– Не хило.
– Еще как! Самое смешное, двух милиционеров повязали. Участковый и опер из Завадского района.
– Да ты чего!
– На содержании у «правобережцев», на разборы уже ездят. У участкового незарегистрированный «ТТ».
– Вот, скоты. Давить надо!
– Ребята из СОБРа нервные, предателей не любят. Так что им больше всех досталось.
– Ну а дальше-то что? Суета это все.
– Верно. Пожурят и отпустят, – кивнул Ромашин. – В лучшем случае кому-то условно дадут. Комедия.
– Стрелять их, тварей, надо.
– Покажи пример, – усмехнулся Ромашин, но улыбка у него сползла с лица, когда он наткнулся на острый, ледяной взор своего старого приятеля… – Какими судьбами-то ко мне?
– Что ты можешь сказать о некоем Гвоздеве? Кличка Гвоздь.
– А что у тебя на него? – Ромашин напрягся.
Косарев объяснил суть дела.
– Любопытный экземпляр, – сказал Ромашин. – Из тех, кто еще чтит блатной закон. И «лаврушников» на дух не переносит.
– Не очень и чтит. Вон домину отгрохал. Как «лаврушник».
«Лаврушниками» называли воров в законе, которые ратовали за приспособление к новым временам и ослабление жесткого воровского закона. Их идеология в последнее время повсеместно побеждала.
– Слаб человек… Гвоздь начинал с должности палача, приводил в исполнение приговоры сходняков. Сколько народу перерезал – никому не ведомо. Преуспел в этом деле, умудрился ни разу не засветиться. Думаю, работа ему сильно нравилась. Из тех, у кого слово с делом не расходится. Если сказал, что пришьет, – пришьет обязательно.
– Убивец?
– Не простой убивец. Умный, осторожный, волевой. Его блатные хотели смотрящим на город ставить… Кстати, он две зоны кормит. Благодетель.
– Чем же он сейчас занимается?
– Да тем же, чем и вся мразь уголовная, – вымогательства, махинации, левые фирмы. В девяносто шестом с чеченцами спутался. Поставлял им наемников-снайперов. И, кажется, был посредником в какой-то сделке с оружием. Тоже для Чечни.
– На черных работал?
– А что ему? «Национализм расшатывает элементарное, арестантское. Этот блуд надлежит искоренять». Такое было решение авторитетного сходняка еще лет пять назад. Воры сегодня самые большие интернационалисты. Армянский и азербайджанский вор друг друга резать из-за национальности не будут. Так почему бы не помочь чеченским братьям?
– Вот мразь.
– Еще какая… Слушай, если ты его на чем зацепишь – мы тебе любыми средствами поможем. И за мной тогда коньяк.
– Не знаю, что получится. Мне неясно, что его шестерки от моих «клиентов» хотят. Ладно, пока…
Опер был в раздумье. Он понимал – чтобы разобраться в этом ребусе, для начала нужно отыскать Севу. Ведь у Гулиева так ничего и не удалось выяснить. А если мальчишка поможет разобраться? Но он как сквозь землю провалился.
Что касается Матроса и Киборга – их можно арестовывать хоть сейчас. Однако с этим на совещании у начальника уголовного розыска решили повременить. Полезнее будет попытаться провести оперативную разборку, поискать подходы к этой компании…
Косарев уселся за свой стол, задумчиво поглядел на Мартынова:
– А ты знаешь, чем Гвоздь занимался?
– Бандитствовал.
– Да… Он в девяносто шестом снайперов в Чечню посылал. И с оружием «нохчам» подсабливал.
– Козел.
– Этим оружием его наемники клали наших солдат. Это что, теневой бизнес?
– Получается.
– Ничего подобного, Володя. Это – измена Родине. И знаешь, что я скажу.
– Что?
– Он сильно пожалеет об этом…
– Да ладно. Поди достань по нынешним временам «законника». Глядишь, его еще в Думу изберут. Они ныне в почете.
– Я его достану…
Глава 33
Цыгане
– Будешь? – хозяин дома Михась протянул Севе папироску «Беломора».
– Я такие не курю.
– Это косяк. Анаша.
– Не хочу.
– Не пробовал, что ли? – усмехнулся хозяин.
– Пробовал, – приосанился Сева. – Давайте, – и потянулся за папироской.
– Ладно, не стоит. Может, потом распробуешь. Помогает жить. Хотя сам не слишком уважаю, – Михась спрятал папиросу и отхлебнул чая из большой, красивой фарфоровой чашки.
Сева чувствовал себя здесь вполне прилично. Обильный стол, вкусно приготовленное мясо, наваристый суп, мягкий, домашний хлеб – наслаждение после тех дней, когда приходилось прятаться, и после той жуткой ночи, когда под вой бродячих собак он ломился через лес. По комнате сновали женщины, меняя блюда, расставляя посуду. Михась с ними обменивался короткими репликами на незнакомом Севе языке – одном из цыганских наречий.
– Поел, попил? – спросил Михась. – Теперь рассказывай, в чем беда-кручина.
– Ну…
– Не стесняйся. Зла тебе тут никто не пожелает. Давай как на духу.
От хозяина дома исходила энергия обаяния и властности. И противиться ему было трудно. Да Сева был и не в таком положении, чтобы упрямиться.
– Значит, так получилось…
– Только не выдумывай ничего. Давай честно…
Сева сбивчиво и маловразумительно, глотая окончания слов, изложил свою историю. Михась слушал внимательно, почти не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы.
– Попал как кур в ощип, – кивнул он, выслушав печальную повесть. – Слева – власть государева. Справа – воровская. А посредине – ты, беззащитный и никому не нужный. Так?
– Ага, – Сева вздохнул, и на лице его отразилось жалобное отчаяние, как у щенка, которого несут топить.
– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – Михась потянулся на стуле, положил с удовлетворением руки на слегка выступающий кругленький животик.
Просторный двухэтажный дом в самом центре цыганского поселка был обставлен добротной старой резной мебелью. В углу чернел метровым экраном телевизор «Sony». В серванте было много хрусталя и старинного фарфора. На стене висели иконы, рядом с ними стояли свечки – похоже, народ здесь жил верующий. Жилище было довольно уютное, заполненное народом – женщинами, ребятней. Но они старались не лезть на глаза. Ощущалось, что Михась тут хозяин и держит всех крепко в руках.
– Повезло тебе, что ты на мою машину в Клячинске наехал, – хмыкнул Михась.
Сева, сморщив лоб, потер ушибленный локоть.
– Ну, не стони, пацан, – Михась положил вишневое варенье в чай и начал размешивать серебряной ложкой. – Ты думаешь, куда ты попал?
– К цыганам.
– Фантастику любишь?
– Люблю. По видику.
– Ясно. Читать, значит, не приучен. А я грешным делом люблю книги полистать. Ты попал в параллельный мир.
– Как это? – непонимающе посмотрел на хозяина Сева.
– Мы живем на территориях каких-то стран. Платим теми же деньгами. Можем говорить на том же языке. Но это ничего не меняет. Мы живем своим миром, который пересекается с обычным лишь постольку-поскольку. У нас своя жизнь. Мы сами по себе. Внешний мир – это как охотничьи угодья для охотника. Мы промышляем там. Выходим на охоту, зарабатываем на хлеб. Но дом наш – это наш круг, наши соплеменники.
Сева тупо смотрел на Михася.
– Что, непонятно?.. Не одну тысячу лет мы кочуем по всему миру, так и не найдя приюта. Нас никогда никто не любил. И не любит. Все полны предубеждений, неприязни, а порой и ненависти к нам. В былые времена в Испании нас жгла инквизиция. Из Франции нас выдворяли, запрещая возвращаться под страхом смертной казни. В Турции у нас не было никаких прав, убийство цыгана не преследовалось по закону. Нас били батогами, нам рвали ноздри. За века мы привыкли надеяться только на себя, на свою силу и ловкость. На единство. Мы ни к кому не лезем со своим уставом, но и нам чужой не нужен. Нам ни от кого ничего не надо. Мы ни у кого ничего не просим…
– Кроме подаяния, – брякнул Сева и тут же прикусил язык. Но Михась ничуть не обиделся.
– Да, просим подаяния. Подворовываем… Когда распинали Иисуса Христа, цыган украл гвоздь, который должны были забить Спасителю в лоб, и после этого Господь повелел цыганам воровать.
– Правда, что ли? – удивился Сева вполне искренне.
– Правда, – усмехнулся Михась. – Думаю, правда, – говорил он спокойно, очень убедительно, свободно. В нем пропадал дар оратора или телеобозревателя. – Да, наши женщины гадают и воруют. Мы спекулируем бижутерией, золотом и наркотиками. Мы нарушаем закон? Этот закон – не наш. Мы не воруем. Украсть цыган может только у цыгана. Мы работаем. Мы живем так, как нас вынуждали жить испокон веков. И живем по совести. Честнее, чем большинство людей в большом мире.
Сева озадаченно посмотрел на Михася.
– Ваши суды, милиция, административные органы – они ваши, но не наши. Они не властны над нами. И это не просто разговоры. Много цыган сидит в тюрьмах?
– Не знаю.
– Мало. Мы берем свой кусок, определенный нам богом, и никто не может нам помешать. Потому что никто не умеет так искусно брать его, как мы. И скрываться с этим куском. Веками мы учились жить и выживать среди врагов.
Михась подошел к серванту и вытащил из ящика два паспорта.
– Ваши суды, милиция, административные органы – они ваши, но не наши. Они не властны над нами. И это не просто разговоры. Много цыган сидит в тюрьмах?
– Не знаю.
– Мало. Мы берем свой кусок, определенный нам богом, и никто не может нам помешать. Потому что никто не умеет так искусно брать его, как мы. И скрываться с этим куском. Веками мы учились жить и выживать среди врагов.
Михась подошел к серванту и вытащил из ящика два паспорта.
– Смотри.
– Ваши? – удивился Сева, смотря на фотографии Михася в обоих паспортах.
– Но на разные фамилии. Когда я родился, мой табор кочевал, и в каждом сельсовете по пути следования мои родители получили на меня по свидетельству о рождении на разные имена и фамилии. Я вырос и получил четыре паспорта. Но ни в одной из этих бумажек нет моего настоящего имени. Тот мир не знает, что я Михась, а не кто-то другой.
Михась спрятал паспорта.
– Судьи не могут судить наших женщин – они матери-героини. Милиция не может поймать наших мужчин – они всегда скроются в другом таборе под новыми документами. Среди нас милиция не найдет стукачей. Цыган никогда не продаст цыгана хотя бы потому, что тогда ему придется кормить всех детей очутившегося в заключении…
– У, блин, – с уважением произнес Сева.
– Тебе повезло, что ты попал именно к нам. Чтобы исчезнуть с глаз долой – вовсе не обязательно ехать в США или Японию. Шаг в сторону, к нам, и, не уезжая никуда, становишься эмигрантом.
– Но…
Тут речь Михася прервал гость. В комнату вошел человек лет шестидесяти пяти со специфическим красным алкогольным отливом кожи.
– Ну чего, Михась, привез из города гостинец? – спросил он, поздоровавшись.
– Нашел. И привез.
– Почитаем, – потер руки дед.
– Вон на серванте.
На серванте лежал двухтомник мемуаров последнего Председателя КГБ СССР Крючкова. Дед перелистал книги и крякнул:
– Ну, уважил. Спасибо.
– Не за что.
Когда дед удалился, Михась, улыбнувшись, произнес:
– Вот тебе иллюстрация к моим словам. Кто это, думаешь? Алкаш деревенский?
– Ага, – кивнул Сева.
– Ага, – передразнил его Михась, – Это подполковник КГБ. Восемь лет отчалился на зоне за связь с английской разведкой. Ты о таком, наверное, только в книгах и читал.
– Ну…
– А, ты же книг не читаешь… Отсидел. Потом жил один в Москве. Спился. Продал квартиру фирме, зарабатывающей на алкоголиках. Селить его куда-то надо. Фирма нас попросила помочь. Не бесплатно. Мы его в дом определили. Вот и живет. Жизнью доволен. Пить меньше стал. Ребятишек наших грамоте учит. И мемуары о работе в КГБ пишет. Говорит – опубликует.
– Ничего себе, – Сева озадаченно посмотрел на закрывшуюся за стариком дверь.
– Нам не важна национальность, – продолжил Михась. – Мы не рвем друг другу горло из-за цвета кожи. Нам все равно, кто ты – грек или уйгур.
Сева заерзал на стуле. Кто такие уйгуры, он не имел ни малейшего понятия.
– Мы добрые люди. Нам нужно лишь, чтобы человек, которому мы даем пристанище, жил с нами в мире, соблюдал наши правила и обычаи. И иногда помогал нам по мере сил. Живем мы сыто, не нуждаемся. И ни мафии, ни милиции к нам ходу нет… Ну как? Будешь с нами?
Сева пожал плечами.
– Можешь, конечно, уйти, – выразительно, будто прощаясь с Севой, махнул рукой Михась. – А куда?
– Я согласен.
– Требуется от тебя сущая безделица. К цыганам отношение предвзятое. А ты парень русский, лицо открытое. Отвезешь посылочку в Московскую область.
– А че? И отвезу, – кивнул Сева, готовый после такой речи везти что угодно и куда угодно. – Когда?
– Завтра. Вот на дорожку, – Михась положил на стол пачку со сторублевками.
– Хоть сегодня, – приободрился Сева, глядя на деньги.
Глава 34
Сходняк под лазерным прицелом
Он пришел один. На такие встречи принято являться в сопровождении свиты. С шелестом подкатывать на лимузинах, чувствуя за спиной своих парней, сжимающих под куртками рукоятки пистолетов и готовых грудью заслонить хозяина от выстрелов. Но гость демонстративно-пренебрежительно отнесся к подобным, далеко не излишним предосторожностям.
Гвоздь видел этого нездорово-тучного мужчину лет пятидесяти на вид в первый раз. Незнакомец легко и умело выстраивал разговор, направляя его в нужное русло. Он держался очень независимо. И не боялся ничего.
Он позвонил вчера, назвал пароль и сказал, что есть темы, которые необходимо срочно обсудить. Что это за темы, Гвоздь знал прекрасно. И понимал, что никуда не денешься. Предстоит неприятный, с неизвестными последствиями разговор.
Назначал место встречи Гвоздь. Естественно, он выбрал свою территорию – находящийся в тихом укромном местечке недалеко от центра ресторан «Зенит». Столы были накрыты по представительским стандартам, но гость не прикасался к еде.
– Диета, – сообщил он. – Ем только по расписанию. Каша, куриный бульон. Язва виновата, подлая.
– У меня тоже язва, – сказал Гвоздь.
– На нервной почве и от лагерного недоедания? – усмехнулся гость, и Гвоздь недобро посмотрел на него. Ему не понравился фривольный тон. И вообще не нравилось, когда о таких вещах говорят с легкой улыбкой на лице.
– От нервов, – кивнул он. – После того как, в ответ на ментовские провокации, вены вскрыл и тем зону на бунт поднял. Менты сильно пожалели, что связались.
– У меня тоже от нервов, – гость демонстративно не обращал внимания на нотки угрозы в голосе Гвоздя. – Только я их на другое тратил… Вот от пива не откажусь. Люблю пиво. Что бы врачи ни говорили – буду его пить. Слабость.
Гость налил в высокий фужер немецкого пива из стеклянного бочонка и жадно проглотил, вытер салфеткой лицо.
– Хорошо.
– Вас так и называть, как вы представились – Семен Семенович?
– А чем плохое имя? Да и что наши имена? Главное, чтобы человек был достойный.
– Хотелось бы.
– Хотелось – что? Убедиться в моих достоинствах? Не стоит, – теперь уже в беззаботном голосе гостя слышалась угроза. – К делу. Мы люди не жадные, но грядущие убытки нас совсем не радуют.
– Небольшой сбой. Но «порошок» будет.
– Что за «порошок»? – непонимающе посмотрел на Гвоздя незнакомец. – «Тайд»?
– Посылка, – поправился Гвоздь, подумав про себя: «Конспиратор хренов». – Будет через несколько дней.
– Через несколько дней?
– Сбой в канале. Обстоятельства.
– Вы как «Аэрофлот» – никакой ответственности за опоздание.
– Бывают накладки, – Гвоздю меньше всего нравилось оправдываться.
– Когда будет?
– Двое-трое суток. Мы сумеем решить все проблемы.
– Что я слышу? Двое-трое суток… В приличном обществе принято соизмерять свои возможности и обязательства.
– Вы не работали учителем? У вас хорошо получаются назидания.
– Нет, я работал в другой системе. Уверяю, та работа у меня тоже получалась недурно.
– По-моему, начинается гнилой базар, уважаемый Семен Семенович.
– Ни в коем случае. Никакого, как вы говорите, гнилого базара.
– Я сказал – три дня. Через три дня груз будет. Все, – хлопнул ладонью по столу Гвоздь. – И не зли меня. Не надо, – он наклонился над столом и вперился своим самым суровым взором в гостя.
– Согласен, конечно, согласен, – поспешно забормотал Семен Семенович. – Никаких вопросов.
– Так бы и начинал. А не гнал бы сразу волну, – Гвоздь откинулся на стуле и налил себе стопку водки, с удовольствием и некоторым разочарованием подумав: «Быстро сломался. А поначалу неплохо себя поставил… Дешевка».
– Два дня, – кивнул Семен Семенович. – Два дня отсрочки. На третий день груз уценится на двадцать процентов. Через пять дней мы получим его бесплатно.
Гвоздь сжал кулак.
– Слышь, фраерок дешевый, ты на кого буром прешь? Ты знаешь?
– Еще бы, – улыбнулся гость. – Гвоздев Николай Николаевич, родился в… – Семен Семенович в двух словах изложил биографию собеседника, при этом прибавив пару подробностей, от которых Гвоздю стало зябко, – об этих фактах его биографии мало кто знал.
– Умный, да? – прошипел Гвоздь. – Ты что меня на счетчик собрался ставить? Никому не известный фраер Гвоздя на счетчик поставит?
– Какой счетчик? – обиделся гость. – Штрафные санкции. Пени.
– Войну хочешь? – произнес угрожающе Гвоздь, ощущая, как его захватывает волна холодного бешенства. – Да? Если хочешь – будет война. Кровью еще харкать будете.
– Война? О чем ты, Гвоздь? Это не война. Это мясозаготовки будут.
– Что?!
– Как ты меня назвал – никому не известный фраер? Точно – никому не известный. Зато о тебе известно все. Так что войны не будет. Будет избиение. Постепенная зачистка. А на ваши блатные понятия и правила нам плевать. Кирза, тельник, финка, да лишнее масло в пайке – в этом вы все. Какими были, такими и останетесь.
– Так, – Гвоздь вдруг успокоился, откинулся на спинку стула и осмотрел гостя, будто изучая вредное насекомое. – Ничего не знаем о вас? Это поправимо. В подвал тебя сейчас – быстро язык развяжешь. Один пришел. Понт показать. Вот и поплатишься.