1005. Это довольно редкое четверостишие присутствует в книге «Тараб-ханэ» и в некоторых средневековых выписках из нее. Текст явно подпорчен в первой строке: «В саду когда-то был незрелый виноград кислым в начале /месяца/ Дея». По нашему календарю это конец декабря; откуда взяться в эту пору в саду «незрелому винограду»? Бессмыслица — именно благодаря слову ДЕЙ. Скорей всего, в авторском тексте было слово другое, например ВЭЙ (что графически очень похоже): «… при начале его /созревания/».
Благодаря чему виноград, вначале кислый, становится сладким? Как и откуда проникает «горечь», т. е. спирт, в вино?.. Винная тематика обманчива: это — вопросы о главных законах Бытия. Завершается четверостишие предостережением от скоропалительных догадок: если кто-то валит топором дерево, чтобы сделать лютню, пусть тебе не кажется, что это срезают камыш на флейту.
Это четверостишие переводилось ранее на русский язык, видимо, только С. Кашеваровым:
«Топор» в последней строке подсказывает, что текст, с которым работал С. Кашеваров, был еще более испорчен: БИШЕ (лес) благодаря простой описке превратился в ТИШЕ (топор), и четверостишие стало на редкость «загадочным»: «В топор, говоришь, кто-то превращает флейту?» — причем С. Кашеваров перевел эту строку с точностью до наоборот. См. также комментарий к № 1298.
1009. Известен перевод В. Державина:
Разница в трактовках, как видите, огромная. Чем же она вызвана? Различным прочтением одного-единственного слова, которое может значить и «подражание», «копирование», и «следование какому-либо учению».
1010. См. № 1095.
1013. Здесь уже «саки» — условное лицо, символ всего земного мира. Многозначен художественный образ в третьей строке. «Вино» оказалось настолько игристым, что постепенно выпенилось из бутыли — все! «Обмахиваемую пену» можно понимать и как звезды, «смахиваемые» с ночного небосвода к утру, и как еженощно исчезающие с лица земли человеческие жизни, и, наконец, как условия жизни, которые в древности, в легендарный золотой век, были якобы заведомо лучше.
1014. В последней строке Хайям говорит, что, хотя его жизнь ХОШ (т. е. хорошо) не протекала, в целом она ХОШ-ХОШ протекла. В Издании 1959 г. переведено так: «хоть и не всегда шла хорошо, но все же иногда проходила приятно». То есть, надо понимать, «хорошо-хорошо». Соответственно звучат и основанные на этом подстрочнике стихотворные переводы.
Между тем ХОШ-ХОШ — понемногу, мало-помалу. Тот случай, когда удвоение слова меняет его смысл на почти противоположный. Здесь переводчик использовал аналогичный пример в русском языке (правда, в негативном отражении).
1015. Последняя строка — пословица, которой Хайям придал парадоксальный смысл, трактуя «путь» как путь от рождения до смерти.
1016. Выражение «моя пола в грязи (или: в крови, в слезах)», помимо прямого смысла, может означать также: «я опозорен».
1023. Здесь это четверостишие прочитано как трагичное; обычно же его переводили как шутливое, вот перевод Гл. Семенова:
1024. См. № 994.
1025. «Сбегу наружу…» не просто из «кабака», но из жизни.
1028. Даже если и существует переселение душ, никакой конкретный человек, увы, не возрождается заново.
1032. По критерию: вес = 579, 38-ое место. Претендент на авторство: Закани.
1033. Здесь я опирался на версию текста, которую нахожу безупречной во всех отношениях. Однако в книгах Никола и Тиртхи приведен иной вариант (ему соответствуют переводы А. Янова и Н. Леонтьева, а потом Р. Грищенкова). Там испорчена рифма. Нелепо звучит окончание первой строки: «Притеснений людских не домогаемся мы по ночам». Значит, днем — домогаемся? Один из возможных вариантов реставрации дал бы такой перевод: «Страданиям сердец людских не ищем мы порицания».
Последние строки четверостишия в тех изданиях также малопонятны, если ДЖАМОЛ переводить как «красоту» (как в избранной мною версии), поскольку отсутствует союз «и» в сочетании «богатство и красота», и получается: «На богатство красоты своей не опирайся, ибо то ночью украдут и это — ночью». Отсутствует предварительное перечисление. Введение союза «и» (по образцу моей версии) не объясняет: почему «красоту» украдут именно «ночью»? Времени, судьбе или «лихорадке» не заказан и день.
Впрочем, арабы «стадо верблюдов» и «нечто прекрасное» обозначают одним и тем же словом ДЖАМОЛ — с обоими этими смыслами оно и проникло в персидский язык. Если здесь понимать его как «верблюды», тогда и предшествующее слово читается уже не как просто «богатство», а как «имущество в виде скота»: «На имущество /в виде/ верблюдов своих не опирайся, ибо того украдут ночью и этого ночью».
Все это далеко от стиля Хайяма; но, возможно, именно таким запомнил кто-то это четверостишие — так и записал, придав ему новый интересный смысл, привлекавший потом многих переписчиков:
1034. В некоторых вариантах не Нишапур, а Багдад.
1037. Когда багрянник, или иудино дерево, сбрасывает кору, обнажившийся ствол приобретает багрово-красный цвет.
1046. По критерию: вес = 473, 88-е место.
1050. Ревностные мусульмане побивают камнями нарушителей шариата.
1052. Небосвод, распластавшийся над землей, здесь похож на пьяного, который не может подняться с четверенек.
1056. По первой строке этого четверостишия мне удалось вычислить дату его написания: 15 марта 1111 года. В переводе эта информация сохранена.
В этот день праздновали бы Навруз — Новый год по солнечному календарю, приходящийся на день весеннего равноденствия. Однако накануне, 13 или 14 марта, начался Рамазан. Такое совпадение, почти день в день, пришлось на жизнь Хайяма лишь единожды, и неудивительно, что свою досаду он излил в едком экспромте.
1060. Иногда хайямовские стихи из разных рукописей образуют цепочку текстов между двумя сходными по форме и по рифмам четверостишиями, по сути же — различными. Когда отпали подозрения, что одно из них — подражание или «ответ», когда соблюдены стиль и уровень Хайяма, допустимо предположить, что оба они — авторские. Например, поэт пытался вспомнить давнее четверостишие, от которого в памяти остались ритмический рисунок, редиф и звучание рифмы. Или — сознательно переделал его… Внешнее сходство двух текстов потом провоцировало переписчиков создавать промежуточные варианты, в которых и образы обеднены, и мысли упрощены, и поэтическая логика нарушена.
Даже на фоне таких не очень редких примеров выделяется куст из одиннадцати вариантов с рифмой на ШАРОБ (вино) и редифом ОВЛИТАР (лучше всего). Сопоставление их показывает: мы имеем здесь дело уже с тремя авторскими текстами. Два из них присутствуют в чистом виде в источниках, в этой книге они помещены под № 440 и 1060, третий легко реставрируется из тяготеющих друг к другу вариантов — № 208.
Первоисходным был, судя по всему, № 208. Его форма — наиболее изощренная, что естественно для стихотворения создаваемого, а не вспоминаемого. В двух других — форма облегченнее, в них присутствуют как бы фрагменты первоначальной конструкции; зато авторская мысль звучит более мудро и ясно, след жизненного опыта — отчетливей.
1072. По критерию: вес = 623, 22-е место.
1074. См. № 977.
1075. См. № 968.
1080. По критерию: вес = 510, 67-е место. Претендент на авторство: Хакани.
1082. По критерию: вес = 666, 16-е место. Претендент на авторство: Обаид Закани.
1084. Известны такие переводы этого четверостишия (по порядку: И. Тхоржевского, О. Румера и Г. Плисецкого):
Художник по этим переводам может изобразить рыбу и утку неспешно плавающими в арыке за философской беседой о будущей сковородке, а читателя — ломающим голову: что же именно спрашивала рыба? Между тем у Хайяма-то они беседуют уже на вертеле! Дословно:
Художник по этим переводам может изобразить рыбу и утку неспешно плавающими в арыке за философской беседой о будущей сковородке, а читателя — ломающим голову: что же именно спрашивала рыба? Между тем у Хайяма-то они беседуют уже на вертеле! Дословно:
Опять тот же хайямовский прием, порождающий парадоксы и ставящий переводчиков в тупик: говорить о своей смерти — в прошедшем времени (поэтому, возможно, и первую строку они предпочитали понимать так: «С уткой разговаривала рыба с пылом и жаром»). Рыба попросту не успела понять, что обе они уже мертвы, жар очага кажется ей солнцем, доставшим ее на дне пересохшего ручья.
1085. Табризи в «Тараб-ханэ» сопровождает это четверостишие легендой: «Рассказывают, что Хайям был к охоте страстно привержен; однажды охотился он в сельской местности в окрестностях Астрабада; и, как обычно, был там пес — щенок, на зверя натаскиваемый. Внезапно кабан настиг щенка, и тогда хаким произнес это рубаи».
1087. См. № 1117.
По критерию: вес = 477, 86-е место. Претендент на авторство: Аттар.
1089. Ман — мера веса, по одним данным, около 3 кг, по другим — около 0,5 кг.
Здесь Хайям говорит о троекратном разводе — по старинному обычаю, освященному шариатом: муж должен, выйдя на площадь, трижды прокричать формулу отречения от своей жены, после ее третьего произнесения развод считается состоявшимся.
1094. Уд — 1) алойное дерево каламбак, из которого делают благовонные палочки; 2) арабский музыкальный инструмент типа лютни.
1095. См. № 1010.
1100. См. № 229.
1105. Автор цитирует приведенное Платоном изречение Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю».
По критерию: вес = 735, 7-е место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Фахр Рази.
1106. Четверостишие подробно разобрано во вступительной статье.
1114. См. № 1118.
1115. См. № 1190.
По критерию: вес = 560, 41-е место. Претендент на авторство: Наджмуддин Рази.
1117. Авторский вариант — см. № 1087.
1118. См. № 1114.
1124. Хум — большой кувшин, в данном контексте — для изготовления вина.
Есть разные варианты первой строки: «Когда умру, праху моему исчезновение устройте» и «… прах мой скромно снарядите /в последний путь/». О. Румер едва ли правомерно передал это так: «Прошу могилу мне с землей сровнять». Главное в четверостишии — завещание, как в будущем поступить с прахом. Но если могилу «с землей сровнять», место захоронения затеряется, завещание выполнить не удастся.
1128. «В шести… в пяти… в одном!» — количество оставшихся в живых. Редкий художественный прием, демонстрирующий бег времени: несколько лет — когда один за другим уходили из жизни последние пять друзей автора — сжимаются до нескольких секунд, пока произносится первая строка.
1137. В рамках образной системы Хайяма это четверостишие является не чем иным, как гордым духовным завещанием. Это — как «Памятник» Горация-Державина-Пушкина. Если «дух хмельной» понимать как жизнелюбивое идейное и литературное наследие поэта (а как же иначе?), то можно видеть, что и содержание и композиция стихотворения очень похожи на «Памятник». Четверостишие отличается тщательностью отделки и формой одновременно изощренной и строгой.
Ради воспроизведения формы четверостишия пришлось пожертвовать зачином (не таким уж обязательным в данном случае): «Столько выпью вина, чтобы…»
«Душа вселенной — мы…»
Напутствия Хайяма современникам и последующим поколениям, уроки высокой морали и гуманности. Образ человека и человечества среди Вселенной.
1141. Дэв — демон, бес.
О. Румер перевел последние строки так: «Ты зверь и человек, злой дух и ангел ты: все, чем ты кажешься, в тебе таится вместе». Текстуально близко, однако мысль оригинала искажена. У Хайяма — речь не о смешении божественной и дьявольской сущностей в человеке, а о том, как человек меняется, в сути своей становясь тем, что в данный момент ему видится (или каким он сам себе видится). Поэтому третью строку надо читать как перечисление не «сущностей» человека, постоянно присутствующих в смеси, а его сменяющихся «видений», представлений, благодаря которым тут же меняется и он сам. Эта трактовка подтверждается четверостишием № 1142, где та же мысль высказана более четко.
1144. В одной из версий последние строки таковы: «Так не выпустим чашу вина из рук! Наслаждаемся и радуемся — ни трезвые, ни пьяные». В другой: «Вот так! Пусть же не выпустим чашу вина из рук: в неведении живет человек — хоть трезвый, хоть пьяный». Смыслы различны, но там и тут легко понятны. Другое дело — древнейший текст из «Тараб-ханэ» и совпадающий с ним текст из рукописи 1475 г.: «Вот так! Пока не вручим /ему/ чашу вина из /своих/ рук, в неведении живет человек, хоть трезвый, хоть пьяный». Этот текст, наиболее хайямовский по духу и неожиданности, нуждается в расшифровке. Здесь явно переплелись разные смыслы его «хмеля». Можно предположить, что «хмельной» — значит «радующийся жизни», но «вино» здесь — процесс либо научного познания, либо приобщения к хайямовскому учению.
По критерию: вес = 561, 40-е место.
1148. Не исключено, что это четверостишие Рудаки.
1166. Та же идея, что и в четверостишиях № 1141 и 1142: даже затаенная мысль служит реальной, преобразующей мир силой. В тех стихах преобразуемым объектом является сам автор мысли, а здесь — другой человек.
1169. По критерию: вес = 673, 12-е место.
1171. Слушателям автора наверняка была знакома поучительная история про ученика плетельщика веревок. Но с тех пор прошла почти тысяча лет, и ваш переводчик ее, увы, не знает. Может, она попадется читателю где-нибудь в сказках «Тысячи и одной ночи» или в средневековых народных повестях…
1173. Симург — сказочная птица, избегающая людей, живущая на горах Каф, опоясывающих земной мир.
1175. Чтобы «божественная» полная предопределенность будущего стала не властна над тобой, надо прежде всего убедить самого себя, что она не властна над тобой! — здесь практическое применение той способности человека к изменению и своей сути, и окружающего мира, о которой говорится в № 1141, 1142 и 1166.
1176. «… незнания не знания» — формалистический изыск не переводчика, а самого Хайяма, воспроизведенный дословно.
1180. По критерию: вес = 585, 35-е место.
1181. По критерию: вес = 616, 29-е место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Aбу-Саид.
Приложение
I. Хайям?..
Стихи из средневековых рубайятов Хайяма, которые переводчик по тем или иным причинам считает сомнительными. (Однако нельзя забывать, что все эти рубаи для читателя на фарси, а частично и для русского являются, как литературный факт — в традиционном восприятии, — работой Хайяма.)
Они сгруппированы здесь следующим образом:
№ 1189–1192 — четверостишия, ведущие происхождение от стихов Хайяма, но сильно искалеченные.
№ 1193–1236 — стихи, где авторство Хайяма переводчик полностью исключить не может, хотя сомневается в нем. Значительная их часть — суфийские стихи.
Далее — стихи, заведомо написанные не Хайямом.
№ 1237–1252 — подражания и подделки под Хайяма.
№ 1253–1293 — чужие, стилистически чуждые стихи, попавшие в его рубайяты случайно.
№ 1294–1305 — также чужие стихи, но присутствие которых в хайямовских рубайятах оправдано: «ответы» Хайяму и источники для его «ответов». «Ответы», которые самому Хайяму никогда не приписывались и в его рубайяты не попали, здесь, разумеется, не приводятся; некоторые из них можно увидеть во вступительной статье и в комментариях.
№ 1306 — чье-то посвящение Хайяму как автору цикла любовных стихов.
Все эти оценки целиком на совести переводчика и могут, естественно, оказаться ошибочными.
Указанные в этом разделе ссылки на предшествующие переводы — по изданиям ранее 1992 г.
1189. Это почти до неузнаваемости искаженный вариант рубаи № 377. Текстуально они совпадают на четверть, на уровне синонимов — наполовину; однако смысл здесь уже однозначно тот, который можно увидеть в четверостишии № 377, если считать там первые строки не цитатами, а собственными авторскими мыслями. Похоже, кто-то, упрощенно-прямолинейно поняв исходное четверостишие и возмутившись «неуклюжими» оборотами в тексте, мешающими такому толкованию, заново переписал стихотворение, чтобы и звучало гладко, и выбранный «редактором» смысл не вызывал сомнений.