– Мне много не надо в оставшиеся часы… – Ванзаров шмыгнул носом, будто подступали слезы. – Разве удовлетворите любопытство напоследок. Да, знаю, грех, но такова моя последняя воля…
– Конечно, ни в чем отказа не будет…
Нотариус стал мягким и податливым, как воск. То есть был доведен до нужной точки откровенности. Ванзаров попросил подробно рассказать, как мистер Маверик оформил свое завещание.
Игнатьев ничего не скрывал. Маверик пришел в его контору в двадцатых числах декабря под вечер, когда нотариус собрался закрывать контору. Он предъявил американский паспорт, который Игнатьев проверил как мог. Опытному взгляду было ясно: документ настоящий. Клиент отменно говорил по-русски и, не скрываясь, рассказал, что двадцать лет назад уехал в Америку за лучшей долей. Там разбогател. Состояние свое хочет завещать на родине. Российские законы тому не препятствуют.
Игнатьев получил с него полагаемый гербовый сбор и со слов составил завещание, которое было зачитано утром. После чего Маверик выдал ему известную кожаную папку и пять запечатанных конвертов. На конвертах, кроме цифр, не имелось никаких надписей. Маверик попросил поставить на каждом с обратной стороны печать нотариуса. Игнатьеву это труда не составило. После чего началось самое интересное.
Маверик назвал несколько фамилий очень серьезных господ, которые рекомендовали его. Кроме обычных, ему требовались особые услуги. А именно: в нужный день приехать в сестрорецкий «Курорт» и в удовольствии отдыха провести день. Если же на другой день утром мистер Маверик не выйдет к завтраку, затребовать показать его живым или мертвым. Вероятнее всего, он будет уже мертв. Тогда по одному зачитать конверты, руководствуясь его волей, изложенной в них. Главное, что нотариусу категорически запрещалось любым образом показывать, что он знаком с Мавериком.
С такими услугами Игнатьев сталкивался впервые. Впрочем, ничего противозаконного в них не было. Выполнение их никакого вреда его репутации нанести не могло. А сумма, предложенная за путешествие, была столь внушительна, что и мертвого подняла бы с места. Мистер Маверик пожал нотариусу руку и отбыл. После чего Игнатьев увидел его в вагоне пригородного поезда.
– Упомянули пять конвертов, – напомнил Ванзаров, забыв о последних часах жизни.
– Именно так и было, – подтвердил Игнатьев.
– В папке оказалось только четыре…
– Сам удивляюсь. Он же сам их вложил и закрыл папку. Я только печать поставил.
– Не стоит и говорить, что конверт на ковер не падал…
Игнатьев подтвердил: говорить такое не стоит.
– Как он выглядел? – спросил Ванзаров.
– Так вот и выглядел: шуба эта роскошная, костюм французский, заколка брильянтовая, франт, одним словом. Да, еще шляпу не снимал…
– Какую шляпу?
– Этакая белая, с ремешком, широкополая… – Игнатьев показал обширный круг над головой. – Говорит, в Америке так все ходят, причем нигде не снимают, он привык. Ужасные нравы. Дикий народ…
– Сидел он к вам бочком потому, что шубу тоже не снял, а в кресло не помещался.
– Так и было, – согласился нотариус. – Манеры у него еще те, доложу я вам. Хотя о покойных и не принято дурно…
– Все посматривал, как вы пишете… – Ванзаров сильно нагнулся вперед.
– Недоверчивый господин этот американец. Пришел по рекомендации, а за каждой буквой следил…
– Голос у него сильный…
– Да уж, все вкрадчиво говорил – так, будто боялся, что подслушают…
– Что ж, Владимир Петрович, любопытство мое насыщено, – сказал Ванзаров, вставая.
– Куда же вы теперь, голубчик мой? – В глазах Игнатьева опять стояли слезы.
– Пойду попрощаюсь с белым светом. Точнее, уже не совсем белым. Снегом, облаками, заливом… Не поминайте лихом…
Ванзаров тихонько затворил за собой. Из-за двери слышались сдавленные рыдания. За старика можно не волноваться. Поплачет и перестанет. Игнатьев не из тех, кто в петлю полезет: это же нарушение закона.
А вот разговорить его на откровенность, да с такой легкостью, – этот фокус не прошел еще ни у одного чиновника столичной полиции, сколько ни пробовали. Только умирающему сыщику Ванзарову это удалось. Что нельзя не поставить в заслугу психологике. Жаль, Лебедев не видел маленькую победу чувств над законом. И ведь не поверит, если рассказать, что сам Игнатьев раскололся как гнилой орех…
Блокнот
познавательных и досужих развлечений для господ утомленных читателей
Методика определения убийцы от ротмистра Францевича
1. Разыщите в хозяйстве жены / вашем швейном сундучке обычную булавку.
2. Вырежьте стрелку компаса:
3. В верхних секторах впишите четыре фамилии предполагаемых убийц:
4. Насадите стрелку компаса по центру булавки.
5. Прочно и глубоко воткните булавку со стрелкой в центр круга.
6. Ловким и уверенным движением запустите вращение стрелки. Запомните, на кого она укажет.
7. Повторите верчение не менее семи раз.
8. Выпишите внизу этой страницы фамилию, выпавшую больше всего раз.
9. После прочтения сравните с результатом.
10. Используйте полученный результат в практической деятельности.
Убийца:_____________________________
60
Около двери Марго он задержался. В номере было тихо. Ему столько надо сказать ей, столько объяснить, да просто хотелось видеть эти чародейские глаза, которые вытягивали из него все желания. Вдруг на ум ему забрела шальная мысль: а ведь он ее совсем не знает. Все, что известно, – с ее слов. Никаких подтверждений, никаких документов, особенно касательно истории про упавшее с неба наследство. Буквально – ничего. Одни чувства, которые заслонили разум.
Что там все время бубнила логика, а он отмахивался, как от надоедливой мухи? Что так тщательно не замечал? На что закрывал глаза?
Сейчас Ванзаров не готов был спорить с собой. Это как остаться без тыла в самый ответственный момент боя. Который вот-вот начнется. Нельзя никому не верить, кроме психологики, так с ума сойдешь…
И все-таки намерение сменил. Да и чай его уже никому не нужен. Он повернулся к лестнице на свой этаж, когда в спину ударил холод.
– Наконец-то нашел вас!
Доктор был взволнован.
– Опять процедуру кому-то устроили? – спросил Ванзаров.
– Какие процедуры! – возмутился Могилевский. – Идемте скорее, покажу кое-что любопытное…
Известной дорогой доктор вел к боковому крылу курзала. Шел он быстро и уверенно, как будто не собирался умирать, только пар валил. И все торопил Ванзарова.
За углом дома издалека виднелась туша Кабанихи. В подступавших сумерках она казалась куда страшней, чем при свете дня. Страх любит тьму. Корявой кочергой своей во тьме шевелит он воображение человека, распаляя его жарко так, чтоб мелкая тень разрослась ужасным видением. Нет от него спасения, только цыкнуть и прогнать.
Между тем Кабаниха стояла неподвижно, как часовой. Могилевский подбежал, бесцеремонно оттолкнул ее и пригласил взглянуть.
В снегу что-то темнело. Стоило опуститься пониже, чтобы темное пятнышко оказалось аптечным пузырьком размером с палец, в каких держат микстуры. Бока темного стекла чисты от провизорского ярлычка. Крышка плотно сидит. Внутри, кажется, пусто. Или жидкость сливается со стеклом.
– Поздравляю с находкой, доктор, – сказал Ванзаров, поднимаясь и отряхивая коленки от снега. – Меткий глаз – залог здоровья…
– Это не я, это она, – Могилевский показал на Кабаниху.
Ванзаров выразил Катеньке благодарность. Она густо выдохнула, потопталась и затихла.
– Приходит ко мне, мычит, значит, за собой зовет, – торопился доктор. – Я подумал, глупость какая-то по хозяйству, мысли совсем другим заняты… Погнал ее, она не уходит, настаивает по-своему. Что тут делать? Пошел, приводит сюда, в снег показывает. Я поначалу не разобрал, что это, а пригляделся – так ведь это же склянка для лекарства, причем не наша, не санаторская… А теперь хотите сюрприз?
– Почему же нет. Сегодня сюрпризов что-то мало было, – согласился Ванзаров.
– Это емкость не нашего выдува. Не немецкого, у нас его много… – Доктор нарочно сделал паузу, чтобы оглушить окончательно. – Она вообще непонятно откуда!
– Великолепно. Что дальше?
– Подумал: а если в этом пузырьке американский негодяй держал яд, который налил нам в вино? Может, смогу определить, что это, и найти противоядие? Это же проще, чем винную бутылку исследовать!
– Хорошо, что сначала позвали меня, – сказал Ванзаров.
– Почему же?
– Сейчас могли тихо лежать в снегу или у себя в кабинете на столе.
– Ну, это уж слишком…
– Другое интересует: где книги регистрации пациентов за последний год-два?
– В главной конторе.
– Помещение закрыто, добраться невозможно, если только не взломать дверь… Ваши акционеры и начальство сильно обидятся, если мы с вами взломаем дверь и проберемся в контору?
Скандал от начальства был куда страшнее неминуемой смерти. Могилевский наотрез отказался в этом участвовать. И Катеньку не отпустит. От блестящей идеи пришлось отказаться.
– У вас еще остались перчатки для целебных грязей? – спросил Ванзаров.
Доктор обещал найти, если нужно.
– Нужно, – согласился Ванзаров. – Надеваете перчатки, берете любую большую емкость и крупный пинцет. Пинцетом хватаете склянку, кладете в емкость, плотно закрываете крышкой. И прячете как можно дальше от себя… Вам все ясно, доктор?
Могилевский обиженно буркнул, что согласен. Он так старался, а в результате получил нагоняй. Эти душевные метания Ванзаров замечать не стал. Куда больше интересовала Кабаниха. Страшное чудовище, исчадие кошмара, оказалось умнее и наблюдательнее образованного доктора. Она поняла, что надо позвать его, и не прикоснулась к находке. Вывод только один.
– Катенька, ты видела, кто бросил эту склянку в снег? – спросил Ванзаров, четко произнося каждое слово.
– Нашли, кого спрашивать, – возмутился доктор.
– Идите за пинцетом, прошу вас…
Доктор демонстративно развернулся, даже спина его выражала несправедливую обиду. Ванзаров подождал, пока он отойдет подальше.
– Ты везде ходишь, все видишь, не бойся, говори, Катенька, – ласково просил он.
Кабаниха затопталась, как будто ответ поднимался из самых глубин души, замерла и протяжно завыла. От воя этого мурашки побежали по руке. Катенька так хотела помочь, так старалась, у нее было доброе и чистое сердце. Только она никого не видела.
Она не знала, что для Ванзарова это не имело большого значения. Куда важнее, что она вообще заметила стекляшку в снегу. Как раз рядом с дверью, что вела в процедурную лечебных грязей и ингаляцию. Доктор Могилевский сюда выходил покурить. Окурок его папиросы виднелся из сугроба.
– Катенька, если что еще приметишь, сразу дай знать, беги ко мне, – сказал Ванзаров. – Ты большая умница, я благодарен тебе.
И он поклонился уродице.
Она была человек, и человек куда лучше тех, что боялись умереть в ближайшие часы.
61
Полководцу слабейшей армии легче выбирать атаку, если он умен. Напав первым, он может выиграть бой. Для этого ему нужна не храбрость, не отчаяние и даже не мечта умереть, сражаясь, и обрести славу. Полководец должен точно знать того, кто стоит во главе вражеской армады. Как противник поведет себя. Тогда на успех шанс есть. Так же игрок в покер. Не имея на руках ничего и блефуя, он может заставить слабого духом соперника, повадки которого изучил, бросить выигрышные карты. И сорвать банк. Или хоть выиграть сдачу.
Армии у Ванзарова не было, карты на руках – слабейшие. С таким набором нечего думать о победе. Но о чем же еще думать? Он знал, что сейчас есть всего один шанс, и этот шанс надо использовать так, чтобы выбить противника из привычной колеи. Пока Ванзаров отставал на шаг и больше. Пока его вели на невидимом поводке. Если сбросить его, сломать игру, создать ситуацию, которую невозможно просчитать, убийца вынужден будет менять план на ходу. А это – всегда разрушительно. Подготовка плана была долгой и тщательной. Просчитаны все ходы. Решения выбраны оптимальные. Для этого использован простой механизм: знание характера человека приводит к предсказанию его поступков. Пока это дало блестящий результат. Осталось совсем немного, чтобы получить желаемое. Вот тут-то самое время преподнести маленький сюрприз.
Ванзаров обошел все номера в пансионе, требуя немедленно собраться в курзале. Люди, уставшие от ожидания смерти, слушались безропотно. Лотошкин и Меркумов не смели задавать вопросы. Навлоцкий и подавно смотрел в пол. Супруги Стрепетовы были послушны исключительно. Месье бельгиец любезно изъявил согласие. Даже Игнатьев не смел перечить обреченному юноше. Он только вздыхал и тер покрасневшие глаза. Марго держала под руку тетушку, утешая ее, вместо того чтобы самой искать утешение. С ней Ванзаров держался подчеркнуто официально, если не сказать холодно.
Из пансиона гости двигались гуськом. Сумерки сгущались.
Гостиную было не узнать. Францевич слишком рьяно подошел к кадкам с пальмами. Горы земли под окнами были тщательно перерыты. Увидев разгром, Могилевский поначалу схватился за голову, но какая, в сущности, разница: когда начальство увидит все это, он будет довольно далеко от этого мира. Не о чем жалеть.
Собравшимся было предложено занимать любые места, какие душе угодно. В комнате установилась тишина. Ванзаров позволил себе немного потянуть паузу и вынул карманные часы.
– Время наше истекает, – сказал он, захлопывая крышку. – По моему хронометру осталось менее двадцати часов, как яд убьет всех.
– Не стоило об этом напоминать, – из угла подал голос Навлоцкий.
– Среди нас уже нет господина Веронина, – не замечая, продолжил он. – Его организм оказался слишком слаб, чтобы долго противостоять яду. А все карточная игра…
– Нельзя ли к делу! – крикнул Францевич. Вид его был печален: на руках, лице и одежде сырая земля оставила густые следы.
– Молчать! – рявкнул Ванзаров начальственным рыком, каким любили баловаться генералы. Эффект удался, никто не смел пикнуть. Он продолжил: – Ситуация целиком критическая – трое гостей уже мертвы. Предполагается умерщвление прочих. Исходя из вышеперечисленных обстоятельств, властью градоначальника Санкт-Петербурга на территории санатория «Курорт», а также в прилегающих окрестностях вводится особое управление. Особое управление осуществляется силами сыскной столичной полиции в моем лице. Правила особого управления… Первое: любые передвижения по территории санатория без моего личного разрешения запрещены. Второе: покидать курзал или номера в пансионе без подробного описания причины и моего сопровождения запрещено. Третье: о любой попытке кого-либо из находящихся здесь лиц покинуть санаторий я должен быть извещен незамедлительно. Четвертое: все лица, находящиеся здесь, российского и любого другого подданства, объявляются подозреваемыми и помещаются под домашний арест. Нарушение правил домашнего ареста карается тюремным заключением до одного месяца…
– Месье, что говорит этот господин? – тихонько спросил Пуйрот.
– Он считает всех убийцами, и потому мы теперь под арестом, – ответил Францевич и добавил: – …пока под домашним. Но это пока смерть не разлучит нас.
Бельгиец был чрезвычайно доволен.
– Как это мило…
– То ли еще будет, – согласился ротмистр. – Повадки этого господина хорошо известны…
– Какова же его репутация, месье?
– Вам лучше не знать, месье, поверьте…
Вежливость не позволила Пуйроту настаивать.
– Пятое… – продолжал Ванзаров. – Приготовить и иметь при себе паспорта для установления личности… Особое управление вводится после его оглашения, то есть немедленно, и будет сохранено сколько потребуется…
– Ненадолго, значит… – с вызовом сказал Навлоцкий. – Пока мы все не подохнем.
Он искал поддержки, но ее не было. Гости были оглушены, переживая каждый по-своему. Игнатьев закрыл лицо ладонью, вжал плечи и сразу стал маленьким усталым старичком. Меркумов почесывал бритый затылок, поглядывал по сторонам, не находя, с кем разделить удивление. Лотошкин держал достоинство, но испуг его был заметен. Стрепетова спрятала лицо на груди мужа, который имел вид далеко не геройский. Могилевский, кажется, лишился дара речи. Марго Ванзаров старательно избегал.
– Сыскная полиция приложит все силы, чтобы не допустить подобного развития ситуации, – заявил он. – Для этого предприняты необходимые меры. Мне удалось передать сообщение в Департамент полиции. К нам уже пробивается через снежные заносы сводный отряд роты полиции и лучших докторов. Завтра утром они будут здесь. Каждому будет оказана необходимая помощь, полиция никому не даст умереть просто так. Впрочем, следственные действия не будут остановлены. Каждый из вас будет тщательно допрошен, проверена его личность. После чего убийца всех лиц будет установлен и понесет заслуженное наказание… Это я вам всенепременно обещаю, господа.
– Разве Веронина и старуху убили? – спросил Навлоцкий в некотором недоумении.
– Это стало причиной введения особого управления. Господа, всем ли достаточно ясно, что передвижения ваши ограничены и вы под арестом?
– Меня это тоже касается? – крикнул Францевич.
– Сыскная полиция рассчитывает на помощь корпуса жандармов, – последовал ответ. – Ротмистр, вы готовы исполнить долг офицера?
Спусковой крючок был нажат. Францевич подскочил и одернул тужурку.
– Так точно! – гаркнул он преданно.
– Тогда прошу взять под контроль выход из гостиной, – Ванзаров протянул ему рукояткой револьвер. – До моего возращения всем оставаться на месте. Ясно, ротмистр?
Францевич с удовольствием принял оружие.
– Будет исполнено! – отрапортовал он. – А вы куда?