Невинные - Джеймс Роллинс 11 стр.

А следом за ней скакала и бежала дюжина стригоев.

Руна снедало желание выскочить из колоннады и ринуться к ней, но Бернард положил ладонь ему на руку, удержав на месте.

— Стой, — предупредил кардинал, будто прочел его мысли. — На этой улице и в домах люди. Они увидят сражение и обо всем узнают. Мы должны отстоять века секретности. Пусть бой сам придет к нам.

Следя за происходящим, Рун прочел боль по поджатым губам Элисабеты, по ее испуганным взглядам через плечо. Он помнил ту же панику, испытанную им, когда смотрел ее глазами.

Она не ведет эту свору — она удирает от нее.

Несмотря на все, что она учинила с ним и с невинными жительницами города, он ощутил, как у него в груди вздымается волна инстинктивного желания заступиться за нее. Пальцы Бернарда сжали его плечо крепче — возможно, он ощутил, как Рун подался вперед, готовый ринуться на защиту.

Элисабета наконец добралась до конца улицы. Остальные стригои почти наступали ей на пятки. Не замедляя шага, она перескочила через низкий заборчик, обозначающий границы Ватикана, приземлившись в полуприседе лицом к рычащей своре. И осклабилась, с издевкой обнажив клыки.

— Доберитесь до меня, если посмеете.

Свора резко осадила перед самым рядом столбиков забора. Пара-тройка упырей сделали осторожный шаг вперед и тут же отпрянули, ощутив подтачивающую их силы святость земли по эту сторону. Они хотели до нее добраться, но осмелятся ли вторгнуться в Ватикан, чтобы схватить ее?

Однако опасаться им здесь приходилось не только святой земли.

Отряд сангвинистов подстерегал их, стоя по обе руки от Руна и Бернарда недвижно, будто статуи среди колонн. Если стригои ступят в город, тварей увлекут в этот сумеречный лес камня и перебьют всех до единой.

Элисабета попятилась от забора, но слишком сильно оперлась на травмированную ногу, лодыжка все-таки не выдержала, и она рухнула на мостовую.

Этот признак слабости стал искусом, устоять перед которым стригои не смогли. Будто львы, набрасывающиеся на раненую газель, свора ринулась вперед.

Вырвавшись из хватки Бернарда, Рун выскочил на открытое место. Он мчался к Элисабете, повинуясь инстинкту, как и стригои. И подскочил к ней в тот самый миг, когда вожак стаи — исполин с узловатыми мускулами, покрытый черно-синими татуировками, — перескочив через забор, приземлился по другую сторону от графини, ощерив зубы.

Его примеру последовали другие стригои, хлынувшие через ограду.

Схватив Элисабету за руку, Рун начал отступать к колоннаде, волоча ее за собой в надежде заманить свору в каменный лес.

Вожак рявкнул приказ, и не в меру ретивый вурдалак устремился вперед.

Рывком одной руки Рун швырнул Элисабету к колоннаде, будто тряпичную куклу, а второй взмахнул своим карамбитом. Серебряный клинок рассек воздух, а затем плоть. Юный изверг отлетел прочь, зажимая рассеченное горло, пузырящееся утекающими кровью и воздухом.

Остальные стригои ринулись на отступающего Руна, чтобы у края колоннады напороться на Бернарда и остальных сангвинистов.

Между колоннами разыгралось короткое сражение. Впрочем, для своры, пойманной врасплох и ослабленной святой землей, это оказалось резней. Несколько тварей сумели вырваться живыми, перепрыгнув забор и рассыпавшись по улицам, будто клопы, удирающие и от боя, и от солнца.

Рун оказался лицом к лицу с исполинским вожаком. На его голой груди была вытатуирована картина Иеронима Босха — адский пейзаж погибели и терзаний, оживший, как только мышцы упыря напружинились, поднимая тяжелый меч.

Оружие Руна казалось в сравнении со стальным клинком ничтожно малым.

Будто понимая это, великан глянул на противника со злобным пренебрежением и с ходу обрушил меч ему на голову, чтобы рассечь Руна пополам.

Ho святость замедлила движения стригоя, дав Руну время поднырнуть под руку неприятеля. Повернув крюк карамбита вверх, он вспорол твари живот, а вслед за тем и гротескное полотно, после чего оттолкнул труп прочь.

Выпотрошенный гигант повалился к краю колоннады, в падении выставив одну руку на свет — на солнечный свет. Конечность тотчас вспыхнула. Другой сангвинист помог Руну утащить тело в тень и затушить пламя, пока оно не привлекло нежелательное внимание.

Несколько лиц обернулись к теням, но большинство прохожих даже не догадывались о стремительной кровавой битве под колоннадой. Глядя на солнечный свет, озаривший плазу, Рун ощутил в груди звенящий страх.

Элисабета…

Обернувшись, он увидел, что Бернард нависает над скорчившейся фигуркой, уткнувшейся лицом в землю. Она наверняка ощутила сияние нового дня, почувствовала его палящее прикосновение. Пока что единственное спасение для нее — лежать в спасительной тени колоннады. Шаг за ее пределы равнозначен для Элисабеты гибели.

Бернард схватил ее за плечи, будто собираясь вышвырнуть на площадь, на суд новому дню. Сангвинисты сгрудились вокруг него, источая запахи вина и ладана. Если кардинал надумает ее прикончить, никто его не остановит. Она привела стригоев в священнейший город Европы.

Бернард вцепился в ее короткие волосы, запрокинул голову назад и приложил клинок к ее мягкому белому горлу.

— Нет! — крикнул Рун, бросаясь вперед и расталкивая других.

Но клинок кардинала остановил вовсе не его крик.

Потрясение буквально приковало Бернарда к месту — вкупе с крайним недоверием.

Он будто узрел призрака.

Она?! Не может этого быть.

Наверное, это игра света и теней, рассудок тешится иллюзией, видя невероятно похожую женщину-стригоя. И все же он узнал эти серебряные глаза, воронову черноту ее волос, даже негодующее, надменное выражение лица, когда клинок коснулся ее нежного горла, будто она бросала ему вызов, подстрекая отнять у нее жизнь.

Графиня Элисабета Батори из Эчеда.

Но она погибла столетия назад. Бернард видел ее заточенной в ее собственном замке. Он даже навестил ее там однажды, сострадая этой просвещенной дворянке, поверженной во прах низменными похотями Руна.

Но вина за это преступление ложится и на плечи самого Бернарда. Столетия назад он сам направил ее на эту свирепую стезю, сведя графиню и Руна вместе в попытке по собственному произволу подстегнуть исполнение священного пророчества. После Бернард молил, чтобы отнять ее жизнь поручили ему, дабы избавить Руна от подобного деяния, зная, как тот ее любил, насколько низко пал ради нее. Но Папа решил, что положить конец ее противоестественной жизни, прикончить собственноручно порожденную бестию — часть епитимьи Руна.

Бернард тревожился, когда Рун вернулся из Венгрии. Тот утверждал, что дело сделано, что графиня покинула сей свет. Из его слов Бернард заключил, что она мертва, а не убрана, как кукла в ящик комода. В то время в качестве дополнительной кары Рун морил себя голодом не один год, умерщвлял свою плоть десятилетиями, затворившись от мира смертных.

Но, очевидно, он ее не убил.

Что натворил ты, сын мой? Какой грех свершил ты сызнова во имя любви?

Но как только ужас пошел на убыль, на его место пришло иное осознание, полное чаяний.

Раз Рун сжалился над ней, род Батори не оборвался, о чем Бернард горевал в последние месяцы. Он задумался о том, что из этого вытекает.

Неужели это знак Господень?

Неужели Бог действовал через Руна, дабы уберечь графиню для этой новой миссии?

Впервые с той поры, как Кровавое Евангелие донесло свою весть, бросив тень сомнения на роль доктора Эрин Грейнджер в качестве Женщины, умудренной Знанием, в груди Бернарда затеплилась надежда.

Графиня Батори еще может спасти их всех.

Бернард смотрел на ее прекрасное лицо в раздумье, до сих пор не веря в это чудо, в эту внезапную улыбку судьбы. И ухватился за ее волосы покрепче, не желая расставаться с этой единственной надеждой.

Нельзя позволить ей скрыться.

Обок него появился Рун. Его пошатывало от снова навалившейся слабости. Даже этот коротенький бой быстро истощил пламя, разожженное в нем кровью.

И все же…

— Задержите его, — приказал Бернард остальным, опасаясь того, что может натворить Корца. Неведомо, что творится в сей момент на сердце у друга. Убьет ли он ее, спасет ли или попытается позорно бежать вместе с ней?

Не знамо.

Лишь одно Бернард знал наверняка: что будет защищать эту нечестивицу всеми доступными средствами.

Она нужна ему.

Мир нуждается в ней.

Должно быть, графиня прочла эту уверенность по его глазам. Ее безупречные губы изогнулись в улыбке — коварной и порочной.

Помоги нам Бог, коли я заблуждаюсь.

Часть II

Помоги нам Бог, коли я заблуждаюсь.

Часть II

Глава 12

Эрин делила заднее сиденье красного «Фиата» с Джорданом. Христиан сел впереди, рядом с водителем. Высунув голову в окно, сангвинист разговаривал со швейцарским гвардейцем в темно-синем мундире и берете. На одном плече у юноши, охраняющего ворота Святой Анны — один из боковых въездов в Ватикан, — висел автомат.

Обычно охрана не вооружается столь откровенно.

С чего бы такие повышенные меры безопасности?

Кивнув, гвардеец отступил и взмахом дал знак, что автомобиль может проезжать.

Христиан что-то прошептал водителю, и они въехали в Священный город, миновав малахитово-зеленую железную арку. Как только машина снова пришла в движение, Христиан снова поднес телефон к уху, сидевший там, как приклеенный, с той самой поры, как чартерный самолет приземлился в миниатюрном римском аэропорту Чампино. Водитель, уже поджидавший в неброском «Фиате», домчал их до ворот Ватикана за считаные минуты.

Джордан на заднем сиденье держал Эрин за руку, глядя из окна автомобиля, проехавшего банк и почту Ватикана и свернувшего за громаду базилики Святого Петра.

Эрин разглядывала античные строения, воображая секреты, скрытые за их яркими штукатурными фасадами. Будучи археологом, она привыкла вскрывать истину слой за слоем, но, открыв существование стригоев и сангвинистов, постигла, что в истории есть слои даже более глубинные, чем она могла раньше вообразить.

Но один вопрос занимал ее рассудок более всего.

Джордан высказал его вслух:

— Куда Христиан нас везет?

Ей это было не менее интересно. Она-то думала, что они направятся прямиком в папскую резиденцию для встречи с кардиналом Бернардом в его кабинете, но вместо того автомобиль направился дальше, на территорию позади базилики.

Эрин подалась вперед, прервав разговор Христиана по телефону. Она слишком устала, чтобы держаться любезно, и испытывала раздражение из-за нескончаемых уверток и отговорок по пути сюда.

— Куда мы направляемся? — спросила женщина, тронув сангвиниста за плечо.

— Почти приехали.

— Куда? — не уступала она.

Христиан указал своим телефоном куда-то вперед.

Эрин пригнулась пониже, чтобы лучше видеть приближение к зданию из белого итальянского мрамора с красной черепичной кровлей. Проложенные позади рельсы говорили о назначении строения.

Это Стационе Ватикано — одна-единственная станция на Ватиканской железнодорожной линии. Построена во время правления папы Пия XI в начале 1930-х. Сегодня используется по большей части для доставки импортных грузов, хотя несколько последних пап изредка совершали церемониальные поездки отсюда за границу на специальном папском поезде.

Эрин увидела, что именно этот поезд как раз сейчас стоит на рельсах.

Три лиственно-зеленых вагона выстроились позади черного старинного паровоза, разводящего пары. В другой раз она бы пришла от этого зрелища в восторг, но именно сейчас ее донимала лишь одна настоятельная забота: участь Руна. За время полета другие видения ее не настигали, и она боялась того, что это может означать для Корцы.

Подъехав прямо к платформе, «Фиат» остановился. Христиан распахнул свою дверцу, увлекая Джордана и Эрин за собой. По-прежнему с телефоном возле уха, сангвинист проводил их на платформу. Он сменил свой изодранный мундир на пасторскую рубашку и черные джинсы. Этот наряд подходил ему куда больше.

Дойдя до поезда, Христиан наконец опустил телефон и с озорной улыбкой указал на средний вагон.

— Все на борт!

Эрин оглянулась на купол базилики.

— Я не поняла. Мы уже уезжаем? А как же Рун?

Изящный сангвинист пожал плечами.

— Касательно этого мне известно ничуть не больше, чем вам. Кардинал просил, чтобы я привез вас обоих сюда и посадил на поезд. Он должен отправиться, как только мы сядем.

Джордан положил свою теплую ладонь ей сзади на талию. Эрин оперлась на нее, радуясь прикосновению чего-то знакомого и понятного.

— А чего ж ты еще ждала от Бернарда? — заметил он. — Если посмотришь в словаре на «необходимость знать», то найдешь там его ухмыляющуюся физиономию. Этот субъект обожает свои секреты.

И эти секреты навлекают на людей погибель.

Эрин пощупала янтарный шарик в кармане джинсов, представив робкую улыбку Эмми под солнцем пустыни.

— Пока что, — сказал Джордан, — мы вполне можем поступить, как просит кардинал. И если нам не понравится то, что он поведает, мы всегда можем пойти на попятную.

Эрин кивнула. На Джордана всегда можно рассчитывать, он непременно предложит самый практичный способ. Она поцеловала его в щеку, чувствуя, как щетина колет губы, а потом присовокупила ласковый поцелуй в губы.

Подойдя к двери вагона, Христиан распахнул ее.

— Дабы не привлекать ненадлежащего внимания, Ватикан распространил легенду, что поезд перегоняют на техобслуживание в депо в окрестностях Рима. Но чем быстрее мы тронемся, тем отраднее мне будет.

Не видя особого выбора, Эрин вслед за Джорданом вскарабкалась по металлической лесенке. И ступила в роскошный вагон-трапезную. Каждое окно обрамляли подвязанные золотые бархатные занавески, и интерьер буквально сиял утренним солнцем — от масляно-желтого потолка до шикарных дубовых панелей. Воздух благоухал лимонной политурой и старым деревом.

— Похоже, папа знает толк в путешествиях, — присвистнул Джордан. — Единственное, что могло бы сделать эту картину еще лучше, — дымящийся кофейник на одном из этих столиков.

— Поддерживаю, — кивнула Эрин.

— Присаживайтесь, — пригласил Христиан, обгоняя их, и взмахом указал на накрытый столик. — Я позабочусь, чтобы ваши желания осуществились.

Он направился в переднюю часть вагона, а Эрин тем временем нашла местечко, залитое солнцем, и села, наслаждаясь теплом после гонки через озябший город. Погладила пальцем белую льняную скатерть. Столик был накрыт на четверых серебряными тарелками и тончайшим фарфором, украшенными гербом Святого Престола.

Прежде чем сесть рядом, Джордан как мог разгладил свой синий парадный мундир, постаравшись придать ему презентабельный вид. И все равно Эрин заметила в его взгляде холодные искорки настороженности, когда он поглядывал в окна, не теряя бдительности, хоть и старался этого не выказывать.

Наконец, Стоун уселся.

— Надеюсь, кормежка здесь получше, чем в этой хипповской забегаловке, куда Христиан таскал нас в Сан-Фране. Веганские блюда? В самом деле? Я из тех, кому подавай мясо с картошкой. И в моем конкретном случае весы склоняются к мясной части уравнения.

— Это же Италия. Что-то мне подсказывает, что с кухней тебе может повезти.

— Вот уж воистину! — раздался сзади новый голос, донесшийся от дверей вагона.

Напуганный Джордан чуть не подскочил со стула, чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов, но даже он узнал легкий немецкий акцент в этих нескольких словах.

— Брат Леопольд! — воскликнула Эрин, обрадованная и встрече с этим монахом, и подносу у него в руках с кофе и всем причитающимся.

Она не виделась с этим немецким монахом со дня, когда тот спас ей жизнь. Он выглядел ничуть не переменившимся — те же очки в металлической оправе, та же простая сутана, та же мальчишеская улыбка.

— Отриньте страх, завтрак будет подан с минуты на минуту. Но прежде, — Леопольд приподнял поднос, — как уведомил Христиан, вы оба отчаянно нуждаетесь в дозе кофеина после долгого путешествия.

— Если под дозой вы имеете в виду полный кофейник, то вы правы, — улыбнулся Джордан. — Рад видеть тебя снова, Леопольд.

— Как и я вас.

Монах хлопотал вокруг стола, наполняя их фарфоровые чашечки дымящимся коричневым напитком, распространяющим аромат хорошо прожаренного кофе. Поезд тронулся, тембр звука паровой машины стал выше.

Снова объявившийся Христиан занял место напротив Эрин, подчеркнуто уставив взгляд на исходящую паром чашку у нее в руках.

Она, уже познакомившись с его замашками, протянула ему белую фарфоровую чашечку. Поднеся ее к носу, Христиан закрыл глаза и глубоко вздохнул ароматный пар. По лицу его разлилось выражение довольства.

— Благодарю вас, — произнес он, возвращая чашку обратно.

Как новообращенный сангвинист, он еще не успел окончательно отрешиться от простых мирских радостей вроде кофе. Эрин это было по душе.

— Есть новости? — поинтересовался у него Джордан. — Скажем, куда мы направляемся?