— Если у вас уже будет девчонка, то баба нам уже не нужна, можете ее убирать. Но это только если засветитесь. Лишних проблем не создавайте. Помните: главное — девчонка. Все. Меня ищи по сотовому, если буду очень нужен.
С этими словами господин Кольцов сел в машину, машина развернулась в сторону окраины города, я немного помедлила и поехала за ними, стараясь держаться в пределах слышимости. Но за всю дорогу не услышала ничего интересного, кроме оригинала насвистываемой шофером песенки — видимо, они поставили кассету.
Так, судя по разговору, мы сейчас приехали к тому человеку, который заказал всю эту музыку, и мне предоставляется уникальная возможность его увидеть.
Пикап остановился возле довольно большого частного дома, Кольцов вошел в этот дом, а водитель вышел из машины, запер ее и направился через трамвайные пути к ближайшему лотку с сигаретами.
Нельзя было терять время. Я поставила машину на соседней улочке и как можно незаметнее направилась к дому, в котором скрылся Кольцов. Миновала калитку, осторожно направилась к ближайшему окну, прижимаясь и даже вжимаясь в стену, чтобы меня не было видно из окна.
Но меня, по всей видимости, заметили — из окна или с улицы — безразлично, потому что я вдруг увидела перед собой небо, в голове что-то взорвалось, и я куда-то провалилась, успев подумать лишь, что неблагоприятные последствия отразились-таки на моем здоровье.
Первым чувством, которое вернулось ко мне, было ощущение, что я уже умерла и меня почему-то отправили в мир иной в соответствии с традициями древних египтян: запеленали и забальзамировали. Ощущение это подкреплялось двумя моментами: я была туго спеленута, так что не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, а еще очень сильно пахло чем-то, навевающим мысли о склепе и о больнице одновременно.
Потом чувства стали возвращаться с пугающей быстротой, я даже не успевала на них должным образом отреагировать: сначала дала о себе знать жуткая боль в голове, как будто на меня нечаянно упала штанга или гиря, потом я ощутила во рту крайне неприятный привкус, и мне тут же очень захотелось минеральной воды. В довершение ко всему мне вдруг стало очень холодно.
Из всего этого следовал лишь один утешительный вывод: если мне больно, холодно и хочется пить — значит, я живая. И похоронили меня либо по ошибке, либо из вредности, поскольку я кому-то очень надоела. Интересно, кому? Похоже, когда на меня роняли штангу, у меня отшибли память. Ладно, вспомним потом, а сейчас надо напрячься и попробовать открыть глаза.
Сделать это оказалось непросто, вначале я решила, что вообще разучилась это делать, потому что результата никакого не было: я ничего не увидела. После длительного интенсивного размышления я пришла к выводу, что глаза мне открыть все-таки удалось, а не вижу я ничего потому, что здесь очень темно.
Это открытие еще более укрепило мое предположение, что меня похоронили и я нахожусь в каком-то склепе. Но все же склеп был достаточно просторным. Я попыталась перекатиться с места на место, и мне это удалось, хотя не без боли, потому что пол в этом склепе был очень твердый и не очень ровный.
Где же я все-таки нахожусь? И что меня сюда занесло? Ха, что же, как не непревзойденное умение находить приключения на собственную задницу! Остается надеяться, что меня не подведет и моя уникальная способность выпутываться из этих приключений. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
Ладно, вспоминать то, как и почему я сюда попала, буду потом. Скорее всего это вспомнится само, если, конечно, у меня нет амнезии. Да вроде нет: я — Татьяна Иванова, частный детектив, живу в городе Тарасове, не замужем, детей и собаки нет, денежных долгов — тоже. Ну а остальное вспомнится по мере надобности. Сейчас я лучше попробую как-то улучшить свое положение.
В идеале, конечно, хотелось бы отсюда выбраться, закутаться во что-нибудь теплое, глотнуть минеральной водички и показать свою многострадальную голову любимому врачу Сан Санычу. Ну а программа-минимум — попробовать освободить руки и ноги от этих пут, которые мне уже изрядно поднадоели.
Что нам для этого нужно сделать? Первым делом — определить, чем меня связали и реально ли развязаться без посторонней помощи, поскольку помогать мне явно никто не собирается. Так… Насколько я могла определить на ощупь, дела мои не так уж плохи: у тех, кто меня нейтрализовывал, видимо, ничего подходящего под руками не было, и меня связали-спеленали обрывками каких-то тряпок. Правда, тряпки были не очень ветхие, но все же это не шелковый шнур и не бельевая веревка.
И вообще, создавалось ощущение, что меня связывали люди не очень опытные. Даже обидно. Вот если бы я себя связывала сама, я бы уж вряд ли сумела развязаться: связала бы локти как следует, и привет! И никакие наручники не нужны, и ноги не надо связывать, зря мучиться. И сидела бы я себе тихо-мирно до прихода моих охранников и никуда бы не рыпалась. А то получается: пеленали меня, старались, а я сейчас поднатужусь и развяжусь. Дальше, правда, непонятно, что делать, но это будет видно потом.
Ну ладно, шутки в сторону, будем развязываться. А для этого хорошо бы сесть, но так просто мне это не удастся: надо бы найти какую-нибудь опору. И я, перекатываясь, попыталась добраться до ближайшей стены. К счастью, находилась я не в Колонном зале Дома Союзов, а в каком-то, видимо, довольно тесном помещении, потому что до стены я добралась довольно быстро. Стена была так себе: влажная и неровная. Внезапно я поняла, почему здесь пахло склепом и больницей: стенка была покрыта плесенью. Гадость какая, но деваться некуда. Опираясь на стену всем, чем только можно, я попыталась приподняться и придать телу полувертикальное положение. С третьей попытки мне это удалось, хотя очень мешала головная боль.
Сев, я поняла, что практически достигла нужного результата: тряпки, которыми я была спеленута, в результате своеобразного путешествия по полу моей темницы ослабли, и освободиться мне удалось достаточно легко. Итак, программа-минимум выполнена: я вновь обрела свободу движений. А теперь надо выбираться дальше, для начала попробовать найти выход — дверь, люк, окно или что-то подобное.
Так же аккуратно, по стеночке, я встала и осторожно начала продвигаться по периметру неведомого помещения. Все же интересно, почему это я так легко развязалась? Ой, не нравится мне, когда все получается слишком просто, не к добру это. И пора бы все-таки вспомнить, благодаря чему я очутилась здесь, исключая мою любовь к приключениям и авантюрам. Авантюрам? В голове забрезжила какая-то мысль, воспоминание… Еще немного, и я совсем вспомню… Ну же!
На самом интересном месте, когда я уже, кажется, была близка к тому, чтобы все вспомнить, мне, как обычно, помешали. Во-первых, неожиданно и некстати нашлась дверь, во-вторых, из-за нее послышались голоса, один из которых мне был незнаком, а второй я явно где-то слышала:
— …и срок — до вечера. Вечером я должен все знать. Все — это то, что девчонка мне уже больше не мешает, а эта баба для меня не опасна. Ясно?
— Ясно, конечно. А бабу убирать? — Ага, этого я знаю, и вспомнила все сразу. Баба, которую надо убирать, — это именно я. И узнавать о местонахождении девчонки собираются тоже от меня. Нет мне спокойной жизни, и смерть тоже, видимо, мне готовят беспокойную. И устроит ее мне Кольцов Геннадий Владимирович — вон как старается выпытать все желания своего собеседника.
— Это меня не касается. Это ваши дела и меня в них не впутывайте. И запомните — просто так деньги я вам платить не собираюсь. Ясно?
Серьезный мужик. А мы с Кольцовым, судя по всему, вызываем у него жуткое раздражение. Досадно.
Кольцов тем временем рассыпался в уверениях преданности и готовности сделать все как следует, причем голоса их удалялись, становились глуше. Затем зашумел двигатель машины, и я вновь услышала голос Кольцова, на этот раз он звучал начальственно резко и властно:
— Ты этих олухов вызвал?
— Вызвал, едут.
— Едут, идиоты! Если бы не я, они бы там сидели до пенсии. Ты ее проверял?
— А че ее проверять? Вы ее здорово выключили, она, поди, долго еще проваляется.
— Долго нам не надо. Я с ней разговаривать буду. Ты проверь, но аккуратно, это не баба, а кошмар какой-то. С нее станется уже и очнуться, и начать рыть подкоп. Или оружие где-нибудь раздобыть.
Да, обидно, когда не оправдываешь ожиданий: и оружия я, даже плохонького, не раздобыла, и к рытью подкопа еще не приступила. Кажется, уже и не приступлю… Я отскочила от двери, и очень вовремя, потому что она начала распахиваться внутрь моей каморки. К счастью, я оказалась за дверью, и у меня появился какой-то шанс выпутаться самостоятельно из этой заварушки.
— Ген, нет ее! — проорал какой-то парень, стоя на пороге этого сарая и не решаясь войти внутрь.
— Я тебя не спрашивал, есть она или нет ее! Я тебе сказал, что она мне нужна для разговора, — ледяным голосом отозвался господин Кольцов и прибавил несколько малолитературных выражений. — Остальное — твои проблемы. Ищи.
Парень вошел в сарай и осторожно начал меня искать, для чего первым делом заглянул за дверь. Мне его мерзкая рожа не понравилась, ему мое лицо, судя по всему, тоже, но первой я успела оповестить его о своих недружественных чувствах и временно вывела парня из участия в событиях окружающего мира точным ударом ребра ладони по шее. Парень свалился к моим ногам, я услышала возмущенно-изумленные возгласы и пулей вылетела из-за двери им навстречу.
И очень вовремя: как раз еще две, на редкость неприятные, морды намеревались проникнуть в мой сарай с явным желанием меня обезвредить.
Еще чего! «Эту песню не задушишь, не убьешь!» Вдохновляемая такой мыслью, я заехала обеим мордам ногой в прыжке, да еще и с разворотом. Получилось неплохо, жаль только, морды не скоро смогут это оценить. Так! Главное — не останавливаться, я перелетела через два полутрупа, лежавших на пороге, и увидела еще троих типов, вполне живых и очень недовольных моим сеансом карате. А зря! Сейчас, голубчики, я вас всех тут уложу: во-первых, я очень сегодня злая и кусачая, а во-вторых, я профессионал, а вы — лохи, непонятно только, за что вам платят деньги.
Сейчас я выведу из строя вот этого, мелкого, но очень надоедливого, потом уберу с дороги тех двух здоровых горилл, и все… путь свободен — вон она, калитка, на улицу, в машину, и только они меня и видели…
Да… посмотреть на меня им все же еще придется, как и мне на них. Профессионализм — это, конечно, хорошо, но в понятие профессионализма входит еще и трезвая оценка противника и ситуации, а не только умение махать ногами и руками. И как это я забыла про этого гада Кольцова? А вот он про меня не забыл:
— Танечка, не утомитесь! Устали уже, наверное, умаялись, — Кольцов стоял на пороге дома, держа в руках пистолет, нацеленный прямехонько на мою глупую башку. Да, с такого расстояния он вряд ли промахнется. — Хватит спектакль разыгрывать, стерва! Все равно зрителей нет. Стой спокойно, а вы, идиоты, свяжите ей локти, чтобы не рыпалась.
Ну вот, теперь я наконец-то связана по всем правилам. Довольна, идиотка? Накаркала. Теперь имей дело с профессионалом, героиня! Джеймс Бонд в юбке! Вечно тебе больше всех надо… Мои самобичевания перебил Кольцов, промолвивший:
— Ну вот, барышня в надлежащем виде, можно с ней и побеседовать. Пройдемте в дом, Татьяна Александровна. И без фокусов, а то живо пожалеешь, что метла твоя ни разу не столкнулась с вертолетом. Ведьма!
Мы двинулись в дом — Кольцов, я и один амбал. Второй остался на улице, видимо, приводить в чувство своих подельщиков.
Пока мы шли в дальнюю комнату обычного жилого частного дома, я напряженно думала: кто же этот Кольцов и откуда он так неплохо меня знает? С одной стороны, знает отчество. Я его произношу нечасто и, как правило, в официальной обстановке. Друзья вряд ли даже знают его. С другой стороны, Кольцов знает мою кличку «Ведьма», которая лучше всего известна людям, имеющим проблемы с законом. Да, проблемы у него явно были — Гриша же говорил, что Кольцов сидел. Но я поняла, что это было не очень серьезно — обычная драка. И довольно давно. Я тогда еще не работала. Следовательно, у Кольцова и сейчас есть проблемы с законом, а нет — так будут. Одна его пушка чего стоит, а тут еще явное желание устроить мне неприятности с летальным исходом. Да, не дай бог, доберутся до Даши! Нет, этого я допустить не могу. Будем бороться.
Шедший за мной амбал грубо прервал ход моих размышлений и толкнул меня по направлению к дивану, куда я и приземлилась достаточно благополучно. Амбал замер в неподвижно-настороженной позе (черт его знает, что от этой бабы можно ожидать?), а Кольцов сел напротив меня в кресло с достаточно потертой обивкой.
— Ну, красавица, будем разговаривать?
— А чего же не поговорить с хорошим человеком? И тема у нас есть общая, верно?
— Есть, как не быть. Давай, будь хорошей девочкой, расскажи мне все: куда Дашеньку дела, чего про нас знаешь. Будешь честно рассказывать — выпустим тебя, и гуляй на все четыре стороны. Будешь действовать мне на нервы — я стану нервничать и, не дай бог, поврежу твое драгоценное здоровье. Давай, лапонька, говори.
Говорить-то можно, сказать трудно. Ну и мерзкая же рожа у этого Кольцова, ничем не лучше морд его подручных. Но он на их фоне выгодно отличается интеллектом, к тому же у него есть оружие. Что же мне делать?.. Как что делать?! Так у меня же с утра план был — нагло прийти к Кольцову и потребовать у него своей доли. В чем же дело — вот он Кольцов, передо мной сидит. Поехали.
— Здоровье мое ты уже повредил. У меня голова раскалывается. И локти болят. Ты бы развязал, раз у нас пошли такие переговоры.
— Нет уж, лапонька. Когда тебя развязывают, ты очень беспокойно себя ведешь, размахиваешь ногами-руками. Мы вот лучше тебе еще и ножки свяжем. Давай-ка, — последняя реплика относилась не ко мне, а к амбалу, который тут же ринулся выполнять команду и очень крепко и надежно связал мои ноги в щиколотках на манер кандалов — чтобы я могла делать лишь крошечные шажки. Во время этой операции Кольцов предусмотрительно держал меня на прицеле. Но я, наверное, и так бы ничего не стала делать, на меня навалилась усталость и апатия.
— Вот и хорошо, вот и ладненько, — пропел Кольцов, когда амбал закончил свое дело и встал в исходное положение перед дверью. — А теперь можно и поговорить. Ну, рыбка моя, что ты надумала? Надеюсь, ты уже поняла, кто мы? Правильно, мы Олины друзья и хотим только одного — вернуть девочку Дашу к маме Оле. Я думаю, ты хочешь того же — помочь своей подруге, просто не знаешь, как это сделать, правда? Мы тебе посодействуем, не стесняйся. — Кольцов не говорил, а прямо-таки пел, ни на секунду не отрывая пытливого взора от моего лица, проверяя мою реакцию на его речь.
Я постаралась предельно сконцентрировать свое внимание, чтобы, не дай бог, не ляпнуть лишнего, и в то же время расслабилась и постаралась забыть о грозившей мне опасности быть убитой или покалеченной. Главное сейчас — умудриться стать хозяйкой положения:
— Ага, хочу больше всего на свете. Прямо с ног сбиваюсь. А у вас тут, похоже, было производственное совещание по поводу скорейшего воссоединения семьи?
— Было, киска, было. Ты давай, не томи! Куда Дашу дела? — Елки-палки, да он же волнуется и боится больше, чем я: и ерзает все время, на месте ему не сидится, и руки дрожат.
Мне стало совсем весело и спокойно:
— Да что вам беспокоиться, мальчишки. У вас, поди, есть дела и поважнее. А с этим я сама справлюсь: отвезу Дашеньку к Ольге, и дело с концом. — При этих словах лицо Кольцова просияло. Господи, какой дурак! Неужели он еще может предположить, что я так и не поняла, что дело это грязное и непростое? Не-е-т, надо ставить точки над «i». — Или отвезу еще куда: может, ей там будет лучше.
При этих словах ерзающий Кольцов буквально подпрыгнул и прошипел мне уже без всякой раскованности и доброжелательности:
— Ну ты, шалава, без фокусов! Говори, где девчонка, и уматывай отсюда на все четыре стороны. Будешь финтить — отрапортуешь архангелу Гавриилу о своем сильно досрочном прибытии. Так что не зли меня. — Кольцов постепенно успокаивался, что мне сейчас было нежелательно. Он мне нужен обозленным и испуганным. В таком состоянии люди глупеют и теряют над собой контроль.
— Кто кому станет рапортовать, будет видно. По ходу, так сказать, пьесы, — я собрала всю имеющуюся у меня в запасе наглость и уставилась прямо ему в глаза. — А то, сдается мне, что отвечаешь за Дашино возвращение к маме Оле лично ты. И если что-то не получится, то виноватым окажешься ты. Ох и попадет же тебе от Оли, верно? — Я выдержала паузу. — Или еще от кого.
Так, Кольцов, похоже, дошел до нужной мне кондиции — злой, растерянный и испуганный. Меня сейчас волнуют две вещи: во-первых, чтобы он не поглупел окончательно и не начал делать глупости. Например, не вздумал убить меня ради восстановления собственного душевного спокойствия. К тому же меня не устроил бы его чрезмерный испуг: он может впасть в молчаливый ступор. А мне от него позарез надо хоть что-нибудь узнать.
— Что тебе нужно? — Ну наконец-то. Вопрос закономерный, хоть и несколько нелепый.
— Счастья в жизни, чего же еще?
— Сколько?
— Да чтобы и на детей с внуками хватило, — я продолжала забавляться его испугом и не спешила его успокаивать.
— Ну это если они у тебя еще появятся, — Кольцов внезапно успокоился, видимо, приняв какое-то устроившее его решение. — Значит, так, голубка. Я даю тебе двести баксов, ты говоришь мне, где девочка, мы вместе туда едем, забираем ее и расстаемся довольные друг другом. И немедленно забываем о нашем приятном знакомстве. Идет?
— Двести долларов за такой каторжный труд? Да я столько зарабатываю в один день и напрягаюсь гораздо меньше. Ты меня не понял, Геннадий Владимирович. Мне, чтобы о тебе забыть, надо приложить массу усилий. А это должно хорошо оплачиваться.