Однако эта радужная перспектива растаяла, когда эскадра союзников, состоящая из 6 кораблей, подошла к Петропавловску-Камчатскому. В его гавани уже стоял фрегат «Аврора» с 44 пушками и транспорт «Двина» с 12 пушками. Саму же гавань защищали 3 батареи, имевшие 3, 5 и 11 орудий.
Первая же бомбардировка порта показала, что с налета город взять невозможно. И утром следующего дня произошло загадочное и трагическое событие: застрелился командир эскадры союзников контр-адмирал Прайс. Возможно, он рано осознал, что городом овладеть не удастся, и боялся расплаты за свою самонадеянность.
Эта смерть не могла не произвести угнетающего впечатления на матросов и офицеров. Тем не менее бомбардировка города продолжилась, хотя союзные корабли и терпели большой ущерб. Через несколько дней стрельбу на время прекратили, чтобы заделать повреждения на кораблях и похоронить Прайса. Во время его похорон лесорубы из Америки указали союзникам потаенную тропу, по которой можно было пройти незамеченными, чтобы занять стратегически важную высоту в тылу за городом. С кораблей был немедленно высажен десант, положение Петропавловска становилось критическим.
Однако произошло чудо: немногочисленные защитники города были настроены настолько решительно, что им удалось сбросить вражеский десант с высоты обратно в море. Рассыпавшись в цепи, солдаты и матросы пошли в рукопашную, а то, что случилось затем, очевидец событий описывает так: «Всякому военному покажется невероятным, что маленькие отряды в 30 и 40 человек, поднимаясь на высоты под самым жестоким ружейным огнем, осыпаемые ручными гранатами, успели сбить, сбросить и окончательно поразить тех англичан и французов, которые так славились своим умением делать высадки… Бегство врагов – самое беспорядочное, и, гонимые каким-то особенным паническим страхом, везде преследуемые штыками наших лихих матросов, они бросались с обрывов… целыми толпами, так что изуродованные трупы их едва поспевали уносить в шлюпки» [3].
Неприятельские корабли спешно покинули русские воды.
Однако было очевидно, что союзники постараются взять реванш за Петропавловск. Не дожидаясь этого, весной 1855 г. батареи на берегу разоружили, корабли передислоцировали, а население эвакуировали в глубь страны. Когда летом близ города появилась жаждущая мщения англо-французская эскадра, воевать ей было не с кем. Боевые корабли развернулись и уже до конца войны оставили непредсказуемый город в покое.
Конец войны или только начало?
Итак, до сих пор никакие действия союзников, включая высадку англо-французского десанта в Болгарии близ города Варна, не наносили России реального ущерба. Эта высадка, осуществленная в начале июля 1854 г., имела целью освободить от русских войск Молдавию и Валахию. Однако Россия и без того вынуждена была оставить придунайские княжества под натиском австрийских полков. Несколько стычек англичан и французов с отступавшими отрядами казаков никак не повлияли на ход событий в целом.
Однако потери союзников были огромны. Лагерь выкашивала эпидемия холеры. Дошло до того, что командующий силами французов маршал Сент-Арно просил не присылать больше солдат под Варну, так как они стали бы не более чем «лишней пищей для госпиталей».
Солдат совершенно нечем было занять. Их командирам повезло несколько больше: в конце июля в Варну прибыла делегация от предводителя всех враждебных России сил на Кавказе имама Шамиля. Знаменитый военачальник отправил доверенных людей, чтобы оценить, могут ли англичане и французы, объединившись с его собственными воинами, дать России отпор на Кавказе. Французский штаб весьма воодушевила эта идея, но сам Шамиль после возвращения делегации совершенно разуверился в возможности получить от союзников реальную помощь и так и не обратился к ним с просьбой поддержать его борьбу.
Население было враждебно настроено к англичанам и французам. В середине августа в Варне вспыхнул пожар «неизвестного происхождения». Болгары и не думали его тушить, поскольку пламя быстро подбиралось к огромным складам боеприпасов французской армии.
Французы тщетно пытались погасить огонь. Четыре раза, по собственному признанию, маршал Сент-Арно готов был, отчаявшись, приказать войскам бросить все и бежать, чтобы спастись от неминуемого колоссального взрыва. В последний момент пожар чудом удалось остановить, но все же и французы, и англичане потеряли большие запасы одежды, обуви и провизии.
Ситуация складывалась мрачная: огромное количество солдат союзной армии были тяжело больны и с каждым днем число тех, кто еще держался на ногах, становилось все меньше. Никаких военных операций не предполагалось, поскольку русская армия покинула Молдавию и Валахию. Помощь Шамилю оказывать уже не требуется. Да еще и потери в результате пожара… Имеет ли вообще смысл держать десант в Болгарии? Ведь Турция, которую прибыли «защищать» союзники, в их поддержке уже не нуждается.
На этом начавшаяся война теоретически могла бы закончиться, так никогда и не получив названия Крымской, однако у британского командования были иные планы. А именно: России следовало указать, какая страна является настоящей хозяйкой морей, чтобы в Санкт-Петербурге и думать не смели о такой дерзости, как овладение Босфором и Дарданеллами. И все солдаты десанта, оставшиеся в живых под Варной, вновь погрузились на корабли, чтобы следовать в Крым. Перед ними стояла задача овладеть Севастополем – базой российского Черноморского флота.
Река Альма – «Мы их шапками закидаем!»
Несмотря на все потери, понесенные под Варной, армия, прибывшая под Евпаторию, была огромна: в ней насчитывалось 62 тысячи человек. И английский, и французский корпуса составляло примерно одинаковое число воинов – по 28 тысяч в каждом. Турция же отправила в Крым всего 6 тысяч солдат.
Помимо людей и артиллерийских орудий, привезено было также множество лошадей. Транспортировали их следующим образом: загоняли в трюмы и, пропустив под животом широкое полотнище ткани, подвязывали к потолку так, чтобы кони не опирались на ноги всем своим весом. Благодаря такому способу транспортировки лошади не падали друг на друга во время качки, а покачивались вместе с судном. Кроме того, конюхи ежедневно заставляли их перебирать ногами, почти висящими в воздухе, чтобы у животных не атрофировались мышцы.
Беспрепятственно высадившись на северо-западе Крымского полуострова – под Евпаторией, войска союзников двинулись на юго-восток – к Севастополю. Их первая битва с русской армией состоялась на реке Альма.
Как почти все реки в Крыму, Альму нельзя назвать ни широкой, ни глубокой. Это скорее ручей, перейти который вброд нетрудно даже ребенку. А к сентябрю, когда состоялся бой, она почти пересохла. Чтобы отразить удар армии союзников, русским войскам пришлось растянуться вдоль реки настолько, насколько это было возможным.
Тот берег Альмы, где стояли русские солдаты, возвышался над тем, с которого наступали англичане, французы и турки; стратегически удобные высоты были и в тылу русской армии. Это дало повод одному из русских военачальников, генералу Кирьякову, хвастливо заявить, что он «закидает неприятеля шапками».
Делая такое заявление, генерал, должно быть, забыл, что численность войск союзников превышала численность русских войск почти в два раза, а также что сражение будет происходить близ устья Альмы, где она впадает в море, а значит, наступление вражеских солдат будет поддержано пушечным огнем с кораблей. Кроме того, почти все солдаты армии союзников были вооружены нарезным оружием, а солдаты русской армии – гладкоствольным. Нарезные же ружья (штуцеры), как известно, стреляли дальше и точнее.
Альминское сражение состоялось 8 сентября 1854 г. Поначалу оно разворачивалось так, что предсказать его исход было трудно. Убийственному огню штуцеров и мощным залпам английских и французских корабельных пушек успешно противостояла расположенная на высотах русская артиллерия. Боевой дух русских солдат был высок. Однако в самый разгар боя произошло то, что один из его русских участников кратко охарактеризовал: «Стыд и позор!» У артиллеристов закончились заряды, которых подвезли недостаточно для такого боя.
Русские войска пошли в штыки, но превосходство неприятеля в численности было слишком велико – наши солдаты каждую секунду рисковали оказаться отрезанными от своих и попасть в окружение. В итоге первая линия пехоты еще сражалась, жертвуя собой, в то время как вторая начала отступать.
Генерал Кирьяков, обещавший закидать противника шапками, сбежал со своими подразделениями с поля боя, позволив врагу занять стратегически важные высоты, установить на них артиллерию и открыть огонь по отступающим русским войскам. Отступающим? Нет, беспорядочно бегущим по Севастопольской дороге.
К вечеру сражение было закончено. Союзники, закрепившиеся на высотах, не стали преследовать русские войска, но от этого поражение было не менее горьким.
Генерал Кирьяков, обещавший закидать противника шапками, сбежал со своими подразделениями с поля боя, позволив врагу занять стратегически важные высоты, установить на них артиллерию и открыть огонь по отступающим русским войскам. Отступающим? Нет, беспорядочно бегущим по Севастопольской дороге.
К вечеру сражение было закончено. Союзники, закрепившиеся на высотах, не стали преследовать русские войска, но от этого поражение было не менее горьким.
«Я в совершенно лихорадочном расположении от всего происходящего: покоряюсь воле Божией и готовлюсь ко всему худшему» [5] [3] – так отреагировал на вести о бесславном сражении при Альме император Николай I.
Худшее действительно было еще впереди.
Милосердие
Участь раненых солдат, участников боя при Альме, была незавидной. «Сотни раненых, только что оставивших поле битвы и отставших от своих бегущих полков, с умоляющими жестами и раздирающим душу стоном, с воплями отчаянья и страданий они просят взять их в фургоны, битком уже набитые. Один едва плетется без руки и с простреленным животом, у другого оторвало ногу и разбило челюсть, у того вырвало язык и изранило все тело, и несчастный только минами может показывать, чтоб ему дали глоток воды. А где ее взять? Верст на 15 от реки Качи до Альмы ни одного ручейка» [3].
Представьте себе, что испытали эти несчастные, можно сказать, обреченные люди, когда перед ними вдруг возникло нежданное избавление от страданий – санитарная повозка, в которой сидела девушка. Она сразу же принялась поить страдальцев припасенной водой, промывать их раны уксусом, перевязывать чистым полотном и подбадривать вином, притупляя боль. Раненые едва верили своему счастью, и немудрено: девушка в повозке была первой в России сестрой милосердия; она осталась в истории под именем Даши Севастопольской.
Поразительно, но факт: во все предшествующие времена ни одна армия ни в одной стране мира не имела медсестер. Если за ранеными солдатами кто-то и ухаживал, то это были их товарищи по оружию – и лишь в том случае, если хватало времени и сил. За исключением такой неумелой и эпизодической помощи страдающие люди в основном оставались наедине со своими мучениями в антисанитарных условиях, и смертность в военных госпиталях была чрезвычайно высокой.
Даша Севастопольская (Дарья Лаврентьевна Михайлова, в замужестве – Хворостова) рано потеряла мать, а отец ее, служивший матросом, погиб в Синопском сражении. В наследство юной сироте достался жалкий домишко, а на жизнь она зарабатывала стиркой. Узнав о сражении при Альме, Даша, прекрасно знавшая армейский быт, решила облегчить горькую участь раненых солдат. И тогда, продав свой дом, она купила лошадь с повозкой, все необходимое для перевязывания ран и отправилась на север навстречу ретирующейся армии – врачевать тех, кого еще можно было спасти.
Отважная девушка стала первой представительницей той новой службы, которая практически одновременно возникла у обеих противоборствующих сторон. Речь идет о профессиональных сестрах милосердия.
Письма английских и французских солдат на родину, приходившие из-под Варны в разгар эпидемии холеры, не могли не вызвать общественного резонанса. И вскоре после высадки союзников в Крыму туда отправились французские монахини, чтобы ухаживать за больными и ранеными. А затем и в Англии появилась личность, буквально перевернувшая все предыдущие представления о том, какой должна быть фронтовая медицина.
В отличие от осиротевшей матросской дочери Даши Севастопольской Флоренс Найтингейл стояла почти на вершине социальной лестницы. Дочь крупного землевладельца, она должна была последовать в жизни только одним путем – выйти замуж и блистать в свете. Однако Флоренс пошла против воли родителей, отвергла достойного кандидата в мужья, ухаживавшего за ней 9 лет, и избрала профессию, которая считалась подходящей лишь для беднейших девушек: стала медсестрой лондонской частной больницы для гувернанток на Харли-стрит. Блестяще проявив себя на низшей должности, всего через год Флоренс возглавила это медицинское заведение. Руководя персоналом, она сумела обеспечить в стенах больницы строжайшую гигиену и справиться со вспышкой холеры.
Осенью 1854 г. Флоренс получила от своего знакомого, военного секретаря Герберта Сиднея, письмо с просьбой организовать общину медсестер для помощи больным и раненым солдатам в стамбульском госпитале. Именно туда их отсылали из Крыма. Всего за несколько дней собрав группу из 38 монахинь, Флоренс отправилась в путь.
То, что увидели женщины, прибыв на место, не поддается описанию. Госпиталь соседствовал с огромной выгребной ямой, загрязнявшей и воду, и само больничное здание. Те, кто не мог себя обслуживать, лежали в собственных экскрементах, а вокруг сновали крысы и кишели полчища насекомых. Не хватало элементарного: мыла, бинтов, воды, не говоря уже об еде. От тифа, холеры и дизентерии солдат умирало больше, чем от ран, полученных в бою.
«Отправить солдата в такой госпиталь – все равно что расстрелять его» [4], – писала Флоренс позднее.
Мисс Найтингейл и монахини немедленно взялись за дело. Они навели чистоту и организовали прачечную, что сразу же положительно сказалось на снижении смертности. Используя свои связи в правительстве, Флоренс добилась того, что в марте 1855 г. в Стамбул приехала официальная санитарная комиссия, после чего в госпитале наконец была налажена работа канализации и вентиляции. Мало того, в Лондоне был отдан приказ изготовить сборно-разборное здание другого госпиталя, перевезти его на территорию Турции и там собрать. Новый госпиталь оборудовали в куда более здоровой местности, где у солдат не было риска заболеть еще и малярией. Это произошло в мае 1855 г.
Не следует думать, что на месте Флоренс получала хоть какую-то поддержку от госпитальных врачей и официальных лиц. Напротив, ее встретили в штыки, видя в ней угрозу своему авторитету. Лишь близкое знакомство с военным секретарем, а также связи отважной медсестры с газетой «Таймс», куда она регулярно отправляла письма, описывая страшные подробности госпитального быта, и реакция на это в Англии заставляли считаться с нею. Флоренс приходилось отвоевывать раненых и у смерти, и у бездушия командования. Для того чтобы помочь им, она даже тратила собственные деньги из ренты, назначенной ей отцом.
Преобразовав стамбульский госпиталь, она отправилась в Крым, где сумела организовать такую же качественную помощь раненым. Ее называли «Крымским ангелом» и «Леди с лампой» (поздно ночью Флоренс имела обыкновение обходить госпиталь с лампой в руках, проверяя, все ли в порядке).
Примерно в одно время с миссией Флоренс Найтингейл в России была основана Крестовоздвиженская община сестер милосердия. Ее учредительницей стала великая княгиня Елена Павловна, вдова младшего брата Николая I, Михаила.
Она обратилась с воззванием ко всем русским женщинам, которым не могли препятствовать семейные обязательства, оказать помощь больным и раненым в Крыму. Таким образом, состав общины был довольно разнородным: в него вошли и монахини, и знатные дворянки, и простые мещанки. Подавая пример нерешительным, великая княгиня ежедневно посещала больницы, на время становясь сестрой милосердия и собственноручно перевязывая раны. Вся деятельность общины финансировалась ею самой.
5 ноября 1854 г. первая партия из 35 сестер милосердия и нескольких врачей отправилась в Крым, где их ждал Николай Иванович Пирогов. Очень скоро за ней последовала вторая. Всего в Крыму работало более 150 медсестер.
То, с чем столкнулись в крымских госпиталях эти самоотверженные женщины, мало чем отличалось от того, что увидела Флоренс Найтингейл со своими сподвижницами. «Горькая нужда, беззаботность, медицинское невежество и нечисть соединились вместе в баснословных размерах» – так писал об этом Пирогов [1]. Он добавлял, что больные были положены на нарах «один возле другого, без промежутков, без порядка, без разницы, с нечистыми вонючими ранами возле чистых… как собак, бросили их на земле, на нарах, целые недели они не были перевязаны и даже не накормлены».
Лишь с появлением Пирогова и сестер милосердия из Крестовоздвиженской общины уход за ранеными начал осуществляться должным образом. «Они день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино и наблюдают за служителями, и за смотрителями, и даже за врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и с участием помогающей, оживляет плачевную юдоль страданий и бедствий» – так оценивал роль сестер милосердия Пирогов [там же]. А «первая ласточка» медсестринского дела – Даша Севастопольская, награжденная по приказу Николая I медалью и немалыми по тем временам деньгами, – естественным образом влилась в их ряды.
Корабли приносят в жертву