— Триста шагов! — распорядитель качнул браслет на верёвке. Среди стрелков раздались насмешливые выкрики, распорядитель успокаивающе помахал рукой. — Через браслет надо попасть в глазницу шлема! — он с размаху утвердил на пеньке шлем с маской.
— В левую? Или в правую? — весело спросил звонкий юношеский голос.
— В любую! — невозмутимо отозвался распорядитель. — Тому и браслет, и шлем, и три скеллига золота!
Стрелки зашумели. Тут собралось около тридцати человек — лучшие лучники зинда. Попасть за триста шагов в браслет могли восемь из десяти мужчин и мальчишек. Но через браслет — в глазницу шлема?!
— Надо быть в самом деле недурным стрелком, чтобы сделать это, — сказал Вадим.
Стоя рядом с группой стрелков, он быстро рисовал в блокноте ручкой. Конечно, это был изврат — блокнотная бумага, синяя паста… Но Вадим совершенно неожиданно ощутил острейшее, непреодолимое — и давненько не посещавшее его там, на Земле, желание — нет, потребность! — рисовать. Любой ценой. Слегка удивившись, Вадим не стал этому сопротивляться и сейчас быстро набрасывал начинающееся состязание. Ротбирт, опиравшийся на лук ладонями, кивнул:
— Да, это так.
В толпе зрители слушали знатоков, рассуждавших о тетивах, наконечниках и оперениях. Сыпались шуточки и советы — когда насмешливые, а когда и серьёзные — стрелкам. Распорядитель махнул рукой — стало тихо, стрелки один за другим выходили на линию и били в цель.
Ротбирт по жребию должен был стрелять одним из последних — и сейчас внимательно следил за соперниками. Многие даже опытные стрелки допускали ошибку — они слишком старались попасть в глазницу — и забывали о браслете. Стрелы либо ссекались о него, либо попадали в глазницы — но… минуя браслет!
Когда настал черёд Ротбирта, он вышел к линии, не глядя по сторонам. Ему хотелось выстрелить быстро и точно, но он удержал себя — это не бой, а соревнование. Прикинув ветер, мальчишка выбрал стрелу и посмотрел на зрителей. Рядом с Вадимом, увлечённо рисовавшим, стояла Эрна. Когда она увидела, что Ротбирт смотрит в его сторону, губы девчонки шевельнулись.
Тванг! Под восхищённый гул зрителей Ротбирт позволил себе улыбнуться углом рта — он видел, что попал сквозь браслет в левую глазницу.
Шестнадцать стрелков выполнили условие — и шлем с браслетом были перенесены ещё на полсотни шагов. Соревнование становилось всё интереснее. Мальчишки полезли на деревья, обсаживая сучья, словно птицы… кстати, одному из стрелков, мальчишке из простолюдинов, было на вид лет тринадцать, не больше. Девушки из зрителей подбадривали своих женихов или возлюбленных выкриками… Ротбирт вдруг подумал — как жаль, что ничего не может крикнуть ему Эрна. И что все были как слепые, пока Вадомайр не сказал: "Она красивая…" Эрна нравилась ему… но любовь он представлял себе как-то иначе. Кроме того, он видел, как на Эрну смотрит Ротбирт и, думая, что чувства друга, наверное, серьёзнее, как в песнях, опасался перебежать ему дорогу…
…Тванг! Попал…
…Остались пятеро стрелков — и распорядитель отсчитал ещё двадцать пять шагов: двое ратэстов, считая Ротбирта, тот мальчишка, седоусый пожилой простолюдин и ещё один, молодой мужчина. Он, кстати, поцелился и качнул головой:
— Нет. Попасть не смог — позориться не хочу. Пусть боги вам дадут удачу, — он отсалютовал луком соперникам и, отойдя, встал рядом с красивой молодой женщиной, гордо посмотревшей кругом. Одобрительные возгласы вознаградили его. Слава победившему… но и тому, кто не боится признать край своих возможностей, тоже нужно воздать по заслугам.
Ратэст попал в браслет, но стрела цокнула о переносье шлема. Флегматичное, худое лицо воина ничуть не изменилось — он просто отошёл в сторону и начал менять тетиву. Остальные — в том числе и Ротбирт — не промахнулись.
Четыреста шагов… Мальчишка-простолюдин промахнулся, лицо его дёрнула досада, но одобрительные крики успокоили стрелка, а Ротбирт сказал:
— Не худо ты стрелял.
— Ещё двадцать пять шагов! — провозгласил распорядитель и пошёл к мишени. Но в спину его, словно стрела, догнали слова Ротбирта:
— Пятьдесят!
На секунду стало тихо, а потом тишина растаяла в изумлённых и одобрительных выкриках. Распорядитель посмотрел на старика. Тот кивнул:
— Пусть будет пятьдесят.
Четыреста пятьдесят шагов для прямого — даже неприцельного выстрела — очень много. А для выстрела в цель… да ещё в такую цель!..
Стрела старика попала в левую глазницу. Ротбирта — в правую. Оба стрелка переглянулись:
— Будем стрелять, пока не промажем? — спросил Ротбирт. Старик наклонил голову:
— Пусть судят боги.
Он начал целиться. Ротбирт бросил взгляд на зрителей. Вадим не рисовал — точнее, он рисовал, не глядя в блокнот, не сводил глаз с друга. А следующее, что увидел Ротбирт, были глаза Эрны. В них была только вера…
…Ротбирт стрелял навскидку, держа лук почти параллельно земле. Зрители ахнули одним голосом — стрела мальчишки настигла в полёте стрелу старого лучника перед самой целью, клюнула её в бок, отбила… А Ротбирт уже выстрелил второй и третий раз — и его стрелы, дрожа, застыли в глазницах шлема.
Старик, чуть наклонив голову, смотрел на своего соперника. Мальчишку трясло, он был бледен, но на щеках резко выступил треугольный румянец. Казалось, он еле держится на ногах и не верит в сделанное.
— Ты не из нашего рода, мальчик, — медленно сказал старик, — и ты не мог знать, что я никогда не считался худшим стрелком здесь. Но и я не могу подумать, что увижу Вайу, соревнующегося с живыми людьми. Тяжело тягаться с богами. Больше я не стреляю.
Сильными руками он переломил свой лук и поклонился мальчишке.
* * *Завоёванных призов у Ротбирта не осталось почти сразу. Шлем он подарил тому мальчишке-стрелку. Ему же отдал и браслет, сказав:
— Найдёшь пати Виннэ. Отдай ему. Скажи — от меня и Вадомайра Славянина за сына. Не дело быть в долгу за кровь.
Мальчишка, с обожанием смотревший на победителя, кивнул и умчался. Ротбирту стало легче, он даже выдохнул — долг его давил, в отличие от Вадима, который, кажется, и не помнил про это.
А золото… Ротбирт ушёл далеко от лагеря, задумчиво разглядывая слиточки. Что-то ещё не было сделано… что-то ещё… Почему-то не хотелось никого видеть. Ротбирт зашёл далеко и остановился, огляделся, как человек, который не совсем понимает, куда он попал. Какое-то время он стоял, притопывая ногой и сжав золото в кулак. Потом повернулся на месте — волосы сверкнули медью — и почти побежал обратно в лагерь.
* * *Лаунэ встретила Ротбирта у повозки, и мальчишка почти испугался. Наверное, крепко любила она своего старшего, если его смерть на морском берегу в той злосчастной схватке превратила сильную и красивую женщину в призрак самой себя…
Младший сын серьёзно смотрел на Ротбирта. После смерти брата он вообще стал не по годам строг и делил время между матерью и изнуряющими тренировками с оружием -- лицо у него при этом было совсем не детским…
— Привет тебе, Лаунэ дочь Рэльда, жена воина и мать воинов, — сказал Ротбирт, опираясь рукой на борт повозки. — Возьми. Это золото тебе. Плохо держится оно у меня в руках…
И он протянул выигрыш женщине. Мимо рук — она даже не попыталась его взять. Вместо этого — протянула руки и, взяв мальчика за виски, привлекла к себе. Прижала к груди.
— Сынок… — послышался её шёпот, полный слёз. — Ты приходи к нам, когда хочешь…
— Лаунэ… — Ротбирт мягко высвободился. — Лаунэ, ты пусти меня, пусти, а не то я заплачу. А я не умею плакать, и мне будет больно… Я приду. Я приду, спасибо тебе, Лаунэ…
Он говорил это, уже пятясь. Пробил спиной кусты — и исчез.
* * *Вадим нашёл своего друга на опушке дубравы. Его краги и ботинки валялись под деревом, а сам Ротбирт сидел на суку, обняв правое колено и качая опущенной левой ногой.
Вадим, подпрыгнув, подтянулся и сел на сук. Он ничего не спросил и не сказал — просто сидел, бросая вниз кусочки коры, и Ротбирт был ему благодарен за молчание.
— Почему так бывает, — первым заговорил юный анлас, — ты делаешь доброе дело, и тебе же становится больно?
Вадим встал на ветке, придерживаясь за растущую выше.
— Не знаю. Но что бы не случилось — я с тобой. Щит к щиту. Конец этому положит лишь смерть… но и там я тебя подожду, брат.
Ротбирт поднялся на ноги и положил ладони на плечи Вадима, смотревшего понимающе и спокойно:
— Это хорошо, — сказал он. — А ещё знаешь, что хорошо? — Вадим вопросительно поднял подбородок. — Что боги создали мир таким большим и разным. Мне было бы скучно в другом. Клянусь топором Дьяуса. Когда мы осядем на месте, то я спрошусь у кэйвинга — и мы поедем искать твоего друга.
— А пока — пойдём-ка искупаемся, — предложил Вадим. — Времени — увидеть мир — у нас и вправду будет достаточно.
— А пока — пойдём-ка искупаемся, — предложил Вадим. — Времени — увидеть мир — у нас и вправду будет достаточно.
* * *Сбылась мечта Йохаллы. Высланный вперёд отряд наткнулся на лежащий на берегу широкой реки город — центр урхана. Город поразил ратэстов размерами… едва ли они поверили бы, скажи им кто-нибудь, что этот город по меркам Хана Гаар совсем невелик…
Когда кэйвингу принесли эту весть, он, не сдержавшись, в восторге швырнул в небо шлем и тут же приказал дружине выступать, а остальным сниматься и идти следом, соблюдая походный порядок. Потом сам отправился седлать своего коня…
…Сийбэрэ подошёл к кэйвингу, когда тот закреплял конскую маску. Услышав шаги, Йохалла повернулся и кивнул — лицо кэйвинга выглядело неожиданно усталым.
— Я вижу, не слишком-то ты радуешься исполнению своей мечта, — сказал старый атрапан. Кэйвинг пожал плечами:
— Нет, меня смутило другое. Я сегодня видел самого себя.
Лицо атрапана осталось неподвижным, но глаза встревожено расширились:
— Самого себя?
— Да, — засмеялся кэйвинг, но — невесело засмеялся. — До сих пор я думал, что такое возможно только в кружке с пивом… но сегодня утром я проснулся и увидел самого себя у коновязи. Я… он стоял и смотрел на меня.
— Вот как… — не отводя взгляда от Йохаллы, сказал Сийбэрэ непонятным тоном. Кэйвинг огляделся и очень тихо спросил:
— Скажи… это мой фоэт?[2]
Атрапан на секунду прикрыл глаза. Потом открыл их и сказал:
— Да. И я боюсь, Халлэ, — он назвал кэйвинга так, как называл, когда учил его — мальчишку! — мудрости предков.
— Ты? — улыбнулся Йохалла и, вновь повернувшись к коню, занялся маской. Через плечо сказал: — Но чего ты боишься? Это мой фоэт. А я удачлив и готов поспорить с судьбой.
— Я боюсь не за тебя — за всех, — вздохнул атрапан. — Будь осторожен, кэйвинг. Будь очень осторожен. Помни, что низкие и трусливые почти всегда изощрены в обмане и грязной хитрости.
— Мне ещё не встречался никто, способный перехитрить меч, — самоуверенно заявил Йохалла, — особенно если всадить его поглубже и пару раз повернуть! — он вскочил в седло и тронул бока коня шпорами: — Вперёд, мой ветер!
* * *Выстроившись клином, дружина ждала. Город располагался за грядой плоских холмов, поросших лесом. Кэйвинг уже выслал вперёд разведку и ждал её результатов. Йохалла понимал, что его сила — во внезапности. Взять настоящую крепости штурмом или измором он бы не смог. Просто не хватило бы людей.
— Скачут! — выкрикнул кто-то. От холмов, пригибаясь к гривам, мчались трое всадников.
— Ворота открыты, кэйвинг! — прокричал передний, осаживая коня. — Клянусь топором Дьяуса, они не хотят сражаться — над городом флаги, толпы народа на улицах!
Дружина притихла в некотором разочаровании — все уже настроились на хорошую драку. Но Йохалла, повернувшись к своим, гордо сказал:
— Ну что? Если не сокровища, то славу-то мы уже получили! Они сами открыли нам ворота! Вперёд, ратэсты! Вайу!
* * *Как ни старались анласы держаться холодно-надменно — им это не удалось. Да и то сказать — город поразил бы и более искушённых в таких делах людей! Каменные дома, заполненные пышно одетыми людьми площади и улицы, мощёные камнем, роскошь и богатство изумляли. Со своей стороны, горожане, спешно сошедшиеся из своих домов, смотрели на могучих людей, сидящих на огромных конях, со страхом и любопытством.
У ворот к дружине пристроилась полусотня конных латников. Но кому угодно было понятно, что это лишь эскорт — двести ратэстов смели бы, случись что, эту полусотню, как пыль.
Йохалла ехал впереди под баннортом с туром. Его сопровождал высланный вперёд жирный царедворец верхом на мерине, то и дело вытиравший лысую голову большим платком. От жирного нестерпимо на взгляд кэйвинга разило немытым телом и какими-то благовониями.
Вадим и Ротбирт ехали в середине строя, с молодым любопытством глядя по сторонам. Ротбирт пикой подцепил с подноса уличного торговца булку — и друзья, разломив её, жевали ещё тёплый хлеб и обсуждали увиденное.
— Они поклоняются кракену, — Ротбирт сплюнул, — тут всюду его изображения.
— А как люди на окраинах живут, видел? — Вадим зло фыркнул. — У нас свиней в таком дерьме не держат.
— У них нет мужества, — презрительно сказал Ротбирт. — Любой анлас уже давно добился бы себе лучшей доли мечом. Эти заслужили свою жизнь!
— Как орут-то… — поморщился Вадим. — Интересно, о чём?
— А не всё ли равно? — хмыкнул Ротбирт. — Как они могут приветствовать тех, кто пришёл к ним с оружием?.. Пугнём их?
— Йохалла не похвалит, — удержал друга Вадим, с интересом посматривая на девушек, тут и там стоявших в толпе. Они были вроде бы и неплохи — в цветных нарядах, высоких рогатых шапках, с золотом в мелких косах, улыбчивые — но при взгляде на них сердце не отзывалось.
Лязгающая сталью змея отряда входила на огромную центральную площадь, окружённую пирамидальными зданиями с плоской верхушкой. На каждой ступеньке длинных лестниц стояли и слаженно пели мальчики в длинных оранжевых одеяниях. На вершинах пирамид горел огонь, который окружали какие-то люди — вероятно, жрецы.
С вершины самой большой пирамиды взревел по-звериному огромный гонг с изображением кракена, которого, как уже успели объяснить местные, звали Чинги-Мэнгу. Народ на площади пал на колени и распластался по земле. Всадники эскорта склонились на конские гривы.
Анласы насмешливо заозирались. Их колонна остановилась, смешавшись — пати окружили кэйвинга, остальные рассыпались в стороны. Всё окружающее вызывало у них двойное чувство — восхищение и недоумение. Неужели это — здания для богов? Но ведь боги сказали, что лучше не жертвовать вовсе, чем жертвовать слишком много! Неужели Чинги-Мэнгу можно купить сладкими песнопениями и постройкой в его честь этих пирамид? В этом городе люди задыхаются от тесноты — наверное, так же тесно и душно тут и их богам. То ли дело — простор и свежесть рощ, где богам так же хорошо, как людям в лесах…
Гонг закричал второй раз. По вымощенной алым гранитом улице — как раз напротив строя анласов — появилась медленно шествующая пышная процессия. Между двумя рядами конных латников в вызолоченных доспехах дюжие рабы несли паланкин из алого с золотой отделкой шёлка. Следом шли толстые лысые люди в пышной одежде, которым совершенно не шли широкие сабли на плечах. Потом вообще трудно было кого-либо выделить в движущейся куче тканей и драгоценностей, при виде которой просто рябило в глазах.
Паланкин опустился. Узкая смуглая рука откинула занавеску, и, чуть пригнувшись, из недр драгоценной коробочки вышла высокая — по здешним меркам — молодая женщина. Огромное количество наложенной косметики не могло испортить впечатления от непривычного, но всё-таки красивого лица. Улыбнувшись алыми губами, она величественным жестом протянула руку вперёд, к анласам — и заговорила.
— Сююуджи Юргул приветствует тебя, вождь пришельцев — и всех твоих воинов. Она рада видеть вас в урхане, и это большая честь…
— А она ничего, клянусь волосами дев ветра, — сказал кто-то из пати.
— Заткнись, — Йохалла ловко соскочил с коня и, подойдя к паланкину, чуть наклонил голову. — Переводи, лысый, раз уж откуда-то знаешь наш язык… Мы тоже рады побывать в вашем гостеприимном городе. Я даю слово, что никому из твоих подданных, правительница Юргул, не будет причинено обиды. Но у меня за городом ещё пять тысяч человек и скот.
— Твоих людей и животных накормят, — поспешно перевёл ответ лысый. — А тебя и твоих ближних людей правительница просит пожаловать к себе во дворец. Сегодня вечером там будет пир в честь гостей — в честь вас, господин!
* * *Вадим, если честно, и представить себе не мог, что можно без современной техники соорудить такой громадный зал — нет, залище. Потолок скорей напоминал небо и даже расписан был звёздами и светилами, но вместо небосвода они располагались всё на том же божестве — казалось, кракен заполнил собой всю Вселенную. А нарисован он был так жутко, что Вадиму, по правде сказать, стало не по себе и он специально заставил себя смотреть на потолок довольно долго.
— Чего ты туда уставился? — толкнул его в бок Ротбирт. — Садись давай! Посмотри, вот это столы!
Скамей или табуретов у низких столов не было. Садились, скрестив ноги — вполне привычно для анласов, но Вадим про себя чертыхнулся насчёт местных обычаев. Воины снимали шлемы, клали рядом мечи. Кто-то заехал в ухо слуге, попытавшемуся взять топор. Кое-кто ставил на стол жуткие чаши из человеческих черепов, оправленных в золото и серебро — хангары заперешёптывались, подталкивая друг друга и кося глазами.
Столы, надо сказать, буквально ломились от кушаний и кувшинов с напитками — большинство из того, что здесь стояло, анласам было незнакомо… пахло слишком остро или слишком странно. Вдоль стен под тройными факелами золочёными истуканами замерли латные воины. На возвышении у стены играл огромный оркестр — музыка была дикой и непривычной, какой-то диссонансно-завывающей. Среди столов шныряли расторопные слуги с огромными подносами.