Ночная пора – время «нохчей». Мирные жители превращались в снайперов, гранатометчиков, доставали из тайников оружие и лупили кто по чему мог – по комендатурам, по расположениям воинских частей, по блокпостам. В основном били безо всякого результата, но эффект достигался – они напоминали о своем присутствии, давили на психику: «Мы не ушли. Мы всегда маячим за вашими спинами – черными, готовыми к смертельному броску тенями».
Заспанный, спокойный, индифферентно относящийся ко всему комендант района обвел равнодушным взором прибывших на трех бэтээрах бойцов МВД.
– Чего это вы? – осведомился он.
– Нам сообщили, что «нохчи» завод взяли, – сказал полковник. – Ложная тревога?
– Почему ложная? – пожал плечами комендант. – Ну, взяли.
– Принимайте командование группой, – кивнул полковник. – Будем освобождать.
– He-а, мы так не договаривались.
– То есть?
– Не буду. У нас с «чинами» договор о ненападении.
– Что?! – не поверил своим ушам полковник.
– Мужики, у меня вокруг комендатуры шесть постов: четыре моих и два омоновских. Мои посты «чичи» не обстреливают. А у омоновцев договора нет – вот по ним и палят. Мне с ними ссориться не резон. Вам надо – вы и освобождайте завод.
– Та-ак, – протянул полковник МВД.
– Мне этот завод без надобности. Все равно там ни одного цеха целого не осталось. И солдат своих гробить мне без резона…
– Ах ты крыса, – Косарев двумя пальцами презрительно оттянул пуговицу на выглаженном не по местным условиям кителе коменданта. – Тебя первого в расход пускать надо.
– Что вы себе позволяете? – приосанился комендант, вспомнив неожиданно о своих погонах и должности.
– Я забираю ваших людей, – сказал полковник МВД.
– Нет, это не…
Косарев выразительно положил руку на рукоятку автомата и одарил коменданта таким взором, что у того вдруг нервно дернулась щека.
– Тебе, афганец, командовать, – сказал полковник Косареву.
– Это можно, – кивнул тот.
Комендатура размещалась рядом с заводом, где сейчас хозяйничали чеченцы. Зачем им понадобился завод? Скорее всего все для того же – для бандитского понта. Мол, вот вам цена заявлений о контроле над городом. Трепите языком, а между тем пусть горят нефтехранилища, взрываются заводские корпуса.
Полковник, Косарев и капитан из комендатуры выбрались на крышу ближайшего здания и через прибор ночного видения рассматривали вражеский бастион.
– Сколько их там? – спросил Косарев.
– Не меньше полусотни, – ответил капитан. В приборе ночного видения мир выглядел ирреально загадочным, бледно-желто-зеленым.
– Вон они, – сказал Косарев. – У них точка на крыше цеха. Если ее снять, то мы их накроем.
– Как снять? – спросил полковник.
– Попытаюсь. Нужно просто забраться туда и разобраться с ними.
– Забраться, – хмыкнул полковник.
– Ничего, сделаем, – Косарев сжал пальцами рукоятку разведножа…
Все повторялось. Снова он карабкался наверх. Снова должен был накрыть огневую точку. Только маршрут был полегче. Да вместо штатного «ПМ» в кобуре был спецназовский пистолет для бесшумной стрельбы. И война шла на своей земле. В России.
«Нохчей» было трое, одетых в новенькие комбезы, с новейшими разгрузочными жилетами – снабжение, похоже, у бандитов было на уровне – то же самое, с одних заводов, что и для Российской армии, но гораздо более щедрое. Вели они себя беспечно. Двое дрыхли без задних ног, а третий, сидя на корточках, чуть слышно мычал какой-то восточный мотив и время от времени оглядывал окрестности в прибор ночного видения – точно такой же, в какой недавно рассматривали и его самого.
Он даже не успел понять, что происходит. Косарев вогнал ему в горло нож, закрыв рот рукой, чтобы не крикнул перед смертью. Второму, испуганно встрепенувшемуся, тяжелая рукоятка ножа обрушилась под ухо. Третий был не дурак поспать, что для солдата непозволительно. Красная полоса прочертила и его шею.
– Доброй ночи, – прошептал Косарев и нажал два раза на кнопку оперативной рации «Джонсон» – сигнал, что поддела сделано.
Небо начинало бледнеть. Когда рассвело, «нохчи» начали выползать из укрытий, менять посты. Чувствовали они себя на территории завода как дома. И сильно просчитались.
Первый залп смел нескольких бандитов. Рвались гранаты, молотил пулемет, по территории метались перепуганные боевики, пытаясь занять выгодные позиции. Они отстреливались, но их выбивали с одного рубежа за другим. Через час зачистка территории была завершена. Понесшая серьезные потери банда уходила. «Нохчи» потеряли еще троих, пытаясь забрать тела погибших товарищей. Для них это святое.
Убитого врагами воина ислама нужно хоронить как полагается – до восхода солнца.
– Молодец, Рэмбо, отличная работа. Коли дырку для ордена, – сказал полковник МВД.
– А, – отмахнулся Косарев. – У нас есть потери?
– Ни одного убитого. Пацаев и Гаврилюк ранены.
– «Нохчей» хорошо потрепали, – Косарев посмотрел на лежащие трупы, на зеленоповязочников – воинов ислама.
Один из бандитов, скрючившийся за бетонными плитами в углу дворика перед третьим цехом, застонал, приподнялся, потряс головой.
– О, живой, гаденыш, – Косарев подошел к бандиту, нагнулся над ним. – Не похож на чеченца. Наемник.
Парень лет двадцати пяти, кучерявый, с длинным шнобелем, приподнял залитое кровью лицо и пронзил Косарева наполненным ненавистью взором. Огромный двухметровый собровец легко, как куклу, вздернул бандита и поставил его на ноги.
– Идейный. Зеленоповязочник, – собровец сорвал с головы бандита зеленую повязку.
– Не убивайте, – прохрипел пленный. – Деньги будут.
– О чем ты поешь, «дух»? – Косарев взял бандита за короткие волосы и внимательно посмотрел ему в глаза. – Я бы всю жизнь на хлебе и воде провел, лишь бы вас, крыс, додавить.
– У меня семья. Не убивайте.
– Азер? – спросил Косарев.
– Да. Ленкорань. Не убивайте, да, прошу.
– Трясешься, воин ислама.
Косарев обшарил карманы пленного, извлекая из них пачки денег, какую-то бумагу с арабской вязью.
– Во, с паспортом, – удивился Косарев. В кармане пленного действительно лежал обернутый целлофаном паспорт. Довольно странно – обычно наемники предпочитали с собой не таскать документов.
– Керимов Бакир Бехбуд-оглы, житель и уроженец Мингечаурского района. Можно верить? – осведомился Косарев.
– Можно. Я и есть.
Косарев по оперской привычке переписал данные в свой блокнот.
– Куда его? В контрразведку? – спросил он полковника.
– Да. Пусть разбираются.
Глава 6
Первые хлопоты
– Это что? – в тот день, сразу по выходу из колонии, озадаченно осведомился Гвоздь, разглядывая спрятавшийся в зелени деревьев за высоким забором двухэтажный кирпичный дом, украшенный бойницами, башенками, колоннами.
– Это твоя хата, – пояснил Матрос.
– На какие такие деньги?
– Добрые люди деньги дают. Уважают Гвоздя. Ценят.
– Добрые, значит.
– Добрые, – Матрос распахнул металлическую калитку.
– Дорого встало? – Гвоздь ступил на посыпанную гравием дорожку и огляделся. Бассейн, беседка, скамейки, фонари, кажется, сворованные с какой-нибудь городской улицы.
– Не дороже денег. Прошу.
Гвоздь осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных жутко безвкусно, но дорого. Резная мебель, аляповатые, в тяжелых рамах, картины, две неизвестно откуда стянутые статуи ню, в каждом углу по иконе, как в церкви, в столовой – две (!) хрустальные люстры. Гвоздь устроился в кресле напротив керамического, украшенного затейливыми узорами, похожего на праздничный торт камина.
– Ну как? – Матрос явно напрашивался на комплимент.
– Ты небось обставлял? – усмехнулся Гвоздь.
– Ага.
– Заметно.
– Душевно получилось, Гвоздь. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали – то не то, се не се. Я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то забыли, кто баксы платит.
У Гвоздя было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Вор в законе он или барыга? Это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.
Законник не мог раньше иметь никакого имущества. Считалось, что на воле он лишь гость. Настоящий дом вора – тюрьма. Зараза роскоши поползла в этот суровый орден с Кавказа – еще в начале семидесятых годов. Тогда как раз пошла в гору теневая экономика, и воры включились в дележ пирога, пошли огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь? «Мерседесы», огромные дома, видики, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы – это стало нормой сначала для воров на Кавказе. А потом пришло и в Россию.
Лет двадцать назад Гвоздь был на похоронах вора в законе в Грузии. Уважаемого человека провожала в последний путь толпа, как на первомайской демонстрации. Кортеж машин, море цветов, венки – от родственников, от товарищей по ремеслу и, тайные, от местных властей предержащих, которые не могли по понятным причинам сами посетить похороны. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил похороны своим присутствием и главный пахан России, приехал из Ростовской области, где скромно проживал между отсидками. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвой желудком, синими от наколок руками, в сопровождении прихлебателей пахан, покачивая головой, обошел дом, осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную, с золотом, мебель, заваленные старинным фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плещущихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:
Лет двадцать назад Гвоздь был на похоронах вора в законе в Грузии. Уважаемого человека провожала в последний путь толпа, как на первомайской демонстрации. Кортеж машин, море цветов, венки – от родственников, от товарищей по ремеслу и, тайные, от местных властей предержащих, которые не могли по понятным причинам сами посетить похороны. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил похороны своим присутствием и главный пахан России, приехал из Ростовской области, где скромно проживал между отсидками. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвой желудком, синими от наколок руками, в сопровождении прихлебателей пахан, покачивая головой, обошел дом, осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную, с золотом, мебель, заваленные старинным фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плещущихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:
– Он жил не как вор, а как князь.
Повернулся и ушел. И тут же, как по волшебству, куда-то делись машины.
Исчезли строго одетые мальчики. Растворился оркестр. И некому было тащить гроб…
Сейчас именно этот случай пришел на память Гвоздю.
– Чересчур богато. Не по совести, – покачал он головой угрюмо.
– Да ты что, Гвоздь?! – возмутился Матрос. – Сейчас все так живут. У меня такого дома нет. А тебе положен. Иначе не поймут.
– Кто не поймет?
– Да никто не поймет. Если ты пахан – хаза должна соответствовать. Нет у тебя такой хазы, значит, и цена тебе как пахану невысока.
Гвоздь недовольно вскинул бровь.
– Это не я так думаю, – поспешно поправился Матрос. – Это все так думают. Знаешь, поговорка в ходу: если ты такой умный, то почему такой бедный?
– Да?
– А чего. Сейчас только баксы в цене. Остальное – разговоры в пользу бедных… Дела, Гвоздь, крутые впереди.
– Какие?
– Сучье племя на место ставить…
У Матроса последний год состоял из черной череды проблем и поражений. И развести возникающие ситуации он был не в силах. Гвоздь с его связями, жесткостью и авторитетом был для него спасательным кругом.
Гвоздя и Матроса связывали давние и крепкие нити. Ведь пятнадцать лет назад именно Гвоздь открыл это «молодое дарование» – Толю Дугина.
Кроме того, чтобы воровать или руководить братвой, уметь играть в карты и знать воровские законы, настоящий вор еще обязан неустанно заботиться о подрастающем поколении.
Эта задача всегда считалась одной из важнейших. Те, кто способствовал притоку молодежи, распространению традиций и идеологии воровского мира, пользовались всегда наибольшим авторитетом. Среди воров действительно было немало хороших педагогов. Для измотанных вечно пьяными родителями, семейными скандалами, недоедающих бесприютных детей из трудных семей они порой становились отцами родными. Многие искренне считали, что делают для своих подопечных благое дело и наставляют их на путь истинный. Но бросали они пацанов в адский водоворот, где те обречены были до смерти вращаться в заколдованном круге этапов, СИЗО, зон, воровских малин, все новых и новых лихих дел.
Живет рядом с вором отчаянный мальчишка, не вылезающий из детских комнат, – не оставь его без внимания, прикинь, выйдет ли из него толк. Подкорми, присмотрись, подведи к делу, проверь. Глядишь, и придет вскоре на зону новый волчонок с хорошей рекомендацией – мол, наш человек, программные цели и задачи «общества честных арестантов» разделяет. Именно так и попался на глаза Гвоздю, как раз находящемуся на воле между двумя отсидками, Матрос – тогда ему было пятнадцать, и приводов в милицию он имел не меньше, чем двоек в дневнике, а двоек у него было немало, прилежностью в учебе не отличался. У дворовой шантрапы он пользовался славой психа, в любой драке поражавшего бешеным безумием. Кличку Матрос он получил, потому что по малейшему поводу рывком рвал рубаху на груди.
Блатные премудрости Матрос впитывал как губка. Вскоре он бойко рассуждал о том, что «сук и стукачей надо мочить», и готов был подписаться на что угодно.
В те годы воры занимались тем, чем и должны были заниматься – воровали. Гвоздь к работе относился добросовестно. Со своими помощниками он гастролировал по всему Союзу. Некоторые квартиры выпасали по два-три месяца, вели наружное наблюдение за хозяевами, определяя распорядок дня, тщательно разрабатывали планы. Народные артисты, заведующие торгами, ректоры институтов и цеховики – кто только не становился жертвами команды Гвоздя. Матрос тоже стал колесить вместе с паханом. Шел по проторенной дорожке. Стоял на стреме. Пас хозяев. Добывал информацию. Рос, мужал. Для продолжения образования пора было уже и на зону. Впрочем, Гвоздь порой задумывался, а не ошибся ли он в выборе крестника, на воспитание которого убито столько сил. Матрос был слишком нервным, агрессивным, нетерпеливым. С таким темпераментом хорошо гопстопничать, брать, нацепив чулок на лицо и зажав в потной руке ствол, квартиры, грабить людей на больших дорогах. Вор должен обладать терпением и стремиться взять не столько нахрапом и силой, сколько умом и знанием воровских премудростей.
Опасения Гвоздя оправдались, когда Матрос получил первый срок. Сел он не по благородной статье – за кражу, как рассчитывал пахан. И даже не за грабеж, что на худой конец сошло бы. Сел за вульгарную «хулиганку» – по двести шестой статье. С кем-то сцепился, кого-то подрезал, расколотил какую-то витрину – позор на седины учителя! Так что пришел в воспитательно-трудовую колонию Матрос бакланом – то есть осужденным за хулиганство.
После этого пути-дорожки пахана и воспитанника разошлись, хотя иногда и сходились в самых неожиданных местах. Из ВТК Матроса за дурной нрав перевели во взрослую колонию. Выйдя оттуда, получил новый срок – уже за грабеж. В пересыльной тюрьме встретился с Гвоздем. Матрос к тому времени стал «козырным фраером», то есть человеком не последним. Следующий раз пересеклись в колонии строгого режима, куда Матроса перевели из другой зоны. Через два месяца Матрос вышел с малявой от пахана к братве в родном городе – в ней предписывалось оказать честному члену «общества» всяческое содействие. Это было в девяносто третьем году, так Матрос очутился в группировке «химмашевцев» под предводительством Володи Золотого.
Начинал Золотой с плешки у парка культуры и отдыха.
Было как раз время «полусухого закона» – водка и вино перекочевали с прилавков магазинов на спекулянтские пятачки.
Естественно, двинула туда и братва с требованием к спекулянтам: «Делитесь, фраера». Затем Золотой организовал подпольный водочный цех, успешно проработавший два года и так же успешно накрытый милицией. Впрочем, Золотого это не слишком расстроило. К тому времени он уже сколотил из отпетых уголовников, уличной шпаны и спортсменов района завода «Химмаш» приличную шайку, принялся за кооперативы, влез на рынок радиодеталей. С рекомендациями Гвоздя Матросу было обеспечено хорошее место в группировке. Он начал отвечать за девочек в районе площади у трех гостиниц – «Интуриста», «Юбилейной» и «Волны».
Спокойствия в городе не было. Звучали выстрелы и взрывы. Так, за год до выхода из зоны Гвоздя подорвался в своем «Ниссане» Володя Золотой. Кто начинил его машину двумястами граммами тринитротолуола, так и осталось тайной.
Грешили на службу охраны одного из московских банков, который Золотой решил кинуть.
Группировка «химмашевцев» начала трещать по швам. Пошла борьба за власть. Среди прочих на вершину пирамиды пытался влезть Матрос со своим приятелем Киборгом – чемпионом России по культуризму. Пока между противоборствующими силами поддерживалось равновесие, но довольно хрупкое. Дело шло к крови. Матрос был не дурак и понимал, что шансы на победу у него не особенно велики. А в случае проигрыша, учитывая «любовь» к нему конкурентов, перспективы неважные – венки, похороны, постоянные свежие цветы на могиле и заверения покарать убийц в устах тех, кто этих же убийц и посылал. Тогда у Матроса возникла идея – призвать на правление Гвоздя.
Помимо внутренних противоречий были у «химмашевцев» и серьезные разногласия с конкурирующими фирмами. Так, в городе удавкой задушили и сбросили в пруд с бетонным кубиком на ногах воровского положенца Тему Дурака – постарались отмороженные из новых гангстеров, которые сперва убивают, а потом думают. И то, что за Тему Дурака перестреляли с полдюжины человек, положения не изменило.
На смену воровским понятиям приходили законы джунглей. Кто только не стриг теперь купоны и не наводил свои порядки. Дзюдоисты и боксеры сколачивали свои команды. Уличная шантрапа, еще вчера бившая друг другу физиономии, подалась в рэкет. Не отставали от них бывшие военные, сотрудники МВД, «афганцы» – эти с самого начала поставили себя круто, так что к ним лезть боялись все, даже самые отмороженные. Частные охранные структуры тоже все больше начали напоминать бандформирования. А что уж говорить о национальных общинах – дагестанских, азербайджанских, чеченских?! Всем хотелось урвать свой кусочек пирога, и желательно побольше. Можно откусить и от чужого куска – на то он и беспредел, чтобы не вспоминать о правилах и традициях. «Крыши», «кидки», финансовые аферы, дележ кредитов, уличный рэкет, а кроме того, привычные кражи и разбои, наркотики, торг оружием – чем только не занимался преступный мир в полуторамиллионном городе. Жизнь кипела, как лава в просыпающемся вулкане.