– Как его зовут?
– Паша, – виновато ответила я, ожидая сразу двух вопросов: «он охренел писать в такое время?» и «а как же муж?»
– Давно это у вас? – Спросил дядя.
– Пять лет почти.
– Спать не хочешь? Пойдем чаю попьем? С печенюшками. – Предложил он. – Неа, спать не хочу…. Пойдемте.
Мы пили с дядей чай с печенюшками и я, обтрясая крошки с пальцев, бросалась отвечать на смс через каждые пол-печенюшки, пряча телефон под столом. Дядя лукаво щурился над чашкой, делал глоток и плавно ставил ее перед собой, отражаясь седыми кудрями в коньячной глади чая…
– О! Дятел твой опять! Привет ему передай! Напиши ему, что я его дятлом обозвал! – Хохотал он, плюясь крошками.
Я перестала отвлекаться на печенюшки и прятаться под столом, и положила на стол телефон, не прекращающий выстукивать послания.
– Слушай, дорого же… Он уже штук сорок настучал! – Подсчитал дядя. – У него, что, денег много?
– На смс хватает, – ответила я, не отрываясь от кнопок.
– А у тебя откуда столько денег – отвечать?
– Он кладет.
– А, ну тогда он молодец! Напиши ему, что он молодец! – Потряс пальцем в воздухе дядя.
– Только это и пишу…
Он положил печенюшку за щеку и задумчиво произнес:
– У меня тоже были истории.… Есть что вспомнить дедушке…
Я оторвалась от «пишущей машинки»:
– Расскажите!
– Да чего рассказывать… Я ж вечный командировочный.… А в командировке как водится, все мужики холостые. И я не отставал, мягко говоря. Я вообще был передовиком всегда. – Он тронул седую щетину на подбородке. – Всех до сих пор помню, но одну – особенно.… Сколько раз приезжал в тот город, был с ней, она ждала меня. Одна жила. Нежная такая, волосы длинные, голос тихий, такая хорошая, спокойная… Не то, что тетя твоя, хулиганка, которой запустить новым сервизом в стену обычное дело! – Засмеялся он своим воспоминаниям.
– И что с ней? С тихоней? Было какое-то продолжение?
– Да какое продолжение… Я же на хулиганке был женат! На тетушке твоей! Сервизы ей новые привозил. Чтоб было чего швырять. Но вот помню ту тихоню…
– А вы знаете, что с ней стало сейчас? Жива она вообще?
– Нет, не знаю.… Пытался ее найти в одноклассниках, когда на старости лет интернет освоил, но не нашел.
– А телефонов не осталось?
– Какие телефоны! Это ж было тридцать лет назад. Мне тогда сорок было, а сейчас, дай бог…. Не знаю, может, и нету ее уже. А если есть – так она старая совсем! Бабка! Зачем она мне? Не страшно быть дедушкой, страшно спать с бабушкой! – Захохотал дядя и, посмотрев на часы, сделал громче телевизор. – О! Тихо! Новости! Надо знать, что в мире делается!
Я углубилась в свои смс-новости, строча их на фоне новостей из далекой, холодной и неспокойной страны России…
– Он женат? – Вдруг спросил дядя тревожным голосом российского диктора.
– Кто? – Не сразу вернулась я в реальность.
– Дятел твой.
– Да…
– И дети есть?
– Есть.
– Понятно…
Дядя молча сидел перед телевизором, но смотрел в себя, словно пересматривал прожитую жизнь.
– Эта квартира по полгода пустая стоит. – Произнес он после долгой паузы. – Приезжайте, живите. Напиши ему это.
Я оторвала голову от дисплея телефона.
– Вы это серьезно?
– Да. Ключи я дам.
– Поощряете разврат?
– Не разврат, а любовь…, – ответил дядя и посмотрел так, что я вдруг поняла: у любви нет прошедшего времени…
– Спасибо…
– Не стоит… Дедушка еще кое-что помнит, – он сощурил глаза и старческим голосом произнес: – Дедушка! Что это у вас за тряпочка? Эта? Эта тряпочка когда-то была грозой Одессы!
Я засмеялась. Телефон снова застучал.
– Вон твой дятел снова. Передавай привет ему от меня! И пусть приезжает.
Утром, когда я вышла с мятым лицом на солнечную кухню, бодрый дядя в белоснежной футболке и спортивных брюках заливал геркулес упругой струей кипятка.
– Доброе утро…. – промямлила я сонно.
– Доброе, доброе! Сделать тебе мою супер кашу?
– Нее, я сама как каша… Мне бы кофе…
– Это неправильно! На голодный желудок надо кашку кушать, а жидкость употреблять только через полчаса, а кофе вообще вредно пить!
– Ну и пусть… я кофе хочу…
Дядя покачал причесанной седой головой и принялся за кашу.
– Ох, таблетки забыл приготовить! – Он вынул из упаковок и выложил рядом с пиалой три цветные пилюли.
– Это от чего?
– Эта для пищеварения, чтобы не пукать, эта от давления, чтобы не упасть, если пукну, эта для мозга, для памяти, чтобы не забыть выпить таблетки, если пукнул и упал, – расхохотался он. – В общем, от старости. – А твой-то этот дятел, пьет таблетки?
– Не знаю… При мне не пил.
– Ну да, ему рано еще…
Днем мы отдыхали после суматошного утра и сытного обеда. Дядя дремал в своей комнате, смотря, судя по высокохудожественному храпу, цветные сны. Я в своей комнате валялась на кровати с телефоном, в который тыкала пальцем все полтора часа и не заметила, как дядя тихонько приоткрыл мою дверь.
– Ку-ку! Не спишь? А я заснул! Сон такой видел.… Куда-то я ехал с женщинами какими-то, попы помню, лица нет, но красиво.… А ты все тычешь?
– Ага.…
– О чем можно переписываться сутками, объясни мне?
– У нас вечно вечные темы. Их нельзя закончить, можно только прекратить… Вы заходите, что вы как неродной, в дверях?
Он улыбнулся, и, войдя, сел на краешек кровати в ногах. Потрогал мою щиколотку.
– Не замерзла?
– Неа..
– Слушай, я хотел тебя спросить, вы где вместе были с ним?
– В смысле?
– Ну, куда ездили вдвоем?
– Никуда.
– Как никуда?!?
– Так.… Встречались только в Москве.
– Часто?
– Сначала часто, потом редко. Сейчас совсем не видимся, только переписываемся.
– А деньги на телефон он кладет, – уточнил дядя.
– Да…
Дядя похлопал по краю кровати и встал.
– Слишком много слов…, – махнул он рукой и вышел из комнаты. – Приходи, чаю попьем! – услышала я его голос с кухни.
Больше он не спрашивал меня об этом….
Вечером мы гуляли в парке возле дома. Старый Иерусалим дрожал внизу золотым миражом в бархате ночи.
– Видишь, насколько наш район выше старого города? Здесь даже есть специально оборудованные места, чтобы смотреть на город. Пойдем, покажу.
Мы пошли по дорожкам из белого камня к вершине парковой горы. Несколько скамеек, обращенных к старому городу, располагались полукругом, словно в театре. Внизу показывали золотой мираж…
– Давай посидим? Здесь так красиво…
Мы сели под стук пришедших мне смс. Я стала отвечать. Дядя нахмурился.
– Да подожди ты! – Крикнул он. – Что ты бросаешься отвечать, как только он напишет! Нельзя же так делать! Ответь через час, на следующий день, а лучше вообще не отвечай! Пусть волнуется, думает, что с тобой, почему не отвечаешь! Это только на пользу пойдет отношениям. Поверь старому ловеласу. Мне семьдесят три года! Я жизнь прожил. Я знаю, что я говорю. С мужиками нельзя так. Чем женщина доступней, тем меньше ценят… Ты себе цену не знаешь. Он тебе дарил что-нибудь? Нет. Он с тобой ездил куда-нибудь? Нет! Он тебе обещал что-нибудь? Нет! Тыкать пальцем в телефон – невелика заслуга. Да он просто онанист. Одна рука на кнопках, другая в штанах. Есть такая порода мужиков. И знаю я эти вечные темы…
– Правда? – Наивно спросила я.
– Правда…, – успокоился дядя. – Брось его. Не нужен тебе такой. Ты такая… необыкновенная.… Сама не знаешь, какая ты…
– Вот и он мне это всегда говорит…
Дядя взял меня за руку и улыбнулся.
– Мне можешь верить. Я тебе как родственник говорю.
Мы смотрели, как старый Иерусалим мерцал огнями в ночи и молчали. Пришло два смс. Потом еще одно и еще. Я знала, что если прочту, то обязательно отвечу. Не смогу не ответить. Поэтому не стала брать телефон, зато стала думать, что он хотел, дятел мой.…Четыре смс подряд. Может, что-то важное? Может, что-то случилось…?
– Вот молодец! – Похвалил меня дядя. – И не отвечай. И не думай о нем. Пусть он думает о тебе.
Телефон стих.
– Что тебе завтра вкусненького купить?
– Манго и дыньку, – я поцеловала дядю в щеку.
– И все? А творожок? А рыбку? А индюшку?
– Ну, это обязательно…, – нагло промурлыкала я.
– Вот. Я лучше знаю, что ты любишь! Племянница! – Засмеялся дядя и обнял меня за плечи…
Окно
На этом подоконнике можно было разместить кого-нибудь, если убрать не допитую бутылку французского вина и не начатую пачку презервативов. Правда, этот кто-нибудь ноги все равно бы не вытянул, потому что подоконник был широкий, но короткий. Ноги пришлось бы поджать к животу или лечь на бок. Лицом в комнату «кто-нибудь» увидел бы меня, стоящую у окна в новом белье из магазина Агент Провокатор. Увидел бы очень близко. На черном полупрозрачном – бархатные горошки, черные атласные вставки и ленточка цвета перезревшей фиалки. Красиво. Чуть маловат бюстик, но если не прыгать, грудь остается в рамках приличий. Лицом к окну «кто-нибудь» увидел бы дом песочного цвета постройки 50-х годов прошлого века с высокими узкими окнами и пристроенной снаружи шахтой лифта, похожей на прозрачный пенал с болтающимся вверх-вниз ластиком кабины. Сейчас ластик застрял на втором этаже. Дом представлял собой букву «П», в одной ноге которой я рассматривала в окно его другую ногу. Песочный оттенок дома и голубой треугольник неба радовали летним подбором цветов. Радость исходила еще и от пачки презервативов, которая очень скоро будет вскрыта и израсходована. Крепкий дядька средних лет и вышесредних возможностей минуту назад ушел в душ, сказав мне «я сейчас». Ковров он не любил, и его шаги по гулкому коридору в новых домашних туфлях прозвучали особенно многообещающе. Мы уже бывали у него. Но тогда была зима, тяжелые шторы закрывали подоконник, и мне не пришло в голову, стоя у окна, рассматривать вторую ногу его дома. Я представила, как она будет выглядеть вечером, когда солнечный песок стены превратится в тусклый холодный камень, а голубой треугольник неба в черную прореху. Высокие окна вспыхнут светом, и за ними начнется жизнь. Где-нибудь забудут зашторить окно, и станет видно, как замотанная женщина в фартуке отдирает котлеты от сковороды, или как мужчина с животом в майке нюхает подмышку, думая, что его никто не видит. Или, может, кто-то будет целоваться у окна, от счастья забыв закрыться? Забыв закрыться от счастья…
Ластик лифта в пенале дернулся и пополз вверх, потом снова вниз. Подъездная дверь хлопнула и из дома вышла пара. Мужчина и женщина. Он, полный, даже грузноватый, застегивал на ходу серое пальто, опустив лицо. С таким лицом сидят в президиумах. Большое, круглое, выражающее уверенность. Все равно в чем. Просто рафинированную уверенность. Женщина, или скорее, девушка, была заметно младше, в клетчатом черно-белом пальто, схваченным на талии широким черным поясом, и темном платке на голове. Она держалась на полшага позади мужчины.
«Точно не после секса эти двое», – почему-то сразу подумала я, и принялась разбираться, почему я так решила. Что такого не хватало в их внешнем виде и поведении, что помешало записать их в отряд только что совокупившихся любовников? Чего-то не хватало. Они, скорей всего, родственники, или она зашла по делу к знакомому адвокату / юристу / врачу. И он повез ее в контору, чтобы продолжить начатое. Или все же что-то между ними было? Но она не ожидала, она не за этим пришла, она думала, он «не такой»… Через секунду они исчезли в арке. Двор был небольшим. Я не успела отыскать «следы преступления».
Пейзаж в окне вернулся к безлюдью.
Из ванной комнаты послышалось художественное мычание с художественным пережевываньем слов: «Мммммм – мммм – ммм… вся жизнь потекла по весенним закооонааам…. теперь от любви не уйти никуда, не уйти никудааа. Нииикуудааа….» Странно, что так хорошо слышно. Квартира большая и вытянута в сторону, противоположную от ванной комнаты. Вероятно, дом 50-х годов других музыкальных произведений не распространял.
Я подумала о дядьке средних лет, шлепавшего сейчас босой волосатой ногой в такт гимну любви. В первый раз у меня было такое катастрофическое несовпадение в чувствах. Он, кажется, влюбился, а мне кажется, было совершенно наплевать на это. Не в этот раз, так в следующий, ну, или через следующий, я обязательно скажу ему, сделав страдальческое лицо: «Знаешь, нам надо остановиться. Мы больше не можем, мы не должны. Я хорошо к тебе отношусь, но…» Что «но»? Что говорят в таких случаях? Не знаю. У меня еще не было таких случаев. Таких, чтобы мужчина был настолько слеп, что не видел очевидного равнодушия. Или чтобы я стеснялась сказать: послушай, ну не люблю, не хочу, не скучаю, не думаю о тебе ни секунды, когда расстаемся… Ну зачем я тебе такая…? Намекнула один раз осторожно, чтобы не обидеть, стараясь не смотреть в его светящиеся глаза. Но он, словно специально следуя рекомендациям по обольщению из женских журналов, только больше завелся от моей холодности. Стал встречать, провожать, усилил подарочный бюджет…. Мне бы так с другим себя вести, чтобы не потерять его… Господи и редакции всех женских журналов! Ну, где же справедливость! Почему надо придумывать, как не больно отказать одному мужчине, когда есть другой, ради которого я прямо сейчас вылезла бы из этого окна, отдавив печень воображаемому «кому-нибудь» на подоконнике, и побежала бы вприпрыжку по мартовским сугробам. Если бы этот другой позвал…. И плевать, что тесный бюстик из магазина Агент Провокатор не удержал бы двух выпрыгивающих от счастья достоинств. Я бы все равно ничего и никого не видела вокруг…
ЕГО лицо тут же материализовалось за окном, словно сосед сверху вывесил простынь с изображением святого Павла. Ивановские ситцы форевер… Русые седеющие кудри, усталые глаза за очками, такие любимые….тонкие сжатые губы…. Дотянуться бы до них сейчас… Я почувствовала, что сейчас зареву…. Он тоже сказал мне: «Нам надо остановиться…мы не можем…»
Смешно…
– Что-то меня с этого ресторанного салата пронесло…. – Новые домашние туфли подошли сзади совсем близко.
– Вот только не надо об этом, я тебя умаляю. – Поморщилась я, не оборачиваясь.
– Да, да, конечно. Извини. Не соскучилась? Ну, иди ко мне….
Фото jpg
Я набираю в Яндексе название твоей компании и моментально получаю картинку с тобой. Ты стоишь в окружении тетенек, чуть наклонившись, вежливо рассматривая то, что они тебе предлагают рассмотреть. Твоя работа связана с тетеньками. Вокруг тебя всегда их много. Они все улыбаются корпоративными улыбками. Это выставка, презентация, дегустация, я не знаю, что. Они разные, эти женщины, у них наверно есть мужья и любовники, скорей всего им нет до тебя никакого дела, но во мне закипает ревность, словно горячий шоколад, который забыли на огне… Бежевые пузыри взрываются с чмоканьем и брызгами. Я врываюсь к тебе. Я сворачиваю рекламный буклет рупором, выхожу на середину и ору изо всех сил: «Отошли от него все! Все!!! К стене! Руки за голову! Не подходить! Он мой! Вы слышите! Мооой! Убью любую, кто дотронется до него!» Из сумочки я достаю гранату, для аргументации выдергиваю чеку и с удовлетворением наблюдаю, как все они с перекошенными крашеными мордами бросаются от тебя врассыпную… Ты смотришь на меня с недоумением и тревогой… Без любви… Поэтому я не веду себя так и за мной не приедут две большие машины – белая и серо-голубая….
Лопаясь от собственной адекватности, я молча стою в углу, стирая зубы в сахарную пудру, когда одна из тетенек слегка соприкасается с тобой рукавом… Стою и представляю. Как сворачиваю рекламный буклет рупором…
Ты держишь левую руку в переднем кармане джинсов, заправив большой палец в шлевку на поясе. Значит, пробовать то, что тебе предлагают, не собираешься…. Я смотрю на твой палец. Я помню его вкус языком и ощущение его внутри…. Планка на гульфике, прикрывающая молнию, чуть раскрылась наверху, ты не застегнул до конца или «собачка» съехала немного. Я расстегиваю молнию и запускаю руку внутрь, трогая того, кто меня там ждет. Ему сразу становится тесно в его хлопчатобумажной тюрьме. Он подается ко мне, узнав, словно птица в силках. Я глажу его, чувствуя, как ему приятны мои прикосновения… Он один помнит меня и скучает по мне… Нет, нет, не надо, – говорю я ему, – твой хозяин будет против. И я сделаю так, как он хочет, то есть не буду делать того, что он не хочет… Ведь у нас с тобой один хозяин…
Я хочу прочесть в твоих глазах подтверждение своим мыслям, но ты не смотришь на меня, ты смотришь на продукцию, которую предлагает тебе тетенька с непрокрашенными корнями волос и лишним весом. Она видит перед собой немолодого дядьку в очках. Все они видят то же самое. И только я вижу, как ты снимаешь очки, как ты закрываешь глаза и говоришь: «как же мне хорошо с тобой…» Что мне делать с этим знанием и с этой картинкой, которую нельзя свернуть и нельзя вернуть? Не знаю… Из бесполезного рекламного рупора капают наши с тобой слова. Привычные слова…
– Я хочу тебя… Это невыносимо…, – говорю я.
– Отношения это не только секс, – останавливаешь ты мою руку.
– Хорошо, пусть, – снова соглашаюсь я, – но я не могу это разделить!
– Смотря что считать сексом…
– Когда ты входишь в меня взглядом и делаешь со мной все, что захочешь, разве это не секс?
– Вот и я об этом…, – шепчешь ты.
Темно-синий свитер слегка облегает твое тело, я вижу твою кожу, нежную, с чувствительными сосками. Я хочу трогать тебя…. Я дотрагиваюсь. Монитор на ощупь не отличить от стекла, если закрыть глаза. Если закрыть глаза, я вижу тебя…
Я не знаю, что мне делать со снами, которые уже складываются в целую жизнь, где мы вместе, где мы бредем по берегу чего – то, целуемся в магазине и стоим, обнявшись, почему то в моем коридоре, в котором ты никогда не был …
Я не знаю, что делать со снами, где целый мир схлопывается до размеров твоих глаз…
Я не знаю, что делать….
Привет…, – говорю я тебе на фото jpg и сворачиваю картинку, чтобы не вызвать у домашних желания вызвать мне большую белую машину….
Света есть!
Повесть
1
– Слушаю вас. Что будете кушать? – Тетка раздатчица напоминала матрешку – железнодорожника. Обеденное время заканчивалось, а поезд из подносов все громыхал на стыках вдоль ее отполированных боков. Мой поднос с одинокой вилкой подъехал к вареным крабам теткиных ручищ. Голодная ассоциация.…
– Рыба еще осталась? Здрасьте! – Бодро поинтересовалась я.
– Рыба по-гусарски закончилась. Тефтели, бефстроганов и солянка, – устало перечислила тетка и шевельнула клешнями.
– По-гусарски – это как? С лихо закрученными костями? – Пошутила я и запнулась. Идиотская манера шутить в самых неподходящих ситуациях…
Матрешка взялась за половник.
– Возьмите тефтели.
– А они из чего?
– Хорошие.
– Ну, давайте…
– Хлеба надо?
– Лучше зрелищ, – снова сморозила я. Вот тупица…
Две лысых тефтельки в оспинках риса сиротливо жались друг к другу. Это были, наверное, два брата. Туманным осенним утром они выдвинулись по грибы, но младший, слегка приплюснутый, шумно загребал ногой, и их услышал повар, бродящий неподалеку в поисках отдохновения. Или нет, это пара влюбленных, у которых таки получилось умереть в один день. В погожий октябрьский денек, когда бордовым от желаний листьям хочется унестись подальше, а двум влюбленным тефтелькам слиться в одну большую тефтелину и замереть от счастья…