-- Подумаем вместе, а?-- предложил из-за спины густой, чуть ленивый баритон.
-- Думать больше не о чем. Я хочу не думать, а действовать.
Тот, за спиной, ухмыльнулся.
-- Кажется, братик и сестричка мудрее тебя?
-- Понятно, мудрее. Они ведь еще не живут, они изучают...
Рука тихонько сползла с ее плеча.
-- Ладно, поговорим напрямую. Ты понимаешь, милая, что в твоем нынешнем состоянии тебя не устроит никто? Ни один мужчина?
-- Но почему? Почему?!
Он смиренно вздохнул -- непонятливая попалась собеседница.
-- Немного истории, Николь. Когда-то миллиарды людей полагали часть -целым, плотское влечение -- любовью. На этой почве возникал брак. Но чаще всего он распадался, поскольку дозволенная половая близость -- сама по себе штука нудная, а родством духовным отношения не скреплялись. Когда большинство государств решило жилищный вопрос, были узаконены пробные браки -- на год, на три, с последующим обменом временных удостоверений на постоянные. Ну и что? В конце концов, девять десятых населения стали ограничиваться пробными браками...
-- Все ясно,-- перебила Николь, отнимая Сусанну от груди и застегиваясь.-- Но при чем здесь я?
-- Терпение, мы подходим к сути. В то время, о котором я говорю, большинство мужчин и женщин соединялись почти произвольно, не требуя уникальности избранника: этих "супругов" можно было бы легко разлучить, перетасовать и вслепую соединить в новые пары -- почти ничего не изменилось бы...
Николь опустила голову. Она начинала понимать. Голос собеседника сразу потеплел:
-- Правильно. Сейчас все обстоит иначе. Одухотворенность выросла колоссально: вы -- не только раса художников, но и раса утонченнейших интеллигентов... Да, да, исключения есть, но, поверь, они достаточно редки!.. Мало кто рискнет связать свою жизнь с человеком, относительно которого есть хоть малейшее сомнение -- незаменим ли он, совместим ли по тысячам душевных показателей. Сверхсложность оборачивается сверхизбира-тельностыо... И, естественно, такой тип характера имеет свою крайность. Наиболее полное выражение.
-- Это я!--без вопроса, мрачно сказала Николь.
-- Боюсь, что так.
-- Но ведь я была совсем другой!..
-- Я знаю. Ты шла нелегкой дорогой к своему нынешнему состоянию. Но теперь, пожалуй, не изменишься. Если, конечно, не захочешь при очередном обновлении упростить свою душу до блаженного кретинизма...
-- Значит, все-таки одна. Навсегда одна...
-- Ну, зачем же? Согласись терпеть, стиснув зубы; постоянно уговаривать себя, что ты счастлива...
-- Карл-Хендрик говорил иначе,-- с горькой усмешкой сказала Николь.-Он любил пофилософствовать, оправдывая наше сожительство втроем. Вот... "Любовь была редкой птицей на старой, собственнической земле. Любящие, образуя пару, как бы творили свой собственный мирок, замкнутый, противопоставленный равнодушному большому миру. Ныне стены домашнего очага разрушены, Земля окутана всеобщим дружелюбием и доброжелательностью: есть ли смысл и дальше считать нормой парный союз? Пусть расползается во все стороны сеть любви..."
-- У тебя хорошая память,-- одобрил голос.
-- Ты... слышал наш разговор?
-- Я слышал мириады подобных разговоров. Человеческая ординарность повыветрилась... но похожего все-таки много!
-- Так не прав был Карл-Хендрик?
-- Отчего же! Бывает, что сверхсложность приводит в совсем иным последствиям, чем те, о которых я тебе говорил. Например, человек решает, что он не может замкнуться в паре, поскольку ни один партнер не в силах воплотить все душевные свойства, необходимые для любви:, надо создавать любовный круг, группу взаимодополняющих...
-- Вот это уже точно про меня -- с Карлом-Хендриком и Золтаном. Каждый из них был по-своему необходим. Но...
-- Теперь ты здесь,-- сказал голос.--И ты совсем одна.
-- Если не считать Сусанны.
-- О, это тебя не устроит. Ни одной женщине с начала времен не удавалось полностью замкнуться в ребенке, отдать ему все свои чувства. Это против природы...
Ни коль отчаянно захотелось обернуться -- но моровом дохнуло в затылок, и она осталась сидеть на пне, глядя, как плавает вязкий туман в осиннике, над гнилым хворостом, над путаницей увядших вьюнков.
Наконец, она глухо спросила:
-- И все-таки -- что мне делать, Великий Помощник?
Он приумолк, точно задумался. Николь понимала, что с ней беседует не весь Помощник,-- плывущий по орбите мегакомпьютер,-- а лишь ничтожно малая его часть. Но даже у этой части недурно получается очеловечивание -- все эти вздохи, смешочки, рука на плече, флегматичный голос из-за спины... Входит в доверие. И ведь входит!
-- Я жду ответа!--настойчиво сказала она -- и внезапно почувствовала, что за ней никого нет.
Николь стремительно обернулась. Вырубка была пуста. Мотая головой, вздрагивая, танцевал стреноженный Баярд. Словно только что прошел рядом лесной хищник.
Она устало разогнула колени, привычно устроила за спиной Сусанну. Девочка молчала и, вертя головой, таращилась во все стороны... Стало быть, не смог! Не зря она колебалась. Безумие -- надеяться на машину, даже на мировую, больше, чем на самое себя! И вообще: может ли нечеловек распутывать гордиевы узлы наших страстей и сомнений? Какая-то новая религия. Машинопоклонники. Не хватает только начать воздвигать алтари Великого Помощника: хотя бы и здесь, у Днепра, где две тысячи лет назад стояли усатые идолы ранних славян...
Легкая, опустошенная, беззаботная, готовая ко всему -- хоть на карнавал, хоть головой в петлю,-- ехала Николь между покрытыми сосняком холмами. Ей не хотелось больше ничего предпринимать. Первое же независящее от нее обстоятельство укажет путь...
Она никогда не бывала здесь раньше. Просто, уходя от амазонок, случайно попала в эту, наверное, славную летом, но сейчас унылую и пустынную местность. Ступая, конь брезгливо стряхивал с копыт пласты грязи, налипшие пожухлые листья. Наугад прокладывая тропу по скользким, изрезанным дождями откосам, Николь стремилась лишь к одному -- поскорее бы найти определенность. Любую, любую, любую...
И вот, с разгона въехав на очередной травянистый трамплин, Николь увидела перед собою старую, узловатую дикую яблоню, даже без листвы причудливо-живописную, и за ней -- обветшалую, в толстой шубе дикого винограда, в дебрях малины и ежевики ограду барской усадьбы, со ржавыми узорными решетками меж кирпичных столбов. За наполовину рухнувшей аркой ворот являл сплошную путаницу ветвей одичавший сад. Только центральная дорожка была расчищена до самого крыльца, до белых ложных колонн дома екатерининских времен, еще крепкого, широко раскинувшего пристройки, сени и кладовые. А перед крыльцом увидела Николь мужчину, сидевшего в плетеном кресле у садового стола. Были на столе фарфоровый чайник и чашка, и графин с рубиновой жидкостью, и разрезанный ржаной хлеб, и еще -- листья, прилипшие к бело-голубой выцветшей клеенке.
Николь подъезжала, вглядываясь в лицо мужчины. Он спал, положив руку на старинную печатную книгу,-- словно кругом стояло летнее тепло,-- с гривой седеющих каштановых волос на плечах, бородатый, почти такой же смуглый, как сама Николь, одетый в свитер из верблюжьей шерсти, линялые брюки и сапоги.
Она слышала о подобных людях, но никогда не встречалась с ними. Отшельники, дервиши, аскеты, садху -- нет, не те, что пытались вступить в жалкую сделку с Богом, ценою умерщвления плоти купив загробное блаженство, а святые и преподобные атеисты, служители моноидеи. Может быть, бородач уединился на десять, пятьдесят или пятьсот лет, чтобы докопаться до тайны абсолюта, творящего континуумы Вселенных; может быть, слагал "венок венков", фантастически сложную конструкцию из сотен перетекающих друг в друга сонетов, или хотел сделать разумными деревья, или, или...
Не годилось мешать мизантропу-творцу, но Ни коль, влекомая грустным озорством безысходности, подъехала и окликнула его.
И открылись такие зеленоватые-карие, в пол-лица каждый, озерами до висков, теплые глаза, что задохнулась Николь и невольно ладонь прижала к груди, ударенная -- и вместе с тем неизъяснимо согретая, сразу позабывшая все боли... Мужчина был ошеломительно красив -- красотой Запада и Востока, святого Георгия Донателло и принца Рамы с индийских миниатюр. Он гибко и мощно встал навстречу, как выпрямилась бы ожившая совершенная статуя, и подставил руку атлета, приглашая Николь спуститься с седла.
-- Хотите чаю?-- голосом, от которого у нее ослабели ноги, сказал отшельник.-- Я сделаю новую заварку; можем пить здесь, если вы не боитесь продрогнуть... А девочку мы пока положим в доме. Хорошо?
Николь безропотно позволила ему выпутать Сусанну из заплечных ремней -и лишь растроганно охнула, когда засмеялась дочурка и, одной рукой смело схватив за бороду хозяина, другой показала почему-то на небо...
В пустыне пустынь, простиравшейся от Земли до солярной орбиты Великого Помощника, лопнула незримая пуповина. Видеотактильному фантому высшего класса сложности, только что сотворенному волею всемогущей машины, была придана самостоятельная жизнь с гибкой программой, учитывающей мятежный характер Николь. Великий Помощник не допускал безвыходных положений.
11. Сай вскочил с пенной постели. Его глаза блестели гневом и болью, губы дрожали, он не мог вымолвить ни слова.
-- Теперь ты знаешь,-- сказала Ханка и отвернулась.
-- Да как же ты... как ты могла... как ты позволила?!-- наконец выдавил из себя Сай.
-- Не то, что позволила,-- я просила об этом, как о великой чести. Быть праматерью нового человечества...-- Неожиданно Ханка вскинулась, опираясь на локоть, закричала зло и резко:-- Да, я мечтала об этом, мечтала, пока не встретила тебя, понял?! А сейчас все, все!.. Мне это больше не нужно!..
Прахом пошла школа самообуздания, пройденная у гуру Меака, забылись мантры и благие мысли, призванные смирять, успокаивать. Он метался по жилому объему, натыкаясь на сталагмиты, не зная, что делать, кого просить о помощи. Разбуженный, завопил в своем уютном гроте над журчащей водой трехнедельный Каспар. Мягкими льняными завитками на затылке был он до странности похож на своего отца, Мельхиора Демла.
Наконец Сай взял себя в руки и сказал почти спокойно:
-- Но ведь вы же думали, что у вас будут мужчины.
-- Думали... Но Кларинда немного владеет проскопией, она заглядывает иногда в будущее. Однажды она прямо сказала мне -- наедине, конечно: "Мы их потеряем". Она мне полностью доверяла -- не знаю, почему. Кроме того, мы не хотели от вас зависеть даже в этом!..
Сай порывисто сбежал к их ложу, озерцу сухой подогретой пены среди живых мхов и лилий. Лег рядом с Ханкой, обнял ее, уткнулся лбом между грудями.
-- Глупые, какие же вы глупые...
-- Это была гениальная операция,-- говорила она, не отрывая глаз от лепных фестонов потолка.-- Не делали в микропространстве, в остановленном времени. Собирали несуществующий в природе белок...
-- Не надо, хватит! -- всхлипывал Сай. Потом притих, поднял заплаканное лицо:
-- Так они... они не оставят тебя в покое? Ты для них...
-- Величайшее, главное сокровище,-- нараспев произнесла Ханка.--Праматерь нового человечества. Тогда,-- помнишь?-- после нашей "свадьбы" у Осмо... Я едва уговорила Аннемари подождать.
-- Надо было отказаться, наотрез отказаться, сказать, что ты не вернешься! Почему ты даешь им надежду? Ты убиваешь меня!..
Не ответив, Ханка ласково отстранила Сая и обе руки протянула к плачущему сыну.
...Положение было чуть ли не безвыходное, он это понимал четко. Его любимая -- не жертва насилия. Она пошла на эксперимент но своей воле. Раскаялась... что ж, поздно! Теперь, чтобы избавить Ханку от привитых нечеловеческих свойств, нужна долгая предварительная работа биоконструкторов, затем -- полное обновлепие. А пока что в ней -овеществленный труд общины амазонок. И потому, как ни ужасно, община имеет немалые права на Ханку. Да и сама злополучная "праматерь" весьма совестлива... Но даже если они двое, скажем, обратятся к Великому Помощнику, тот наверняка не вмешается. С точки зрения компьютерной логики, это она, Ханка, совершила определенного рода насилие, непорядочный поступок. И если снова всадницы с парализаторами окружат их дом, Ханка их уже не уговорит подождать, а Помощник будет безмолвствовать. Тем более, что совокупный импульс тысячи с лишним амазонок перевесит мольбу, посылаемую двоими. Только убийства ни при каких обстоятельствах не допустит мировая нянька. Но ведь убийства и не случится. Величайшее, главное сокровище...
-- Как же мы теперь?..-- беспомощно повторял Сай.
Каспар, легко перейдя от слез к веселью, довольно повизгивал, щипал лицо матери. Ханка, игравшая с ним на постели, ответила:
-- Не знаю. Сегодня, пока ты был на пасеке, опять звонила Аннемари. Мужчины ушли все до единого. Кларинда в последние дни спохватилась, велела тех, кто остался, загружать настоящей работой. Мол, такая горстка все равно не захватит власть... Нет, взяли и разбежались. Наверное, это ваша пресловутая мужская солидарность...
-- Она хочет прийти?
-- Кто, Аннемари? Ну да. Со всей свитой.
-- И ты... вот так будешь их ждать? -- У тебя есть другие предложения?..
Чуть поколебавшись, Сай сказал:
-- Давай исчезнем. Сейчас же ликвидируем дом... или подарим кому-нибудь из Осмо. А сами махнем... ну, скажем, на Кристалл-Ривьеру. Или даже подальше, на Аурентпну. И запретим Помощнику давать наши координаты!
-- И сколько же мы там будем отсиживаться?--сразу посуровев, спросила Ханка.
-- Ну... недолго! Они поищут неделю-другую, да и улетят. А мы тогда сразу вернемся.
-- Сбежать, значит?-- Она села, угрожающе подбоченившись. Умница Каспар, предоставленный самому себе, гукал и деловито копошился в пене,-- А потом всю жизнь казнить себя за трусость?
-- Это все-таки лучше, чем...
Ханка опустила веки и покачала головой. Сай зная, что в таком настроении спорить с ней бесполезно, и все же заикнулся:
-- А если попробовать... мы говорили уже об этом, но... давай попробуем созвать референдум! Она упрямо молчала.
-- В конце концов, у нас ребенок!-- взорвался Сай.
-- Да, ребенок. И будут еще дети. И они должны гордиться своими родителями, а не стыдиться их. Нашкодили -- и давай громоздить вокруг себя бастионы...
Накинув меховую безрукавку, он выскочил из дому, под серовато-синее бледное небо, сыпавшее невесомый колючий снег. Уцелевшие листки на березах были мохнаты от инея, лужи отсвечивали застывшим глянцем. Сай не смог бы сейчас сказать, кто вызывает у него большую ярость: эта прекраснодушная дура, позволившая сделать из себя родильный агрегат, взбесившиеся бабы, от которых сбежали любовники, бессильный Совет Координаторов, не могущий объединить Землю против сумасшедшей идеи межзвездного матриархата... или мировой кибернетический слюнтяй, под крылышком у коего можно безнаказанно отнимать чужих возлюбленных!..
Лихорадочно прошагав сотню метров по звонкой замерзшей тропе, Сай остановился перед знакомым оврагом, где летом нередко прятались маслята. Нет, все же накрепко был он обучен в ашраме. Заграждая путь неистовству, мерно прозвучали слова Дхаммапады[20]: "Не думай легкомысленно о зле: "Оно не придет ко мне". Ведь и кувшин наполняется от падения капель. Глупый наполняется злом, даже понемногу накапливая его".
...Что это?
Нарастающий дробный перестук, точно дружная стая дятлов барабанит по заиндевелым стволам, точно хлынул среди зимы крупный дождь или посыпались спелые яблоки.
Спрыгнув в овраг, Сай достал из-под корней то, тщательно завернутое, что еще несколько дней назад втайне от Ханки заказал Распределителю.
Ага, такого угощения вы не ожидаете! Оп подкинул на ладонях увесистый десантный парализатор. Пальцы правой руки сами пристроились на рифленой рукояти,-- до чего же удобно!-- пальцы левой охватили снизу круглый массивный ствол.
Внезапно он, воспитанник ашрама, с детства усвоивший правила ахимсы[21], почувствовал себя храбрым и уверенным, как никогда в жизни. Неведомый доселе азарт овладел Саем. Оружие, будучи взятым в руки, требовало, чтобы его применили, оно жило, оно командовало человеком; Сай ощутил колдовскую власть приросшего к пальцам парализатора...
Отбрасывая в сторону ноги, галопом выстелился из-за поворота храпящий жеребец, низко пригнулась к гриве коренастая всадница, волосы крыльями взмахивали у нее за спиной... Чтобы не успеть передумать, Сай отбежал за дерево и толчком вскинул ствол. Удар луча пришелся по передним ногам коня, Аннемари кувырком полетела на дорогу. Жеребец истошно ржал и бился, лежа на боку. Амазонки, скакавшие за своей предводительницей, рассыпались полукольцом, взлетели из-под копыт белые комья, и мертвящим дуновением ожег щеку Сая прошедший рядом луч.
Будто оглохнув и ослепнув, с разогнанным на износ сердцем, Сай Мон покатился в овраг. Больно ушиб локоть, набрал снегу за шиворот... Всеблагий Кришна, да какой же он боец?! Тоже мне, нашелся защитник семейной части... Сейчас окружат, прицелятся с высоты седел... о, как страшны женские глаза, когда нет в них ласки!., и останется он здесь, среди мерзлых корней, беспомощный, окоченевший, пока они не увезут Ханку.
Дрожа всем телом, Сай Мон приказал Великому Помощнику оградить овраг времяслоем, преградой, непреодолимой ни для каких предметов и энергий... А если они поступят так же, только двинут свой времяслой таранящим клином, на аннигиляцию?! Нет -- не теряя ни секунды, надо раздвинуть круговую защиту во все стороны... оттеснить, отбросить врагов... вон из лесу, вон, вон! Невозможно...
...их совокупный импульс сильнее...
...связаться с родом Осмо?..
...собрать воедино сотню воль и ударить!..
В следующее мгновение Сай Мон понял, что он начинает войну.
Он с ужасом велел Помощнику снять времяслой, уже волокнистым выгибом размывавший колоннаду леса а силуэты всадниц.
Да, они были близко, съезжавшиеся к оврагу с парализаторами на сгибах локтей; но еще ближе стояла Ханка, стояла посреди дороги в своем старом брезентовом комбинезоне с воронеными застежками, держа на руках закутанного Каспара.
Сай отшвырнул оружие -- черная блестящая штуковина исчезла, не коснувшись земли. Поднялся во весь рост, отряхнул одежду.