– Гипо… – бормочет он себе под нос.
– Я почти успела сделать это за него, – вступает в разговор Люси, улыбаясь Колину. – Времени чуть-чуть не хватило.
Колин, прижав пальцы к губам, изображает оскорбленную невинность. Уголком глаза он видит, что Аманда явно складывает два и два. Она делает вдох, стараясь подавить раздражение и злость, и напускает на себя равнодушный вид.
– Ты что, была там?
Люси скромно кивает и тянется поцеловать его в уголок губ.
– Еще увидимся.
Он машет ей рукой, тихо проклиная Люси за то, что она бросила его наедине с бывшей девушкой, но винить ее за то, что не захотела остаться, не может. И тут, как раз вовремя, с сочувственной улыбкой на лице подходит соседка Аманды по комнате.
– Привет, Колин, – приветствует его она. – Как ты?
– В порядке, – отвечает он, наверное, уже в тысячный раз за сегодня. Но в этот раз он не так уж и против. Ему всегда нравилась Лиз. Он чувствует, что до сих пор у нее в долгу за эффективный антикризисный менеджмент после его разрыва с Амандой. – А ты как?
– Хорошо, – просто отвечает она. И когда он думает, что разговор завершен, продолжает: – Один мой кузен как-то провалился под лед. В Ньюфаундленде.
Он кивает, разочарованный, теряя к разговору всякий интерес. Сегодня, после, наверное, каждого второго «как ты?» он выслушивал все ту же историю в разных вариантах. Дальше обязательно последует: «Тебе повезло, что остался жив». «Он никогда уже не был таким, как прежде». «Она потеряла большой палец на левой руке, плюс неизлечимое повреждение лицевого нерва».
Мог бы догадаться, что уж Лиз-то отступит от сложившегося канона.
– Он провел на льду несколько часов без сознания и остался жив.
– Что? – Забыв об Аманде, он делает шаг к Лиз, так, что от удивления она отшатывается, ударяясь о стену.
– Он провалился и сумел выбраться, но прошло четыре часа, прежде чем его нашли, и пульс у него не прощупывался. По крайней мере, так казалось.
– И что, он теперь в коме?
– Нет, и в этом-то самое удивительное, – добавляет она, улыбаясь странной улыбкой, от которой у него по коже бегут мурашки. – Он в полном порядке.
Под конец дня Колин чуть не разрывается от желания поговорить с Люси. И вот он видит ее – она плывет к нему мимо толпы ребят и девчонок в пестрых праздничных шарфах и шапках, которые направляются к тропинке, ведущей к озеру. И только тут он вспоминает, что «Зимняя вечеринка» назначена на сегодня.
– Куда это все идут? – подходя, спрашивает, Люси и отворачивается понаблюдать за всеобщей миграцией.
– Каждый год перед зимними каникулами старшеклассники устраивают эту адскую тусовку под названием «Зимняя вечеринка». Все кроме нас, местных, раскисают от ностальгии и перспективы не видеть друг друга аж целых две недели. Старшеклассники украшают обзорную площадку над озером и…
– Над нашим озером?
Он опускает взгляд, чтобы заглянуть ей в глаза, и улыбается собственнической нотке в ее голосе.
– Ага. Но ты не беспокойся. К самому озеру они точно подходить не будут. Никто никогда этого не делает, – добавляет он, надеясь, что в его голосе звучит та же нотка. – Они украшают площадку на холме над озером, ставят кошмарный поп, и все со всеми целуются, а потом народ начинает драться, потому что все упились; короче – одна сплошная драма.
Люси ухмыляется:
– Звучит весело.
– Такие вечеринки в школе-интернате. В общем и целом, ты тусуешься с теми же людьми, только в паре километров от того места, где ты с ними обычно тусуешься.
– И уже пора бы тебе меня на свидание пригласить, – словно не слыша его, продолжает девушка.
– Поверь, Люси. Это не для тебя.
– Тебе-то откуда знать? – Теперь это улыбка соблазнительницы. – Целоваться с тобой у озера – это точно для меня.
Совершенно ясно, что с этим не поспоришь.
Длинная, извилистая дорожка, увешанная фонариками, ведет на смотровую площадку, где фонариками покрыто буквально все: кажется, их тысячи. В свете фонариков десятки танцующих извиваются под музыку, которая гремит из четырех колонок по углам площадки. По краям площадки висят венки из остролиста, а вокруг – сплошной снег, лед и лунный свет.
Даже не верится, насколько они близко от того места, где все произошло, и Колин ловит себя на том, что смотрит с холма вдаль, на другую сторону озера, туда, где лед накрывает черная тень. Отсюда не разобрать, но он представляет себе неровную полынью, ограждение из желтой ленты и знаки, запрещающие приближаться к воде. Ему вдруг становится интересно, как характеризует его то, что он совершенно не боится – при воспоминании о поглощающей его бездне он чувствует не ужас, а только нетерпение, дразнящий шепоток адреналина в крови.
Подходит Джей, становится рядом, потягиваясь.
– Озеро отсюда кажется таким маленьким.
Кажется, мир вокруг них на секунду замирает, потом Джей кашляет, и напряжение испаряется. Колин переключает внимание на окружающих.
– С тебя поцелуй, Люси. Мы под остролистом. – Джей приглашающе чмокает губами, указывая на одну из многочисленных веток, увитых пластиковыми листьями, у него над головой. Люси притворно тянется к нему, а потом уворачивается и убегает, изображая отвращение. Колин в изумлении наблюдает, как Джей преследует ее вниз по склону холма, как она прячется за деревом, хохоча и визжа, когда он пытается ее схватить. Колин понятия не имеет, как Джей отреагирует на прикосновение Люси, более того, он не представляет, как отреагирует она, если тот и вправду умудрится ее поймать. Но в этот момент, кажется, все это совершенно ее не беспокоит. В первый раз Колин видит, как Люси ведет себя соответственно своему возрасту.
– Что, весело? – спрашивает он, когда она возвращается. Нет, ему не привиделся румянец, розовеющий на ее щеках, или то, как она слегка задыхается от радости. Ощущение тяжести ее тела, прижавшегося к нему – не игра его воображения. Будто под туманным покровом ее кожи проявляется вполне материальная девушка.
– Очень! Вот только драк, поцелуев и прочей драмы я так и не увидела.
Колин смотрит, как Люси нагибается завязать шнурок на ботинке. Ботинки у нее черные, но в снегу, при свете праздничных фонариков, на них будто играют радужные отблески. Он задумывается, может, любой предмет рядом с ней кажется немного неземным.
– Готов потанцевать?
– Совершенно не готов, – отвечает он, следуя за ней.
Люси танцует, и Колин поражается, как никто ее не замечает – она выделяется, как факел в ночи, на фоне остальных, менее грациозных танцоров. Руки взлетают над головой, ноги скользят, почти не касаясь земли. Кажется, она порхает вокруг него, искрясь от смеха. Никогда раньше он не видел ее такой, и ему почему-то легче становится противостоять притяжению озера там, под холмом.
Но потом ее улыбка на секунду тускнеет, и глаза смотрят мимо него, за край площадки, вниз. Озеро – будто пульсирующий магнит там, внизу. Ее глаза становятся того теплого янтарного оттенка, как бывает, когда они лежат рядом, и он может думать только о том, как сильно ему хочется ее поцеловать. Люси отводит взгляд от озера и видит, что Колин смотрит на нее, понимает, что он заметил.
– Вспомнила вдруг, как это было, – оправдывается она, и чувство вины окрашивает ее глаза в серебристо-серый. И добавляет: – Я так рада, что с тобой все в порядке.
Последнюю фразу она произносит тихим голосом, и он в точности знает, почему. Если Люси чувствует то же, что и он, сейчас ей хочется только одного – пойти вниз по склону, туда, где сгустилась темнота, хотя бы просто взглянуть на трещины во льду, на черную холодную воду внизу.
Глава 23
ОнаОна сидит на нем верхом и то застегивает, то расстегивает верхние пуговицы у него на рубашке, опять и опять; ее завораживает, какой концентрации требует это простое занятие. Она видела, как он делает это за пару секунд, одной рукой. Но после того, как он упал в озеро, его пальцам понадобилась неделя, чтобы восстановить былую ловкость.
Она смотрит на свои пальцы, как они скользят по его груди вниз, по подтянутому животу. Ее плоть будто мерцает, принимая то оттенок слоновой кости, то нежно-персиковый цвет. На ней нет ни шрамов, ни веснушек, ни синяков. Если не считать того, как ее кожа то тускнеет, то будто светится изнутри, ее будто пропустили через Photoshop. У Колина руки все в ссадинах. Родимое пятнышко на тыльной стороне левого запястья, шрамы на костяшках двух пальцев на правой руке. Все в нем кричит о том, что он – человек, в то время как в ней нет ничего человеческого. На секунду она задумывается о том, каково ему видеть эти различия теперь, после озера, после снега, после того, как их кожа была одинаковой на ощупь.
– Как ты думаешь, из чего я сделана? – спрашивает она.
– Я думаю, ты сделана из чистой обалденности.
– Нет, понимаешь, ты – это в основном углерод. Азот. Кислород. Водород. Ну, еще что-то.
– Нет, понимаешь, ты – это в основном углерод. Азот. Кислород. Водород. Ну, еще что-то.
– Уж, наверное, еще много чего, – смеется он. – Постоянно ем всякую дрянь.
– Но из чего состою я? – Она опять опирается ладонями ему на грудь, убирает волосы со лба. Даже когда она изо всех сил старается сохранять неподвижность, у нее стойкое ощущение, что внутри постоянно сталкиваются тысячи молекул. – Мне кажется, что мое тело – некая плотная масса, но… настолько другая. Будто я сделана из частиц, которые оказались в воздухе неподалеку, в каждый отдельный момент времени.
Он медленно поднимает на нее глаза и улыбается.
– Ты совершенно определенно здесь, и совершенно определенно ты – другая. Думаю, мне нравится твоя теория. – Глаза у него вспыхивают. – Так, значит, нам надо радоваться, что ты не появилась где-нибудь в районе Чернобыля. Ты была бы еще более горячая штучка.
Она хохочет, и он ухмыляется собственной остроте, но их улыбки медленно гаснут, пока они продолжают смотреть друг на друга.
– Когда я поцеловал тебя в щеку на озере, перед тем как провалился, ты как будто была плотнее на ощупь, – говорит он.
Она тоже это ощутила. Она чувствовала себя сильнее, увереннее.
– Может, это из-за влаги в воздухе. Здесь, у тебя в комнате, гораздо суше из-за обогревателя. Если в воздухе больше воды, то у моего тела элементарно больше «строительного материала».
Он издает низкий горловой звук, явно означающий согласие.
И тут у нее вырывается вопрос:
– А о чем ты думал, когда нашел меня там, на тропинке, но ты все еще был на озере?..
Он моргает, отводя взгляд, смотрит в окно.
– Мне не было холодно, или жарко, и страшно тоже не было. Мне только хотелось найти тебя.
– Тебе явно не хочется об этом говорить. Почему?
– Потому что я хочу сделать это еще раз.
Эта фраза, произнесенная, наконец, вслух, эхом проносится по комнате и повисает между ними на долгий момент странной, тяжелой тенью. Ее непосредственная реакция на его слова, как ни странно – облегчение, и потому ответ вырывается слишком быстро, будто через силу:
– Колин, это безумие.
– Да что ты говоришь? – спрашивает он и садится, так что ей приходится слезть. – Я очутился на той самой тропинке, под твоим деревом, Люси. Тот мир был совсем другим, более совершенным. И ты была там. Это – не безумие.
Она садится, подогнув под себя ноги, и молча смотрит на него. Какая-то ее часть – маленькая, темная и очень опасная – ощущает при этих его словах неистовый восторг. Он прав, это не было безумием. В эти несколько коротких минут она могла касаться его, целовать. Он принадлежал ей. На той тропинке он был таким, как она.
А потом она вспоминает, что она должна быть его Хранителем, и острый укол боли пронзает ее насквозь.
– Мне легко было тебя найти, – говорит он. – Будто нам предназначено быть вместе.
– Колин, я знаю, что Генри говорит насчет того, как я тебя защищаю, но… Понимаешь, ты ведь мог до смерти замерзнуть. Ты утонуть мог.
Он наклоняется и бережно целует ее в обнаженное плечо рядом с бретелькой топика. Отодвигает ткань в сторону и целует ее туда, где должно биться ее сердце. Ей кажется, будто ее пронзает молния. Ей хочется запустить руки ему в волосы и удержать там, где он есть.
– Я так не думаю, – возражает он. Люси было открывает рот, чтобы начать отстаивать очевидное, но слова просто не выходят у нее изо рта, и Колин качает головой: – Просто послушай. Ладно?
Она кивает, не в силах найти убедительные аргументы. Она понятия не имеет, сколько еще времени им отпущено вместе. И от этого каждая минута становится бесценной. Она хочет, чтобы он оказался в воде, на тропинке, в подводном звездном небе, с ней.
– Что, если я опять попаду в озеро, и мы проведем вместе часок-другой? Только я и ты, уютно устроившиеся в снегу. Люс, мир там был… просто сумасшедший. Свет и серебро… И все вокруг будто… живое. – Колин замолкает, а она все еще не может найти нужных слов, и, обнадеженный, он продолжает: – Я должен увидеть это вновь. Джей пойдет с нами и быстро меня вытащит…
Она вспоминает, каково это было, ощущать его кожу, его губы, его смех. Вспоминает, как пробовала на вкус его звуки, чувствовала, как их тела подходят друг к другу. Он целовал ее, будто открывал для себя новый, потрясающий цвет. Она вспоминает другие поцелуи, улыбки, прижавшиеся к ее улыбающимся губам, и она знает: такого не было никогда. И все же у соблазна, как бы он ни был силен, есть неприятный привкус: будто кусочек сахара, пропитанный уксусом.
– Не думаю, что он согласится… – Тут голос ее подводит, и она замолкает.
– После того, как ты ушла тогда, в коридоре, появилась та девчонка, Лиз. Она сказала, ее кузен упал в озеро в Ньюфаундленде. Он выбрался, но провел на льду, без сознания, четыре часа.
Она вскидывает на него глаза:
– Что?
– Четыре, – повторяет он, радуясь ее реакции, будто она уже согласилась.
Она встает, придвигается к столу и начинает возиться с большой кружкой, в которой стоят карандаши и ручки. Кружку она поднимает легко, будто предмет ничего не весит. Прежде, чем она успевает удивиться этому достижению, он тоже встает и подходит к ней, застегивая рубашку
– Я читал об этой истории, Люс. Это правда. Во всех местных газетах было. И раньше такое тоже случалось. Практически каждую зиму происходит где-то по одному такому случаю. Репортер, который это раскопал – один из этих парней на форуме. Он просто одержим этим.
Он кладет горячую руку ей на плечо и легонько сжимает, но в этот раз она едва замечает его прикосновение. Ей нужно узнать больше.
– Думаю, если мы будем осторожны, все сработает. Плюс, – добавляет он уже тише, – у того парня не было Хранителя.
– Какой из меня Хранитель, если я позволю тебе сделать это, – протестует она, делая шаг назад, выскальзывая из-под его руки. – Это же плохо.
Она старается говорить веселым, непринужденным тоном, но правда обнажает смысл слов, как ветер – осеннее дерево.
– Что ты не плохая, это точно, – говорит он с убежденностью, которой – она уверена – у нее не будет никогда. – Знаешь, почему я это знаю?
Она вскидывает взгляд – и тает. В полутемной комнате его глаза – как темный янтарь, ресницы такие длинные, и тут он моргает – медленно, терпеливо.
– Почему?
– Потому что я потерял всех, кого я любил. Вместо этого у меня теперь есть ты. Вселенная, может, и забрала у меня остальных, но вернула обратно тебя.
– Но неужели тебе совсем не интересно, почему тебе нужен Хранитель и почему это – я?
– Раньше – да, было. – Он бросает взгляд в окно, потом вниз, себе на ноги. Пинает что-то на полу.
Она пристально за ним наблюдает. Под ребрами легонько шевелится тревога, когда она понимает, что он что-то от нее скрывал.
– Что изменилось?
Он опять поднимает глаза, встречает ее взгляд.
– Мне кажется, между нами есть связь, потому что я был тем ребенком, который увидел, как убийца уносит тебя в лес. Я рассказал Дот, и она вызвала полицию.
Люси застывает, стиснув руками спинку стула у себя за спиной.
– Почему ты не рассказал мне об этом?
Колин отвечает торопливо, виноватым тоном:
– Я боялся, если ты все узнаешь, тебе незачем будет оставаться, и ты исчезнешь. – Он тянется к ней, прикасается к руке, будто ему необходимо убедиться, что она и в самом деле здесь.
– Так, значит, они поймали того типа благодаря тебе?
Он пожимает плечами.
– Думаю, да. В статье говорится, что это так.
Она чувствует, как улыбка появляется на ее лице, ширится, достигает груди, где, когда он рядом, она никогда не ощущает пустоты.
– Может, у меня и не осталось никаких мало-мальски полезных воспоминаний, но одну вещь я знаю совершенно точно.
– Какую?
– Ты, значит, первым стал моим Хранителем.
Он улыбается так же широко, как она, но гораздо нахальнее:
– Мне тоже нравится так думать.
Глава 24
ОнКолин уверен, что Люси нравится идея вернуться в озеро. Глаза у нее становятся того безумного оранжевого оттенка, будто у нее весь мозг в огне от открывающихся возможностей, и свет, проникающий сквозь зрачки, словно шлет ему сигналы: «Сделай это. Сделай».
– Ничем хорошим это кончиться не может. – Голос у нее слегка дрожит, и ему кажется, что она имеет в виду что-то еще.
Дни складываются в недели, и снег продолжает падать, укутывая белым все неподвижные предметы. Колин не давит, не настаивает, вообще не заговаривает с Люси об озере. Вместо этого в их разговорах все больше ощущается вес невысказанных слов.
Однажды утром она спрашивает его, о чем он думает, и он отвечает – с беспощадной искренностью:
– Думаю, как это было – прикасаться к тебе там, на тропе.
От этих слов она разворачивается и уходит, обхватив себя руками, будто боится, что рассыплется.
Но потом она находит его после уроков с виноватой улыбкой, глазами просит прощения.