— Прошу прощения за свое вмешательство, — прервал его тираду мистер Ву, — но мне представляется менее срочным делом необходимость поставить мистера Воробейчика в курс нашего расследования, чем возможность получить показания столь важного свидетеля. Я бы даже сказал — пострадавшего. Поэтому, еще раз прошу прощения, я бы предложил вначале выслушать то, что нам скажет месье Венс.
— А что вы хотите, чтобы он сказал нам? — не унимался комиссар. — Он ведь даже не мог видеть, кто стрелял в Абоди и в него самого, потому что убийца напал на них с тыла.
— Разве это действительно было так, мистер Воробейчик?
Малезу, наконец, удалось развязать узелки на упаковке коробочки, которую принес с собой.
— Вот! Вот! Съешь хоть несколько виноградинок! — сыпал он словами. — Нет ничего лучше, чтобы избавиться от сухости во рту. Представляешь, Стиву, не далее как сегодня пополудни, удалось пристрелить Зецкого — и это в тот момент, когда я доказал, что именно он — виновник всего произошедшего! Ну, и теперь ты можешь приводить против него неопровержимые доказательства, действительно неопровержимые, потому как — не он же их опровергнет!
— Прошу вас, господин комиссар, — снова попытался прервать поток красноречия Малеза мистер Ву, — очень вас прошу, позвольте мистеру Воробейчику говорить!
— Да конечно же! Пусть говорит! Я только хотел сказать ему, кого считаю преступником, потому что вряд ли он найдет лучшую кандидатуру.
— Ты так думаешь? — удивился месье Венс. — Но ведь виновный…
За дверью палаты послышались голоса, раздался какой-то шум. Потом дверь распахнулась, и на пороге возникла женщина. Это была Флориана. С цветами. Чайными розами. Она была бледна, как смерть, а глаза смотрели с непонятной мольбой. Месье Венс, увидев ее, попробовал выпрямиться, губы его зашевелились, но из них вырвался лишь хриплый стон, потом он упал на подушки.
— Пожалуйста, не мешайте! — строго сказала медсестра. — Она пощупала пульс, приподняла веко месье Венса, после чего дернула за шнурок, ведущий к пульту у кровати пациента. — Всем немедленно удалиться! Раненый потерял сознание!
Мистер Ву оказался в коридоре вместе с Ло Ю, даже не успев разобраться, каким образом они туда попали.
— Подождете здесь, а я останусь с ним! — распорядился Малез. — Мадам тоже останется, — добавил он, увидев, что Флориана, отстранив медсестру, сама склонилась над раненым.
— Но…
Но Малез уже показал обоим китайцам спину.
— Сейчас вернусь, — бросил он, не оборачиваясь.
Действительно, много времени не прошло. Сначала из палаты выскочила медсестра в слегка сдвинутой набок косынке. Она отдала какой-то приказ охраннику, как всегда, стоявшему на посту. Тот исчез и вскоре появился снова с молодым врачом в белом халате. Врач оставался в палате не больше двух минут, а затем удалился вместе с медсестрой, что-то тихо обсуждая на ходу.
Чуть позже возник и Малез.
— Он приходит в сознание. Пойдемте отсюда! Я же говорил вам, что еще не наступило время для посещений!
— Но… — попытался протестовать мистер Ву.
— Допросите его в другой раз. Потом. Впрочем, он подтверждает…
— Что он подтверждает?
— Все.
— А почему миссис Абоди осталась с ним?
— Хочет выразить ему свою признательность. В общем, хорошо все, что хорошо кончается! — воскликнул Малез. Он потирал руки, а глаза его лукаво светились.
Мистер Ву ничего не ответил. Что тут скажешь, разве, и впрямь, все не складывается как нельзя лучше? Он ограничился тем, что выразил свою неуверенность вздохом. Но все-таки после паузы произнес назидательно:
— Понять легко, однако действовать трудно. Так сказал…
— Стоп! — весело оборвал его комиссар. — Только не говорите, кому принадлежит эта мудрая мысль! Позвольте мне догадаться самому. — И, схватив Правосудие под руку, повлек его к выходу из больницы.
— Вы действительно этого хотите? — спросил месье Венс.
Руки его так похудели, что кольцо в форме змеи соскальзывало с пальца.
— Да, хочу! — сказала Флориана. — Рассказывайте!
Он все-таки никак не мог решиться. Она настаивала:
— Ну, говорите же, говорите, я хочу знать!
— Значит, все это кажется вам совершенно невероятным? — улыбнулся он.
— Да, Джики, да! И таким чудесным…
Эпилог
— Я предупреждал месье Венса. Я все ему сказал, все… Сказал, что его хваленый «импорт-экспорт» — не более, чем ширма, что он просадил все деньги своей жены, что он готовит какую-то гадость и это в порядке вещей… Я сказал ему, что Флориана курит опиум в мастерской у некоего Зецкого под предлогом того, что мазила пишет ее портрет. Сказал, что этот Зецкой в сговоре с Абоди, ведь это он управляет курильнями, и что, если Абоди не противится и не мешает ему, это только доказывает, что тот попросту выполняет приказы нашего дорогого патрона. Я сказал ему, наконец, что Флориане, то есть миссис Абоди, наверное, не стоит в эту ночь выходить из дома, пусть она лучше почитает себе мирненько Бурже или, там, Сартра, а я сам прослежу за ее безопасностью. Он вежливо соглашался: «Да-да, конечно… Благодарю вас…», он кивал, но я отлично видел, что он не доверяет мне. И хотя у нас, французов, говорят, будто предупрежденный двоих стоит, его-то я предупреждал совершенно зря! Потому что, когда Абоди стал предлагать ему виски, ему и в голову не пришло, что тот собирается спеть ему «баю-баюшки-баю». И если он сначала отказался, то только потому, что попросту хотел сохранить ум трезвым. Абоди предлагал снова, Венс снова говорил «нет». Должно быть, Абоди чувствовал, что дело затягивается, а это никак не входило в его планы: что же, придется начинать все сначала? Но на это не остается ни времени, ни средств — в компанию со дня на день нагрянет полиция, поводов для этого хватает: Лоуренс вполне способен вчинить иск, желая вернуть свои бабки; Матриша могут поймать с поличным, и он расколется, ляпнет чего не следует, расследование Малеза вроде бы подходит к концу… В общем, действовать надо было быстро, и он продолжал настаивать. И вот, свершилось! «Кампай!» — сказал Абоди. «Кампай!» — ответил месье Венс. Ура! Дело в шляпе! Именно в этот момент Абоди «присолил» детективу его «Джонни Уокера», надеясь потом подсыпать снотворного и в бутылку — на случай, если у месье Венса после пробуждения возникнут какие-то подозрения, и ему придет в голову сделать анализ ее содержимого… Около десяти зазвонил телефон. Это звонил я — гнусавым голосом, зажав себе нос пальцами, чтобы было не узнать. Подошел Абоди, я попросил позвать месье Венса. Хотел предупредить его о том, что Флориана ушла из дома, что я не знаю, где она сейчас, но немедленно отправлюсь на поиски. «Это звонит один из моих людей, которому я поручил наблюдать за вашим домом. Сообщает, что все там в порядке», — объяснил патрону месье Венс и положил трубку. А когда он потянулся к телефону, нечаянно задел стоящую на столе фотографию Флорианы, и она упала — лицом вверх! Он, конечно, видел эту рамку со снимком и до того: в тот же день, и накануне, и еще раньше, — но всегда с обратной стороны. Ах, если бы он еще тогда обнаружил, что это Флориана! Подумай, Пеони, какие чувства обрушились на него в этот момент! Эта женщина, которая прогнала его пять или шесть лет назад — только этого достаточно, чтобы никогда ее не забыть! Эта женщина, которую он всю войну искал по всей Европе, женщина, воспоминание о которой не давало ему спать спокойно, как сейчас не дает спать мне самому. Интересно, как это Абоди ничего не заметил? А может, и заметил, может, узнал мой голос, несмотря на зажатый нос, — теперь этого не узнать. А может, и не заметил, черт его знает, он же думал только об одном: как бы побыстрее и понадежнее усыпить детектива. Но теперь он мог влить в него хоть всю бутылку, месье Венс не замечал, что происходит вокруг, он думал только о Флориане. «Любит ли она его?.. Любит ли он ее?..» — ну, и все такое прочее. И — почему она курит опиум? И — почему он это ей позволяет? Было о чем думать до утра и разбираться в том, почему это белое до странности черно. Но это вовсе не означает, будто Абоди плохо сыграл свою роль! Около одиннадцати ему взбрело в голову позвонить домой — якобы для того, чтобы упросить свою ненаглядную женушку остаться дома, быть хорошей девочкой, почитать смирненько Бурже или Сартра и все такое… А на самом деле — чтобы удостовериться, что она ушла, и ловушка сработает теперь именно так, как было задумано. Ему казалось, будто таким образом он окончательно утвердит в глазах детектива образ «глубоко-огорченного-но-страстно-как-в-первый-день-влюбленного-в-свою-жену-мужа». И это бы, конечно, ему удалось, если б месье Венс, притворяясь сонной мухой, не размышлял при этом со страшной скоростью! Обычно ему требовалось куда больше одного стакана, чтобы почувствовать желание заснуть, и у виски нет такого привкуса. А у чего есть? У сельтерской воды разве что или… Но у виски — никогда! Что бы ты сделала в таком случае, Пеони, чтобы избавиться от сомнений? Сама бы себе налила, точно? Месье Венс именно так и поступил. Взял да и налил из бутылки. И попробовал. Действительно — виски? Действительно — виски. Да еще какое! И в новой порции — ни малейшего привкуса, никаким лекарством и не пахнет! Мда, значит, там была какая-то отрава. И значит, снотворное — если только это и впрямь всего лишь снотворное! — было подмешано в его стакан, а не в бутылку, и значит, это сделал хитроумный и ловкорукий Абоди, а вовсе не абсолютно невиновный малыш Стив! Но! Абоди позвал его, месье Венса, на помощь сам, никто его не заставлял, и Абоди рассчитывал на то, что он, месье Венс, станет его защищать. Зачем же усыплять человека, который должен защитить тебя в минуту смертельной опасности, когда эта минута вот-вот наступит? Разве что… Разве что никакой смертельной опасности не существует, нет и никогда не было, а «телохранитель» понадобился ради какой-то совершенно иной цели. Вот скажи, Пеони, ведь даже ты, с твоими птичьими мозгами, начинаешь понимать, в чем тут загвоздка, а?
— ‘азумеется, да, моя не понимай, мисте’ Стив!
— «Не понимай, не понимай»! Ну, подумай: какую помощь может оказать спящий человек? Да ясно же: никакой помощи он оказать не способен! Ты можешь рассчитывать на защиту со стороны слепоглухонемого, можешь, да? Отнюдь! Ты представь себе, представь: слепой, глухой и, ко всему еще, немой! А каким бывает человек, когда он спит, как сурок? Понимай? Может от него быть толк?
— Тепер'ь моя понимай! 'азумеется, нет, мисте' Стив!
— А вот и да! Толк быть может! От одного его присутствия! Знаешь, почему? Когда он проснется, то станет важным свидетелем и — обеспечит АЛИБИ!!! Улавливаешь, Пеони? Алиби! Абоди нуждался в алиби и рассчитывал на то, что благодаря присутствию в ту ночь рядом с ним месье Венса будет им обеспечен! Ты только подумай: алиби, подтвержденное сыщиком, пусть даже сыщиком-любителем, дилетантом, — что может быть лучше? О чем еще можно мечтать? Но… Опять — но! Когда человеку требуется алиби? Ежу понятно: когда он замышляет какую-то пакость! Какую пакость мог замыслить Абоди и осуществить ее, не выходя из своего кабинета? Единственный способ узнать — прийти и посмотреть, что будет, самому принять участие в игре. А он что сейчас делает? Только надо думать и действовать побыстрее, потому что уж очень клонит в сон, хоть спички в глаза вставляй… Абоди тоже позевывает, вроде бы начинает клевать носом… Быстрее, Венс, соображай быстрее! Он только делает вид будто очень хочет спать? Вот именно что — делает вид! Теперь, когда месье Венс знает, даже эта комедия с закрывающимися глазами доказывает: Абоди приступил к реализации давно задуманного плана! Письма с угрозами? Да он сам писал их себе для того, чтобы иметь повод призвать на помощь Воробейчика! Зеленый Дракон? Он его попросту придумал! Так-так, и все-таки зачем это все? Добровольно оказавшись в заточении до самого утра, Абоди сделать ничего не сможет… Да, ничего, но ведь он может ждать, когда произойдет что-то, в чем его могли бы обвинить, обладай он в эту минуту свободой действий! Что-то, что вполне способен сделать по его приказу другой человек. Сообщник! Вот именно! Но в таком случае, не было никакого смысла в том, чтобы усыплять месье Венса — а вдруг, не дай Бог, у того возникнут какие-то подозрения? А он постарался усыпить… Нелогично… Месье Венс все понял и решил — надо подтолкнуть Абоди к тому, чтобы он сам себя выдал! Пусть начинает действовать прямо сейчас! Но для этого следует создать у Абоди ложное ощущение полной безопасности, притвориться спящим, «отключиться» раньше, чем тот рассчитывал. Но симулировать сон, когда у тебя и так глаза слипаются, когда тебя опоили какой-то гадостью, очень трудно. А тут еще пришло время для особенно сильного воздействия этого чертова снадобья, и, сколько месье Венс с остервенением ни щипал себя за ногу, не помогало: он проваливался в темную, гулкую дыру, и с каждой секундой падал туда все быстрее и быстрее… К счастью, коту Конфуцию удалось вытащить его из забытья, перевернув настольную лампу в общем зале, и тут Абоди — впервые за весь вечер! — заметно встревожился. Он точно знал, что никаких визитов быть не должно! Кто это? Зачем? Но это была лишь отсрочка, которая замедляла развязку, и снова потянулось ожидание, тягостное ожидание, которому месье Венс теперь не видел конца. Мысли в его голове клубились, путались, он уже не был в кабинете Абоди, он был в гостиничном номере, в Шербуре, и ветер уносил Флориану в распахнутое окно, надувая парусом ее платье… Абоди, сидя за письменным столом, спокойно наблюдал за детективом, ожидая своего часа. Куда ему было торопиться? Он знал, что Флориана уже в руках Зецкого (по крайней мере, он в это верил, не подозревая, что метис, превзошедший его самого в осторожности и предусмотрительности, перепоручил свою задачу Лотос). Чертова кукла вот-вот заговорит… А может, уже заговорила… Еще чуть-чуть терпения, еще один телефонный звонок, и он узнает, где завтра утром взять драгоценности, — да-да, пораньше, пока полиция не кинется на поиски исчезнувшей Флорианы! Тело будет найдено в каком-нибудь тупике какого-нибудь грязного квартала, о котором всем известно, что белым женщинам туда вход воспрещен. Сделают вскрытие. Оно, кроме всего прочего, покажет передозировку опиума. На допросе он воскликнет: «Но я же умолял, просто умолял ее не выходить из дома!». Месье Венс будет там и подтвердит, что Абоди ни в чем не может быть виноват: «Мы провели всю ночь вместе в кабинете мистера Абоди…» И тогда… Никем и ни в чем не заподозренному Абоди только и надо будет в один прекрасный день отправиться в аэропорт и взять билет — «туда» без «обратно». Когда зазвонил телефон, он вздрогнул, но живенько снял трубку. «Алло, Хозяин?» — спросила Лотос на том конце провода. Абоди прикрыл трубку ладонью: «Она заговорила?» «Да, — ответила Лотос, — но Флориана не знает, где ее драгоценности, и говорит, что отдала их своему мужу». И добавила, что та сама умоляла Лотос ему позвонить… Усекла, Пеони? Позвонить мужу! То есть Герберт Абоди и был Зеленым Драконом, потому как Лотос, что бы там ни думали, что бы ни говорили Малез и все остальные, звонила один-единственный раз! Тот уже собирался что-то ответить, но в это время до него донесся душераздирающий крик: это Флориана звала на помощь. Потом она замолчала, и Лотос объяснила Хозяину, что это ворвался я, что я слишком много видел, и спросила, какой будет приказ. Приказ, Пеони, улавливаешь? Несколько слов, а может быть, вообще только одно — то ли «да», то ли «нет»… Одно слово, от которого зависели две человеческие жизни! Но Абоди не отдал приказа, он не успел его отдать, потому что крик Флорианы, который вырвался из прикрытой его ладонью трубки, услышал не он один. И если из его ответов тому, кто звонил, было мало что понятно, то крик этот сделал понятным все. «Положите трубку!» — наставив пистолет на мерзавца, сказал месье Венс. Абоди машинально отложил ее в сторону — для того, чтобы вытащить свой — нет, мой! Тот, который он у меня украл! — браунинг. Месье Венс выстрелил первым, но промахнулся, это его пуля пробила стекло в двери. Тогда Абоди выпустил в него подряд три пули. Разоруженный и тяжело раненный месье Венс бросился на противника. Замечу в скобках, энергии, видать, у него было на десятерых, если в таком состоянии он рвался в бой. И ясно, откуда эта энергия! Крик Флорианы звучал еще в ушах, иначе бы сил попросту не хватило. Он вырвал у Абоди оружие и стрелял, стрелял, стрелял, пока не опустошил обойму… Потому что с Абоди надо было разделаться немедленно, иначе он бы перезвонил. Однако миляга Герберт и после этого не унимался. Больше того, он даже не упал! Больше того, он схватил со стола стилет, которым пользовался, чтобы разрезать бумагу, и сделал вперед шаг, потом другой… А у месье Венса в руках не было ничего, кроме моего разряженного пистолета. Ну, и он шарахнул эту сволочь рукояткой по башке. Никак на такой поворот дела не рассчитывавший Абоди будто только этого и ждал: сразу же свалился, как подкошенный, мордой об стол. Тут и пришел ему конец. А мой браунинг полетел через дырку в стекле, упал в соседней комнате на пол и заскользил по плиткам, как кусок мыла…
— И там мисте' Мат’иш на него натыкаться?
— Как ты догадалась, черт подери? Пеони! Ты сроду не была такой догадливой!
— Моя не была, — скромно потупила глазки Пеони. — Моя не догадайся, толька ваша 'асскаывать п'о это уже шесть 'аз, мисте' Стив!
— Точно… — грустно подтвердил Стив, но потом усомнился. — Неужели шесть раз?
— Или семь, мисте' Стив. Моя слушать. Или восемь.
Стив огляделся по сторонам. Эти облупленные стены с грубо намалеванными на них драконами, эти подозрительные на вид матрасы, этот запах, от которого блевать хочется… Как сюда могло занести белого человека?
А Пеони? Она даже не хорошенькая. Волосы? Лошадиная грива. Грудь? Плоская, как у мальчишки. Как он мог раздевать ее, спать с ней, прижимать к себе, растворяться в ней? Откуда появлялось это желание, которое пришло к нему и сейчас, как приходит потребность в новой трубке и так — до тошноты, до полного изнеможения.
В глубине души он знал, как, что и откуда. И еще он знал, что эта тяга будет сохраняться столько времени, сколько с ним останется его горе, а может быть, и дольше… Достаточно был вспомнить слова Флорианы: «Вам когда-нибудь случалось оплакивать дорогого вам человека? Погодите, когда случится такое, сами увидите!»
Пусть теперь за трубку придется выкладывать полтора доллара.
Когда об этом думаешь, это к тебе приходит.