точно указывает, где таятся наиболее многообещающие возможности на этом втором по величине континенте мира.
Правила уличного движения: ЙоханнесбургСтановясь «глобальными», компании, как правило, привлекают всеобщее внимание, но это необязательно хороший знак для страны. Если более 50 процентов корпоративной прибыли поступает из-за рубежа, вероятно, это плохая примета. В Сингапуре, где бизнес не может зарабатывать много денег дома из-за очень небольшого населения, данная ситуация особенного беспокойства не вызывает. Но в странах с огромными внутренними рынками, таких как ЮАР, Мексика и Россия, ее нередко можно рассматривать как вотум недоверия отечественного бизнеса к национальной экономике. И, к сожалению, в Южной Африке все именно так и обстоит.
Глава 12
Четвертый мир
Взлет Нолливуда, превратившегося за двадцать лет практически из ничего во второго по величине работодателя страны после государства, служит потрясающим примером того, как недорогие новые технологии вроде цифровых видеокамер в сочетании с предпринимательской жилкой населения могут привести к настоящему экономическому мини-буму даже в самом сердце Африки
Когда наблюдаешь за необычным поведением мировой экономики в годы экономического бума, нередко вспоминаются причудливые идеи знаменитого британского биохимика и психолога Руперта Шелдрейка. В своей вышедшей в 1981 году книге «Новая наука о жизни»[12] Шелдрейк исследовал загадочные связи между живыми существами на нашей планете. Например, почему собака каким-то образом точно знает, что ее хозяин скоро придет домой. Помимо всего прочего, автор описывает один эксперимент, в котором сотню обезьян обучали новой задаче, и каждое очередное животное училось чуть быстрее предыдущего. В итоге сотая обезьяна каким-то непостижимым образом впитала в себя опыт всех предыдущих и оказалась самой способной ученицей. Шелдрейк объяснил эти телепатические связи «морфическим резонансом»; суть его идеи заключалась в том, что живые существа могут обмениваться информацией и воспоминаниями через невидимые сгустки, которые ученый назвал «морфическими полями».
Несмотря на его превосходную репутацию в научном мире, коллеги-ученые резко раскритиковали теорию Шелдрейка, назвав ее лженаучной. Но, глядя на четко синхронизированные циклы развития глобального рынка в последнее десятилетие, я не могу не вспоминать о морфических полях, об этом привлекательном, пусть и в конечном счете неправильном объяснении многих любопытных явлений нашего мира. Крупные формирующиеся рынки всегда меняются в соответствии с собственной уникальной логикой, в последнее время они переживают взлеты и падения парами, как будто глобализация сама по себе стала некой мистической жизненной силой. И, судя по всему, многие современные аналитики и экономисты, уже считающие эту силу «конвергенции» реальной и универсальной, уверены, что все формирующиеся рынки будут и впредь расти такими же быстрыми темпами, постепенно догоняя Запад по уровню доходов населения.
Но при более внимательном взгляде на ситуацию становится очевидно, что на самом деле глобализация сказывается на развивающихся рынках совсем неодинаково. В мире был и остается широкий спектр небольших стран, которые до сих пор не подключились в полную силу к глобальным потокам торговли и денег и, что, возможно, еще важнее, к общепринятым идеям управления экономикой. Эти страны в совокупности составляют хаотический «четвертый мир» так называемых пограничных рынков, политические лидеры которых еще не готовы в полной мере принять согласованные принципы и правила глобального рынка и в которых экономический рост и рост фондового рынка по-прежнему намного более непредсказуемы, чем того требует норма. И сегодня, когда многие инвесторы пребывают в поиске крупных рынков, развивающихся и действующих непохоже на других, способность пограничных рынков выбирать для себя совершенно неожиданные пути развития делает их объектом всеобщего восхищения.
Если правильное отношение к миру в наши дни сильно зависит от понимания того, насколько развивающиеся страны отличаются от других, то к четвертому миру это правило относится вдвойне. Термин «пограничные рынки» ввели в регулярное употребление примерно в 2007 году. У него несколько разных определений, но самое простое таково: к этой группе относят нации, открытые для иностранных инвесторов, но не играющие по традиционным рыночным правилам. Это состояние полубеззаконности делает их неустойчивыми и непредсказуемыми; в прошлом году темпы экономического роста в таких странах колебались от максимума в 20 процентов в Гане до всего 2 процентов в Сербии. На крупных рынках разброс значительно меньше, всего от 9 процентов в Китае до 4 процентов в Бразилии. На пограничных фондовых рынках ситуация еще более неоднородная: в 2010 году рынок Шри-Ланки получил прибыль в 80 процентов, а рынок Болгарии понес убытки в размере 20 процентов. Если же говорить о крупных развивающихся рынках, то на одном конце спектра тут находится Индия с максимальной прибылью в 20 процентов, а на другом Бразилия, закончившая год практически без изменений.
Границы четвертого мира определяются не уровнем бедности, а верховенством или отсутствием закона. К пограничным рынкам относят как страны со средним доходом менее тысячи долларов, например Гану, так и богатейшую страну мира, крошечный Катар, где средний доход на душу населения недавно перевалил за 100 тысяч долларов. В категорию развитых или формирующихся рынков входят около пятидесяти стран мира, в список пограничных – тридцать пять. А еще почти сто государств нашей планеты (в том числе Парагвай, Сенегал и Туркменистан) вообще не поддаются никакой классификации, в качестве объектов инвестирования их не рассматривают даже самые бесстрашные рыночные игроки.