Он толкает дверь, и его приветствует пустота; тишина звенит от синхронного тиканья часов на противоположных концах длинного коридора.
Но коридор пустеет недолго. Раздается звонок, и, свернув за угол, он наталкивается на Джея, который тискает девушку у шкафчиков рядом с дверью в класс – в его русых волосах блуждает десяток алых акриловых ногтей.
Джей оглядывается на Колина и ухмыляется.
– Явился, наконец, прогульщик, – говорит он. – Пропустил самую заковыристую в мире алгебру. Я прямо чувствовал, как у меня мозги из ушей лезут.
Колин кивает в знак приветствия и помахивает гипсом.
– Я бы предпочел этому алгебру.
– Мне бы твою уверенность. – Последнее завоевание Джея нехотя удаляется, и парни заходят в класс. Кабинет постепенно заполняется учениками; Колин бросает рюкзак на парту и начинает копаться в нем в поисках папки с заданием.
– Так ты был прав, – спрашивает Джей, кивая на гипс. – Сломана?
– Ага, – Колин быстро, насколько это возможно с единственной действующей рукой, отыскивает папку и запихивает все остальное обратно в рюкзак.
– Что, Джо с Дот уже зачитали тебе твои права? Предъявили обвинение? – Джей ходил в школу Св. Осанны столько же, сколько и Колин – с детского сада, и ему прекрасно известно, что Дот никогда не одобряла тягу обоих мальчишек к приключениям.
Колин кидает на него серьезный взгляд.
– Это была Дот.
Джей напрягается:
– Плакали твои легкие денежки?
– Ага. И я заточен на территории школы на неопределенный срок. Хорошо еще, что ты спрятал велосипед у своих родителей – а то она бы и его забрала!
– Жестко.
Колин бурчит что-то в знак согласия и передает учителю папку с заданием. Обиднее всего то, что в этот раз ничего особо опасного не предполагалось. Неделю назад он прыгнул на велосипеде с края карьера на валун на самом дне, и ничего, ни царапины. А вчера, облажавшись, не смог выполнить элементарный прыжок на рампе.
– Капюшон долой, Колин, – говорит миссис Польцевски. Парень откидывает капюшон, отбрасывает волосы со лба и садится за парту.
И как раз в ту секунду, как звонит звонок, входит она. Девушка из столовой. Колин не видел ее неделю, и все это время он не мог перестать думать о том, что она сказала перед тем, как выбежать за дверь.
Мне кажется, я пришла за тобой.
Да кто вообще способен на то, чтобы сказать подобную фигню? Он собирался было окликнуть ее, но она исчезла прежде, чем он успел закрыть рот.
Проскользнув в кабинет, она занимает место в соседнем с ним ряду, кидает на него быстрый взгляд и так же быстро отводит глаза. В руках у нее ничего нет – ни учебников, ни тетрадей, ни рюкзака. Несколько человек наблюдают за тем, как она садится, но ее движения так легки и свободны, что, кажется, она уже влилась в общий ритм класса.
– Если тебе целый месяц нельзя будет ездить, надо продумать план, – шепчет Джей. – Вряд ли ты сможешь сидеть тут безвылазно целый месяц – свихнешься.
Колин только хмыкает в ответ – ему не до того. Это просто безумие: она как не из этого мира. Тонкая пленка света, кажется, обтягивает кожу ее обнаженных рук. В ее светлых, почти белых волосах уже нет листьев; на ней рубашка-оксфорд оттенка французской лазури, темно-синяя форменная юбка, на ногах эти вызывающие, до колен, черные сапоги со шнуровкой. Губы у нее полные и красные, ресницы густые. Выглядит она так, будто достаточно одного грязного словечка, вылетевшего из ее рта, и ты будешь готов сорвать с себя одежду. Словно почувствовав его взгляд, она вытягивает ноги чуть дальше под партой и стискивает ладони.
Джей тычет Колина в руку пальцем, прямо над гипсом.
– Ты ведь не позволишь этой маленькой повязочке помешать тебе развлекаться, а?
Тот отрывает взгляд от девушки, чтобы взглянуть на Джея.
– Ты что, шутишь? Да существует множество способов влипнуть в неприятности, не покидая школьной территории.
Джей ухмыляется и стукает кулаком о кулак Колина – на здоровой руке.
Миссис Польцевски сосредоточенно разбирается с бумагами у себя на столе, не обращая внимания на приглушенный шум и суету вокруг: кто-то открывает учебник, кто-то перелистывает страницы, кто-то хмыкает себе под нос, или кашляет, или точит карандаш. Девушка просто сидит и смотрит прямо перед собой, и выглядит это так, будто она изо всех сил старается остаться незамеченной.
Где она была все это время?
Краем глаза Колин замечает, как она берет своими тонкими пальцами карандаш, который кто-то оставил на столе. Она вертит его в руке еще и еще раз, будто делает упражнение, и рассматривает его при этом так пристально, словно подозревает, что это не карандаш, а волшебная палочка.
Нет, Колин, кажется, никогда не видел настолько светлых волос. Вот, изучая карандаш, она слегка наклоняет голову; солнечный луч запутывается в волосах, и они кажутся почти прозрачными.
Волосы струйками рассыпаются по слегка ссутуленным плечам, которые кажутся слишком хрупкими под рубашкой, которая явно велика. Не девушка, а тень. Тень в шапке из солнечного света.
Почувствовав его взгляд, она оборачивается, и невольная улыбка приподнимает краешек ее губ. Ямочка на щеке наводит его на мысли об озорном смехе, о притворных отказах, о вкусе сахара на языке. Его взгляд встречают темно-серые, почти черные глаза, и цвет этот кажется живым, переливающимся, будто океан в бурю – притягивающий, затягивающий.
И он позволяет себе утонуть.
Глава 3
ОнаЕдинственный, кто глядит на нее – тот самый парень, чье лицо она не могла выкинуть из головы всю неделю: растрепанные темные волосы явно нуждаются в стрижке, рука в свежем гипсе, и яростные янтарные глаза, пронзающие ее насквозь.
– Привет, – хрипло произносит она, заставив себя перестать улыбаться. Голос у нее прерывается – за шесть недель она им воспользовалась в первый раз. Первый раз с тех пор, как она заговорила с этим парнем в столовой, а потом захлопнула за собой дверь, намереваясь бежать прямиком в полицию и сказать им, что ей нужна помощь. Однако могла добраться только до массивных ворот у выхода с территории школы. Но каждый раз первый шаг за ворота переносил ее обратно, прямо на ту тропинку, где она очнулась, будто раз за разом проигрывалась одна и та же песня. И так три раза.
Глаза парня сужаются; взгляд скользит по ее щеке, по носу, задерживается на губах. Он медленно моргает, раз, другой.
– Куда это ты пропала?
Никуда, думает она, вспоминая заброшенный сарай, который нашла на пустыре за школой. Сарай был совершенно пуст, как и ее память – идеальный дом для такой, как она: без имени, без прошлого.
Уже неделю каждое утро ее необъяснимо тянуло к этому корпусу и, наконец, она набралась достаточно храбрости, чтобы украсть форму, войти внутрь и сесть за парту
– Ты исчезла, – произносит он.
Она ерзает на стуле, бросает взгляд на его губы.
– Знаю. Просто не могла придумать ничего, что могло бы затмить впечатление от моей первой фразы.
– Держи, – смеется парень и подталкивает к ней свой раскрытый учебник.
Она моргает, и призрачное эхо пульса бьется у нее в горле от того, как его взгляд изучает ее лицо, от того, как он слегка надувает губы, прежде чем улыбнуться.
– Спасибо, – говорит она. – Но все нормально. Я могу просто послушать.
Он пожимает плечами, но не отодвигается.
– Похоже, сегодня мы проходим историю зарождения капиталистических отношений. Мне бы не хотелось, чтобы ты упустила хоть часть этого увлекательного занятия.
Девушке не совсем понятно, как себя вести. Физическая, почти болезненная тяга к нему заставляет ее заподозрить, что именно в нем причина того, что ее буквально тащит сюда каждое утро, как в тот первый день в столовой. Но он кажется таким милым, даже беззащитным, будто она – вымазанная медом липучка, а этот идеальный парень летает вокруг, ничего не подозревая. Ну что это за девушка, которой ни спать не нужно, ни есть, и которую каждый раз, как она пытается уйти с территории школы, притягивает обратно?
Он все продолжает на нее смотреть, и она поводит плечом, позволяя волосам занавесом упасть между ними.
– Колин? – Звучит женский голос, четкий и властный.
Давление от его взгляда исчезает.
– Простите, миссис Польцевски, – говорит он.
– Ты кто такая, детка? – спрашивает учительница.
Кабинет – как огромный пузырь, немой, пульсирующий ожиданием, и девушка осознает, что учительница обращается к ней. Но, пока вопрос повисает в воздухе, у нее в голове раздается мужской голос.
«Наверняка ты не знаешь, что твое имя означает «свет», – прошептал он; его губы слишком близко от ее уха.
«Я знаю», – хотела сказать она, но рука на горле не давала даже воздуха в грудь набрать.
– Люсия, – резко выдыхает она. – Меня зовут Люси.
Учительница кивает.
«Я знаю», – хотела сказать она, но рука на горле не давала даже воздуха в грудь набрать.
– Люсия, – резко выдыхает она. – Меня зовут Люси.
Учительница кивает.
– Ты новенькая, Люси?
При звуках чужого голоса, произносящего ее имя, внутри у нее что-то сжимается. На один веский миг она чувствует себя настоящей, будто она – воздушный шарик, и кто-то, наконец, привязал к веревочке груз. Может, если у девушки есть имя, она не может просто так взять и улететь в небо?
Люси кивает, и призрачный жар обжигает ей щеку, там, где она опять чувствует вернувшийся взгляд Колина.
– Тебя нет у меня в списке, Люси. Можешь сходить в офис, чтобы тебя записали?
– Простите, – отвечает Люси, борясь с охватившей ее паникой. – Я только сегодня пришла.
Миссис Польцевски улыбается.
– Только не забудь занести мне твою карточку. Я в ней распишусь.
Люси опять кивает; ей хочется исчезнуть, раствориться, как тень в темноте.
Конечно, она знала, что ей велят уйти, но она не знает даже, где здесь офис, и, кроме того, не чувствует в себе решимости выйти на улицу, на ветер, который, кажется, весит больше, чем она сама. В любом случае ноги ее, кажется, приросли к полу, и выйти наружу она не может. Она садится на пол в конце коридора, подтянув колени к груди, и ждет, когда внутренний импульс вновь поможет ей подняться.
Слышно, как открывается дверь и снова закрывается с тихим щелчком.
– Люси? – Один из двух голосов в этом мире, и этот связан у нее с конкретным именем – Колин. Голос звучит тихо и неуверенно, но звук у него такой глубокий, что с легкостью долетает до конца коридора; а вот и он сам – его длинная фигура движется так же легко – прямо к ней.
– Эй. Тебе помощь нужна – найти офис?
Она мотает головой, жалея, что у нее совершенно ничего с собой нет, никаких вещей, которые можно было бы собрать, имея деловитый, а не потерянный вид, как у девушки, которая сидит на полу без всякой цели. Вместо этого она встает и поворачивается, наблюдая, как узоры на досках пола свиваются в тропинку под ее ногами. Ей ясно, что из этого выйдет: он пойдет с ней, заметит, как она борется с ветром, спросит, все ли у нее в порядке. И что она на это ответит? Я не знаю. Я свое имя только пять минут назад вспомнила.
– Эй, погоди.
Она дергает за ручку, но дверь заперта. Пробует соседнюю. Тоже заперто.
– Люси, постой, – говорит Колин. – Что ты ищешь? Сюда нельзя. Это шкаф для уборщиц.
Она останавливается и поворачивается к нему, оказываясь лицом к лицу, и он смотрит на нее. По-настоящему смотрит, будто ему хочется запечатлеть в памяти каждую черточку. Когда их глаза встречаются, он издает сдавленный звук, прищуривает глаза и подается вперед. Гтаза у нее неопределенного зеленовато-карего оттенка; она вглядывалась в них часами в найденном ею старом зеркале в надежде вспомнить девушку, которой они принадлежали.
– Что? – спрашивает она. – Почему ты так на меня смотришь?
Он мотает головой.
– Ты…
– Я – что?
Что он скажет? Что он видит?
Он вновь моргает, медленно, и тут она понимает, что это его особенная черта: неосознанный, неторопливый взмах ресницами, словно он вбирает в себя ее образ и проявляет его на обратной стороне век.
– Чересчур, – шепчет он.
И с этим словом в голове у нее опять звучит тот другой мужской голос, эхо того же страшного воспоминания.
«Ты же понимаешь, для меня это тоже чересчур».
Распахнув глаза, она отшатывается назад.
– Ты в порядке? – спрашивает Колин, но она уже отворачивается, уже убегает прочь.
Влажные губы прижимаются к ее уху, и он спрашивает:
«Ты боишься смерти?»
Ее отражение – вспышкой, очень четко – в серебряном зеркале лезвия. Дыхание, пахнущее кофе и сахаром, сигаретами и удовольствием. Холодная вода плещется у самой головы. Нож в крови, в ее крови, и она чувствует, как распахивается ее плоть.
Она вываливается из боковой двери, глотая холодный осенний воздух.
Так вот кто она такая. Она – девушка, которой нет больше в живых.
Глава 4
Он– А вот и новая девушка, – говорит Джей набитым сэндвичем ртом.
Колин прослеживает его взгляд и бурчит под нос что-то неопределенное, наблюдая, как Люси плывет через футбольное поле. Когда она одна, она исключительно изящна – длинные ноги, тонкий силуэт. Когда рядом оказывается кто-то еще, она словно сжимается, погружаясь в себя: сутулится, голова втягивается в плечи.
Она напоминает ему самого себя после того, как родители умерли, а он – нет, и чувство вины и печаль тяжким грузом давили ему на ребра. Он не представлял, как с этим справляться. Сперва, когда люди пытались заговорить с ним, ему хотелось одного: раствориться в воздухе и исчезнуть сразу в тысяче разных направлений. Люси производит впечатление той же недоуменной хрупкости.
Прошло уже три дня с тех пор, как она объявилась в его классе, одарила его невыносимо уязвимой улыбкой, а потом сбежала опять. Никто с ней не разговаривает. Никто на нее не смотрит. У нее нет учебников, нет даже рюкзака. Она разглядывает каждый корпус так, будто пытается разобрать сквозь стены, что там внутри. Когда Люси проходит мимо статуи святой Осанны Андреази, стоящей в самом темном уголке двора, она всегда касается протянутой вперед каменной руки. И всякий раз сначала отдергивает свою руку будто обжегшись, а потом притрагивается к камню еще, очень осторожно. Никто кроме Люси никогда не трогает статую – говорят, она проклята. Колин никогда ни с кем не видит девушку. Люси даже не ходит каждый день на уроки. Она вроде как просто болтается по территории школы.
Он чувствует себя чуть ли не маньяком от того, что успел заметить все эти вещи, хотя все остальные, кажется, рады оставить ее в покое. Большинство новичков получают расписание уроков и включаются в школьную жизнь. Люси, кажется, твердо решила остаться неорганизованной.
По крайней мере, сегодня вид у нее безмятежный, будто она получает удовольствие от последних теплых деньков перед тем, как погода уйдет в суровый минус. Все же на улице довольно холодно, но она никогда не носит ни куртку, ни пиджак. Как она не мерзнет? Ну, наверняка она живет не на территории школы, успокаивает он сам себя. Может, она пальто дома оставила.
– Вообще-то она странная какая-то, – говорит Джей.
Это отвлекает Колина от раздумий, и он смотрит на Джея, пытаясь понять, что тот имеет в виду. Две ночи подряд Колин засыпал с мыслями о переменчивом цвете глаз Люси. Неужели Джей тоже это заметил?
– Странная в каком смысле?
Джей пожимает плечами и, откусив еще кусок сэндвича, задирает ноги, уперев их в стену художественного корпуса. Грязно-серые кроссовки сливаются с бетоном.
– Она была у нас на английском пару раз. Молчаливая такая.
– Да, и эти глаза…
– Глаза? – покосившись на Колина, переспрашивает Джей.
– Да неважно. Они… Я не знаю. Другие.
– Другие? Они ж у нее вроде как карие, или что?
– Может, серые… – бормочет Колин под нос, но сердце у него так и грохочет.
Он подозревает, что, скажи он: «они как расплавленный металл», Джей пойдет и закажет ему футболку с надписью Я – УТОНЧЕННЫЙ ПОЭТ поперек груди.
– Темные волосы, серые глаза, – говорит Джей, будто перечисляет составляющие понятия «обыкновенная». Колин замирает, не донеся свой сэндвич до рта. Он поворачивается к Джею, чтобы убедиться, что они смотрят на одну и ту же девушку. Да, это так.
– Темные волосы? – спрашивает Колин – Вон у той девчонки?
– Э-э, да, – отвечает Джей. – Вон у той, на которую ты пялишься, по крайней мере, последние двадцать минут.
Волосы Люси нельзя назвать темными. Даже с натяжкой. Колин опять смотрит на нее и ежится. Натягивает капюшон.
Интересно, не должно ли его пугать то, что Джей видит темные волосы там, где он видит почти белые. Но – и его охватывает странный жар при этой мысли – ему нравится, что он видит ее по-другому. Это кажется странным, нереальным, и ему приходит в голову, что эта реакция происходит из той же области его мозга, которая включается всякий раз, как он смотрит вниз со скалы и, вместо того, чтобы думать «Назад», думает «Жми на педали».
– Аманда сказала, что видела, как девочка шла к озеру, – продолжает Джей.
– К озеру?
– Ага. Она новенькая, откуда ей знать все эти истории, правда?
Колин кивает.
– Нет, конечно, она ничего этого не знает.
Истории эти такие же древние, как школьные корпуса: «ходоки», среди бела дна слоняющиеся по территории, ничего не понимающие и потерянные. Мужчина в военной форме, сидящий на скамейке у озера. Девушка, исчезающая между двух деревьев. Иногда кто-то из учеников рассказывает всем, что «ходок» пытался с ним заговорить или, хуже, схватить его. Все эти страшилки с привидениями, легенды, возникшие на почве мрачных школьных преданий. Католическая школа была выстроена на могилах детей первых поселенцев, которых выжившие похоронили, а потом отправились штурмовать горы, но в первую же неделю после открытия заведения при пожаре в часовне сгорели еще двое детей. Год за годом ученики школы рассказывали друг другу, что видели двух потерянных детей у статуи святой Осанны или на скамье в заново отстроенной часовне. Легенда продолжала жить, и со временем популяция «ходоков» в коллективном воображении школьников только выросла. Колин понимает: такие страшилки нужны каждому новому поколению учеников, чтобы в школе было что-то необычное, а сами они казались бы себе храбрецами. Но хотя все уверяют, что не верят в существование «ходоков», только обкурившиеся либо пьяные осмеливаются – если их возьмут на «слабо» на Хэллоуин – болтаться у самого озера или заходить подальше в лес. Или психи всякие вроде них с Джеем, которым нужно, чтобы никто не видел, чем они занимаются. И конечно, именно Аманда заметила там Люси.