Как бы там ни было, он понял, что его первоначальное намерение— снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского— ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен снять оба этих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он обязан думать точно так же, как и она, и поездка автобусом, в котором покинула город Роуз, призвана положить начало этому преображению.
Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку с вещами первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья водителя, глядя на проход между креслами.
— Решил передохнуть, приятель? — раздался голос следующего за ним мужчины.
— Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом? — мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благо промолчать.
Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какое кресло он
(она)
сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранному месту. Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливая женушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве что по необходимости, если все остальные места заняты, однако хороший друг Нормана Оливер Роббинс (который и выписал ему билет — как и ей) заверил его, что рейс в одиннадцать ноль пять практически никогда не бывает переполнен. Она не сядет над колесами (очень сильно подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишком подозрительно). Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса, и с левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, что выбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту поворачивают в сторону своей сильной руки.
За годы работы в полиции Норман пришел к выводу, что телепатия вполне осуществима, но для этого нужно здорово попотеть… почти немыслимая задача, если вы надели не тот головной убор. Вам непременно нужно обнаружить правильный путь в сознание нужного вам человека, последовать за стремящимся схорониться в своей норе зверьком, вы должны прислушиваться не к звукам, а к волнам мозга: если быть точным, нужно не понять мысли, а проникнуть в образ мышления. А когда вы добились цели, тогда перед вами предстает многообразие выбора; вы можете срезать угол — пока ваша жертва проделывает долгий окружной путь, вы доберетесь до нужной точки короткой дорогой и однажды ночью, когда он или она меньше всего ожидает, появиться, выйти из-за двери… или затаиться под кроватью с ножом наготове, дожидаясь момента, чтобы вонзить его в тело через матрас при первом же скрипе пружин под тяжестью ничего не подозревающего ягненка (вернее, овечки).
— Когда ты меньше всего ожидаешь, — пробормотал Норман, усаживаясь в кресло, в котором, как он полагал, ехала его жена. Произнесенная фраза доставила ему удовольствие, и он повторил ее снова, когда автобус задом выезжал из прямоугольника посадочной платформы, чтобы отправиться на запад. — Когда ты меньше всего ожидаешь.
Поездка продолжалась долго, однако нисколько не утомила его и даже показалась приятной. Дважды он выходил на остановках для отдыха, чтобы сходить в туалет — не потому, что ему хотелось в туалет, а потому что, как предполагал, так должна была поступить она, ибо она не захочет пользоваться туалетом в автобусе. Да, Роуз брезглива, на у нее слабые почки. По-видимому, маленький генетический подарок от покойной маменьки. Норману всегда казалось, что старая стерва не может пройти мимо куста сирени, чтобы не остановиться и не помочиться под ним.
На второй остановке он увидел группку мужчин, собравшихся вокруг урны для окурков у стены вокзала. Секунду-другую он с вожделением и завистью смотрел на них, затем отвернулся и, пройдя мимо, вошел в здание вокзала. Организм изнывал без привычной порции никотина, но Роуз не испытывала подобных чувств; она не курит. Вместо этого он помял в руках нескольких мягких пушистых зверюшек, потому что Роуз питает непонятную страсть к дерьму такого рода, а потом купил в киоске у двери криминальный роман в мягкой обложке, потому что она время от времени читает дерьмо подобного рода. Он миллион раз повторял ей, что настоящая полицейская работа даже отдаленно не напоминает то дерьмо, которое пишут в этих книжках, и она всегда соглашалась с ним — если он так говорит, значит, так оно и есть — и тем не менее продолжала читать. Он совсем не удивился бы, узнав, что Роуз подходила к тому же самому киоску, что даже взяла книжку… а потом неохотно положила назад на полку, не желая тратить пять долларов ради трехчасового развлечения, когда впереди ждет неизвестность, а денег в кармане совсем мало.
Он съел салат, заставляя себя читать при этом купленный криминальный роман, затем вернулся на свое место в автобусе. Несколько минут спустя они снова тронулись в путь. Норман положил книгу на колени и выглянул в окно, за которым по мере того, как Восток уступал место Среднему Западу, все шире и шире разворачивались просторы полей. Он перевел стрелки часов назад, когда водитель объявил о пересечении границы часовых поясов, но не потому, что его волновали эти условности (в течение следующих тридцати дней он будет жить по собственному расписанию), а потому, что так сделала бы Роуз. Он раскрыл роман, прочел о том, как викарий обнаружил в саду тело, и отложил книжку; ему стало скучно. Впрочем, скука была только на поверхности. В глубине же он совсем не ощущал ее. В глубине его сознания затаилось странное ощущение девочки из старой сказки про трех медведей. Он посидел на стульчике маленького медвежонка, он держал на коленях книжку медвежонка, скоро он найдет домик, в котором прячется сам медвежонок. Скоро, если ничего не помешает, он спрячется под кроваткой маленького медвежонка.
— Когда ты меньше всего ожидаешь, — проговорил он. — Когда ты меньше всего ожидаешь.
Он вышел из автобуса в середине ночи, вошел в здание вокзала и остановился сразу за дверью, осматривая огромное гулкое помещение с высоким потолком, отбрасывая прочь чисто профессиональный взгляд, уверенно выхватывающий из общей толпы наркоманов и проституток, гомосексуалистов и нищих, стараясь увидеть все ее глазами, проникнуться ее ощущениями, она приехала тем же самым рейсом, вошла в ту же самую дверь и увидела вокзал в тот же самый предутренний час, когда бодрствующий организм человека слегка ошарашен непривычным нарушением биоритмов.
Он стоял у двери, давая этому гулкому миру возможность влиться в его сознание; впитывая его запах, вкус, вид, ощущения.
«Кто я?» — спросил он себя.
«Роуз Дэниеле», — ответил он.
«Что я чувствую?»
«Ничтожность. Одиночество. Растерянность. И страх. Самое главное — страх. Мне страшно».
На мгновение его потрясла неожиданная мысль: а что если она, потеряв голову от панического страха, обратилась не к тому человеку? Такая возможность не исключается; для некоторых типов мрази вокзалы— настоящая кормушка. Что если тот человек, к которому ей не следовало обращаться, увел ее в темноту, затем ограбил и убил? Не надо лгать себе, говоря, что подобный поворот событий маловероятен; он ведь полицейский и знает, что это не так. Если, например, какой-нибудь кретин обратит внимание на блестящую стекляшку у нее на пальце…
Он сделал несколько глубоких вдохов, переключая, перефокусируя ту часть своего сознания, которая пыталась воплотиться в Роуз. Что еще остается делать? Если ее убили, значит, она погибла. И спутала тем самым все его карты, так что лучше об этом не думать… а кроме того, невыносимой была сама мысль о том, что ей удалось убежать от него таким образом, что какой-то нанюхавшийся идиот мог забрать то, что по праву принадлежит Норману Дэниелсу.
«Спокойно, — приказал он себе, — спокойно. Делай свое дело. А сейчас твое дело — идти, как Роуз, говорить, как Роуз, думать, как Роуз».
Он медленно двинулся по зданию автовокзала, сжимая в руке бумажник (придуманную им замену ее сумочки), глядя на людей, которые проплывали мимо него рваными волнами; кто-то тащил за собой чемодан, кто-то нес на плече, с трудом удерживая равновесие, гору перевязанных проволокой картонных ящиков, парни обнимали за плечи своих девушек, девушки обнимали за пояс своих парней. Он увидел, как какой-то мужчина пробежал мимо него и бросился к женщине и маленькому мальчику, только что сошедшим с автобуса, на котором приехал Норман. Мужчина поцеловал женщину, потом схватил мальчика и подбросил высоко в воздух. Мальчик испустил вопль восторга и ужаса.
«Я боюсь — все новое, все непривычное, и мне страшно, — произнес мысленно Норман. — Есть ли хоть что-то, что внушает мне доверие? Что-нибудь, на что я могу положиться? Хоть что-нибудь?»
Он шагал по просторному помещению с кафельным полом, медленно, медленно, прислушиваясь к эху собственных шагов, глядя на все, что его окружало, глазами Роуз, пытаясь кожей поймать ее ощущения. Быстрый незаметный взгляд на мальчишек с остекленевшими глазами (у кого-то к четвертому часу ночи накопилась усталость, у кого-то глаза застыли от дозы порошка), прилипших животами к игровым автоматам, затем возвращение в основной зал автостанции. Она: смотрит на ряд телефонных автоматов, но кому ей звонить? У нее нет ни друзей, ни семьи — даже захудалой старой тетки на рукоятке Техаса note 1 или в горах Теннесси. Она смотрит на двери, ведущие на улицу, может, думает, что ей стоит уйти отсюда, найти номер в гостинице, закрыть дверь между собой и всем огромным сумасшедшим, безразличным, опасным миром — для этого у нее достаточно денег благодаря его кредитной карточке — но так ли она поступает?
Он шагал по просторному помещению с кафельным полом, медленно, медленно, прислушиваясь к эху собственных шагов, глядя на все, что его окружало, глазами Роуз, пытаясь кожей поймать ее ощущения. Быстрый незаметный взгляд на мальчишек с остекленевшими глазами (у кого-то к четвертому часу ночи накопилась усталость, у кого-то глаза застыли от дозы порошка), прилипших животами к игровым автоматам, затем возвращение в основной зал автостанции. Она: смотрит на ряд телефонных автоматов, но кому ей звонить? У нее нет ни друзей, ни семьи — даже захудалой старой тетки на рукоятке Техаса note 1 или в горах Теннесси. Она смотрит на двери, ведущие на улицу, может, думает, что ей стоит уйти отсюда, найти номер в гостинице, закрыть дверь между собой и всем огромным сумасшедшим, безразличным, опасным миром — для этого у нее достаточно денег благодаря его кредитной карточке — но так ли она поступает?
Норман остановился у эскалатора и, нахмурившись, изменил форму вопроса: «Так ли я поступаю?»
«Нет. — решил он (она). — Я так не сделаю. Во-первых, мне не хочется поселяться в мотель в половине четвертого ночи, чтобы оказаться выставленной за дверь в полдень; слишком большая роскошь для моих скудных денег. Я могу пошататься здесь, пусть даже этот мир действует мне на нервы, но я потерплю, если надо. Но есть еще одно соображение, которое мешает мне покинуть стены вокзала; я в чужом городе, до рассвета еще по меньшей мере два часа. Я видела по телевизору невесть сколько детективных фильмов, прочитала кучу дешевых криминальных романов в мягких обложках, я замужем за полицейским. И знаю, что может случиться с женщиной, которая выходит в ночь
одна, поэтому лучше подожду рассвета.
Но чем мне заняться? Как убить время? Урчание в желудке подсказало ответ на этот вопрос. «Точно, мне надо перекусить. Последняя остановка была в шесть вечера, и я проголодалась».
Кафетерий располагался недалеко от окошек билетных касс, и Норман пошел туда, переступая через тела спящих бродяг и сдерживая желание ударить ногой по той или иной грязной, завшивевшей башке так, чтобы она шарахнулась о стальную ножку ближайшего стула. Это желание ему приходилось сдерживать в последнее время все чаще и чаще. Он ненавидел бродяг; он считал их собачьим дерьмом с ногами. Он питал отвращение к их нудным извинениям и неудачным попыткам изобразить безумие. Когда один бродяга, находящийся в полукоматозном состоянии, в отличие от остальных, которые валялись на полу в полной прострации, подковылял к нему и спросил, не найдется ли у него лишней монетки, Норман едва удержался, чтобы не схватить его за руку и показать, к кому стоит обращаться за подаянием, а к кому нет. Вместо этого он тихим голосом сказал:
— Оставьте меня в покое, пожалуйста, — потому что именно эти слова и именно таким тоном произнесла бы Роуз.
Он потянулся было за беконом с яичницей на столике самообслуживания, но вспомнил, что она не ела бекон, если он не заставлял ее, что случалось время от времени (его не интересовало, что она ест, просто она не должна забывать, кто ее хозяин, вот что важно, очень важно). Он попросил холодную овсянку, взял чашечку омерзительного кофе и половину грейпфрута, который, судя по виду, сорвали с дерева еще во времена президентства Рейгана. Еда добавила ему сил, он сразу почувствовал себя лучше. Расправившись с ней, он автоматически поднес руку к карману рубашки, где лежала пачка сигарет, затем медленно опустил руку. Роуз не курит, значит, Роуз не будет испытывать той тяги, от которой он не находит себе места. Через несколько секунд медитаций на эту тему желание, как и следовало ожидать, отступило.
Первое, что он увидел, остановившись у выхода из кафетерия, заправляя свободной рукой выбившуюся из-под ремня брюк рубашку на спине (в другой он по-прежнему сжимал бумажник), был большой светящийся сине-белый круг с надписью «ПОМОЩЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКАМ» на внешней полосе. В голове Нормана внезапно загорелся яркий огонь. «Иду ли я туда? Подхожу ли к киоску с большой, обещающей утешение вывеской? Кажется ли мне, что там я найду то, что мне надо? Конечно — что еще мне остается делать?» Он направился к киоску, но по касательной, сначала прошел мимо, потом обернулся и посмотрел на него, стараясь внимательно рассмотреть сидящего внутри человека со всех сторон. Он увидел еврейчика с карандашно тонкой шеей, представляющего такую же опасность, как кролик Тампер, дружок Бэмби из диснеевского мультфильма. Еврейчик читал газету, в которой Норман определил «Правду», отрываясь от нее каждые несколько минут, чтобы, подняв голову, окинуть просторный зал бессмысленным тупым взглядом. Если бы Норман продолжал пребывать в личине Роуз, Тампер, без сомнения, заметил бы его, но Норман снова превратился в Нормана, находящегося на работе инспектора Дэниелса, а это означало, что стал практически невидимым. Большей частью он просто двигался по плавной дуге позади будки (непрерывность движения очень важна; на вокзалах и в местах подобного рода вы вряд ли рискуете привлечь к себе чье-то внимание, если не останавливаетесь), оставаясь вне поля зрения Тампера, но не удаляясь за пределы зоны слышимости, чтобы не пропустить ни единого его слова.
Примерно в четверть пятого к киоску «ПОМОЩЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКАМ» подбежала плачущая женщина. Она сообщила Тамперу, что приехала автобусом «Грейхаунд» из Нью-Йорка, и пока спала, кто-то вытащил из сумочки кошелек. Последовал длительный обмен сопливыми репликами, женщина уменьшила запас салфеток Тампера наполовину, и в конце концов он нашел для нее дешевый отель, который согласился взять ее на пару ночей без предварительной оплаты, пока муж не пришлет деньги.
«На месте вашего мужа, леди, я привез бы деньги лично, — подумал Норман, все еще делая маятниковые движения позади будки. — И еще привез бы пинок в зад за то, что вы позволили себе совершить такую глупость».
Во время телефонного разговора с отелем Тампер представился, назвавшись Питером Слоуиком. Для Нормана этого оказалось достаточно. Когда еврейчик принялся объяснять растяпе, как добраться до отеля, Норман отошел от киоска к общественным телефонам, где, как ни странно, обнаружил два справочника, которые не сожгли, не разорвали и не украли. Он мог бы получить всю необходимую информацию позже, днем, позвонив в свое полицейское управление, но предпочел поступить по-иному. Как знать, каким образом обернутся события с читающим «Правду» еврейчиком. Телефонные звонки могут стать опасными, они относятся к тем фактам, которые, случается, позже приобретают неприятно важное значение. К тому же всю нужную информацию Норман получил из справочника. В толстой книге городских абонентов он обнаружи всего трех Слоуиков. Лишь один из них носил имя Питер. Дэниеле переписал адрес Тамперштайна, вышел из здания вокзала и направился к стоянке такси. Водитель первой машины оказался белым— повезло, — и Норман спросил его, остался ли в городе отель, где человек может получить номер за наличные и не слушать топот тараканьих бегов, начинающихся сразу после того, как гаснет свет. Водитель задумался на минутку, потом кивнул головой:
— «Уайтстоун». Хороший, недорогой, наличные принимают, лишних вопросов не задают. Норман открыл дверцу такси и сел на заднее сиденье.
— Поехали, — сказал он.
2Робби Леффертс, как и обещал, был там, когда в понедельник утром Рози последовала за сногсшибательной рыжеволосой ассистенткой с модными длинными ногами, которая привела ее в студию звукозаписи «Тейл Энджин», и он разговаривал с ней так же мило, как и на уличном перекрестке, когда уговаривал прочесть вслух несколько отрывков из купленной им книги. Рода Саймоне, приближающаяся к сорокалетнему рубежу женщина, режиссер Рози, тоже вела себя мило, но… режиссер? Если вдуматься, такое странное слово рядом с Рози Макклендон, которая даже не пыталась принять участие в театральных постановках в старших классах школы. И Куртис Гамильтон, звукоинженер, был мил, хотя поначалу приборы занимали его гораздо больше и он наградил Рози лишь коротким рассеянным рукопожатием. Рози присоединилась к Робби и миссис Саймоне, чтобы выпить чашечку кофе перед тем, как (по выражению Робби) поднять паруса, и ей даже удалось выпить ее без эксцессов, не пролив ни единой капли. И все же, войдя через двойную дверь в маленькую кабинку со стеклянными стенами, она ощутила приступ такой ошеломляющей паники, что едва не выронила пачку отпечатанных на ксероксе листов, которые ей вручила Рода. Ощущения походили на то, что она испытала, заметив приближающуюся к ней по Уэстморлэнд-стрит красную машину и приняв ее за новую «сентру» Нормана.
Она увидела направленные на нее через стекло взгляды — даже серьезный молодой Куртис Гамильтон смотрел на нее, — и их лица показались ей искаженными и расплывчатыми, словно она видела их не через стекло, а через толщу воды. «Вот такими кажемся мы, люди, золотым рыбкам, когда те подплывают к стенкам аквариума, чтобы взглянуть на нас, — подумала она, и тут же вдогонку: