Но это еще не все, читатели, это не послѣдній кутежъ: настоящее безобразіе будетъ впереди.
У апраксинцевъ, да и вообще у купечества средней руки, существуетъ дикій обычай, — за день или дня за два до свадьбы ѣздить огромной компаніей въ баню. Это-бы еще ничего, пускай себѣ моются; но мытье это происходитъ среди страшнаго пьянства и оргіи, да и не у однихъ мужчинъ, а даже у женщинъ. Въ понедѣльникъ вечеромъ къ жениху Бирюкову собрались всѣ его пріятели, отправились въ Туляковы бани, гдѣ и взяли большой парадный номеръ, который нарочно устроенъ для подобныхъ случаевъ. Что тамъ было и каковы были по выходѣ изъ бани пріѣхавшіе омывать свою грѣшную плоть, можно судить по тому, что по пріѣздѣ два мальчика Бирюкова внесли въ баню большую корзину съ разнымъ виномъ, и по выходѣ не вынесли ни одной бутылки; да еще прибавьте къ этому поддаваніе виномъ на раскаленную каменку. Двое пріятелей жениха напились даже до совершеннаго безчувствія. Ихъ пробовали отливать водой, терли имъ уши, но ничего не помогло. Кой-какъ напялили на нихъ рубахи, окутали въ шубы и повезли домой.
Тоже почти было и у женщинъ. Невѣста въ сопровожденіи своихъ подругъ, свахи, замужнихъ родственницъ и женской прислуги, отправилась въ ту-же баню, съ тою только разницею, что днемъ. И здѣсь не обошлось безъ вина: обычай требуетъ, чтобъ въ этотъ день пили вино и поддавали имъ на каменку. На Руси говорятъ, что ежели баба выпьетъ на грошъ, то накричитъ на рубль, и это чистѣйшая правда. Запѣли, закричали, завизжали моющіеся и даже составили кадриль подъ пѣсни, съ акомпаниментомъ ударовъ въ тазы. Ежели, читатель, вамъ когда нибудь случится увидѣть на улицѣ двѣ-три кареты. нагруженныя женщинами и везомыя лошадьми, гривы и сбруя которыхъ украшены цвѣтными лентами, — знайте, это непремѣнно ѣдетъ изъ бани невѣста въ сопровожденіи своихъ безобразницъ-родственницъ. Безстыжіе и цинизмъ этихъ бабъ превосходитъ иногда всякія границы. Онѣ доходятъ до того, что не только-что поютъ на всю улицу пѣсни, но даже, высовываясь изъ оконъ каретъ, задѣваютъ и ругаютъ прохожихъ и не рѣдко бросаютъ въ нихъ вѣниками и порожними бутылками. Въ это время бѣдная невѣста и ея подруги, сгарая эта стыда, укутываются въ платки, стараясь не быть замѣченными прохожими.
На другой день былъ дѣвишникъ. Еще до пріѣзда Бирюкова, къ невѣстѣ пріѣхалъ Вася, его шаферъ, и дружка жениха, тотъ самый Вася, котораго надулъ лихачъ на десять цѣлковыхъ. Онъ привезъ ларецъ; между платочками, перчатками, духами и мыломъ, румянами и бѣлилами, тамъ были и цѣнныя вещи: золотые часы съ брошкой, браслетъ брильянтовый и такія-же шпильки. Вскорѣ пріѣхалъ женихъ; онъ былъ что-то разстроенъ; посидѣвъ немного съ невѣстой, онъ пошелъ покурить въ молодцовую и мигнулъ своему шаферу Васѣ, чтобъ тотъ слѣдовалъ за нимъ. У Степана Иваныча въ залѣ не курили; онъ не былъ раскольникомъ, но и не терпѣлъ табачнаго дыма.
— Дѣло, братъ, яманъ, Вася.
— А что?
— Да съ Катюшкой сообразить не могу.
— Что же?
— Была у меня сегодня въ лавкѣ. Давалъ ей три сотни, не беретъ. Даже совѣстно: при молодцахъ плюнула и ушла. Что, ежели она къ отцу явится?
— Табакъ, братъ, дѣло, истинно яманъ-сортъ! — И Вася щелкнулъ языкомъ. — Что-же ей, мало что-ли?
— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ. «Ни копѣйки, говоритъ, не возьму; да вы, говоритъ, и не бойтесь, что я свадьбу вашу разстроивать стану: я, говоритъ, и стыда на себя не возьму; я, говоритъ, васъ ненавижу теперь.» Что, Вася, нѣтъ-ли тутъ какого подвоху? Смотри, чтобъ въ чемъ въ другомъ не наегорила?
— Маргафонъ, братъ, ты, и больше ничего. Крестись обѣими руками: извѣстно, чиновничья кровь заговорила. Тятенька въ судѣ строчилой служилъ: на грошъ амуниціи, на рубль амбиціи. Что она, въ церковь что-ли прйдётъ? Гришуху поставимъ у двери, да и не пустимъ ее.
Женихъ немного повеселѣлъ. Въ молодцовую вошелъ Степанъ Иванычъ.
— Николай Михайлычъ, подь-ка сюда; мнѣ съ тобой потолковать нужно.
Онъ привелъ его въ комнату. гдѣ стояло приданое невѣсты. Комната эта походила на мебельную лавку: она была вся заставлена стульями, комодомъ, туалетомъ, шкафами, диванами и прочей мебелью.
— Считай.
И Степанъ Иванычъ вынулъ изъ боковаго кармана пачку пятипроцентныхъ билетовъ.
— Десять тысячъ. Вѣрно? спросилъ онъ, когда Бирюковъ сосчиталъ билеты.
— Вѣрно-съ.
— Теперича давай ихъ сюда. Видишь, я кладу въ комодъ, въ верхній ящикъ.
Женихъ не хотѣлъ быть одинъ свидѣтелемъ всего этого и позвалъ своего отца. Въ присутствіи ихъ были положены деньги въ верхній ящикъ комода. Женихъ самъ заперъ его и ключъ положилъ въ карманъ.
— Ну, теперь сдѣлалъ все на чистоту. Обнимемся, сватъ.
И Степанъ Иванычъ обнялъ сперва свата, потомъ жениха. Вообще въ этотъ день женихъ не бываетъ долго у невѣсты и потому Николай Михайлычъ часу въ одиннадцатомъ ушелъ домой. Невѣста разобрала свой ларецъ и одѣлила дѣвицъ, которыя не ночевали эту ночь у нея и уѣхали съ своими родными домой.
Въ субботу наканунѣ дня свадьбы, къ жениху отправляли приданое. За приданымъ пріѣхалъ дружка. Съ нимъ было человѣкъ тридцать носильщиковъ, — всѣ въ синихъ кафтанахъ. У невѣсты ихъ угощали водкой и подарили по платку.
— Ну дай Богъ здоровья Николаю Михайловичу: вишь какъ онъ почитаетъ свою невѣсту, говорила сваха. — Народу-то, народу-то, что за приданымъ пригналъ. Со всѣмъ парадомъ понесутъ!
Дружка подошелъ къ комоду, отворилъ верхній ящикъ, вынулъ оттуда деньги и, сосчитавъ ихъ, положилъ себѣ въ карманъ.
Носильщики начали выносить мебель на дворъ. Дѣло дошло до перины. Подруги невѣсты сѣли на нее и не давали выносить. Началась церемонія выкупа перины.
— Отдайте, дѣвицы, говорилъ стоящій передъ ними дружка. — Я вамъ въ ножки поклонюсь!
— Экъ съ чѣмъ подъѣхали! кричали ему дѣвицы.
— Дешево даешь, домой не донесешь! замѣтила сваха.
— Чего-же вы хотите?
— Выкупу!…
— Ну, вотъ вамъ, проговорилъ дружка и вынулъ десятирублевую бумажку.
— Дешево цѣните! закричали дѣвицы. — Не отдадимъ! и запѣли:
Какъ на дружкѣ-то штаны
Послѣ дѣда сатаны….
— Прибавляй, полно сквалыжничать-то. Вѣдь это перина, безъ нее никакъ ужъ не обойдешься, вещь самая нужная! говорила сваха.
Дѣвицы засмѣялись. Дружка далъ еще пятнадцать рублей.
— Мало, мало! кричали дѣвицы и снова запѣли туже пѣсню.
— Много-ли-же вамъ надо? опросилъ дружка.
— Давайте еще столько-же, тогда и отдадимъ.
— Ну хорошо дамъ, только мнѣ по поцѣлую отъ каждой.
— Ну, давайте!
Дружка далъ еще 25 рублей. Дѣвицы встали съ перины, запѣли пѣсню, въ которой говорилось, что «друженька хорошенькій, пригоженькій, на друженькѣ шапка во сто рублей, шуба въ тысячу» и дали ему обѣщанное, то-есть поцѣловали его.
— Ну, Василій Родіонычъ, теперь отправимся, только вотъ дорожку смочить надо, чтобъ не пылило. Ужъ по порядку такъ слѣдуетъ, говорила дружкѣ сваха.
Появилось вино. Дружка выпилъ восемь рюмокъ, почти каждая дѣвица требовала, чтобъ онъ пилъ за ея здоровье.
— Ну теперь ужъ пора ѣхать, отпустите меня дѣвицы, проговорилъ онъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ.
Глаза его уже порядочно съузились. Прощаясь съ нимъ. мать невѣсты подарила ему матеріи на сюртукъ.
— Ну, прощайте!
— Стой, стой родной! Посошокъ на дорожку выпить надо.
Выпили посошокъ. Дѣвицы начали выносить на дворъ перину и подушки и укладывать ихъ въ карету.
Дружка надѣлъ шубу. Она была вся въ бантахъ изъ цвѣтныхъ лентъ. Въ то время какъ совершался выкупъ перины, дѣвицы успѣли украсить шубу.
Въ карету между подушекъ и перины сѣли дружка и сваха.
— Ну съ Богомъ! Трогайте! кричали имъ съ крыльца.
Карета поѣхала.
— Отворяйте ворота!
— Не отворимъ, выкупъ давайте! говорили стоящіе у воротъ; дворникъ, водовозъ и кучеръ Харламова.
Начался снова торгъ. За десять цѣлковыхъ ворота отворили и потянулась процессія. Впередъ несли кровать, ее несли шесть человѣкъ, далѣе комодъ, шкафъ и другую мебель. Шествіе замыкала карета съ периной, подушками, свахой и дружкой.
Сваха сидѣла съ образомъ въ рукахъ и шептала какія-то слова, могущія по ея мнѣнію принесть счастіе въ домъ жениха.
— Чье это приданое несутъ? спрашивали любопытные прохожіе у носильщиковъ.
— Харламовой, — за купца Бирюкова отдаютъ ее, съ важностію отвѣчаютъ носильщики и идутъ далѣе.
IV
Но вотъ насталъ день свадьбы. Не стану описывать сборы въ церковь со стороны жениха и невѣсты, но скажу, что вѣнчаніе было очень парадное. Церковь была въ полномъ освѣщеніи и на клиросѣ пѣли невскіе пѣвчіе. Подъ конецъ апостола дьяконъ такъ хватилъ «а жена да боится своего мужа», что даже невѣста вздрогнула, а мужчины одобрительно переглянулись и подумали: «вишь какая сила!»
Теперь отправимтесь, читатели, на обѣдъ и на балъ въ квартиру кухмистера.
— Чье это приданое несутъ? спрашивали любопытные прохожіе у носильщиковъ.
— Харламовой, — за купца Бирюкова отдаютъ ее, съ важностію отвѣчаютъ носильщики и идутъ далѣе.
IV
Но вотъ насталъ день свадьбы. Не стану описывать сборы въ церковь со стороны жениха и невѣсты, но скажу, что вѣнчаніе было очень парадное. Церковь была въ полномъ освѣщеніи и на клиросѣ пѣли невскіе пѣвчіе. Подъ конецъ апостола дьяконъ такъ хватилъ «а жена да боится своего мужа», что даже невѣста вздрогнула, а мужчины одобрительно переглянулись и подумали: «вишь какая сила!»
Теперь отправимтесь, читатели, на обѣдъ и на балъ въ квартиру кухмистера.
Новобрачные еще не пріѣзжали изъ церкви. Въ залѣ и въ смежной съ нею комнатѣ накрыты обѣденные столы покоемъ. Они украшены фруктами, конфектами на горкѣ и полинялыми цвѣтами въ вазахъ. Ежели вы прослѣдите внимательно вина и напитки, которыми уставленъ столъ въ залѣ, то на одномъ концѣ его увидите бутылки съ металлическими украшеніями на горлышкахъ и ярлыками съ болѣе высшими цѣнами, чѣмъ на другомъ концѣ. Здѣсь сядутъ почетные гости. На столѣ же въ другой комнатѣ вина разставлены гораздо рѣже; ихъ замѣняетъ пиво и графины водки. Гости уже начинаютъ съѣзжаться. Кавалеры приглаживаютъ передъ зеркаломъ свои прически, дамы отряхиваютъ платья и входятъ въ залу. Сначала всѣ какъ-то дичатся другъ друга. Вотъ одинъ фертикъ, съ закрученными усиками и съ буклями на вискахъ въ видѣ сосисокъ, прохаживается по залѣ. Стоячіе воротнички его рубашки такъ и упираютъ подбородокъ; стараясь, чтобы ихъ не измятъ, онъ ворочается всѣмъ тѣломъ. Немало также его стѣсненію способствуетъ шляпа. Онъ совершенно не можетъ придумать, что ему съ ней дѣлать; то прижметъ къ правой колѣнкѣ, то къ лѣвой, то къ груди, стараясь при этомъ выказать свой брильянтовый перстень, надѣтый сверхъ бѣлой перчатки на указательный палецъ правой руки.
Въ залу входятъ тятенька, маменька и двое чадъ ихъ: дочь, пухленькая, краснощекая дѣвушка лѣтъ шестнадцати въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ и сынъ лѣтъ девятнадцати, въ сюртукѣ и цвѣтномъ галстукѣ,- физіономія, напоминающая господина, котораго обыкновенно пишутъ на цирульныхъ вывѣскахъ; тѣ же усы, та же прическа. Тятенька ихъ въ длиннополомъ сюртукѣ и дутыхъ сапогахъ. Изъ-подъ его клинистой бороды виднѣются двѣ медали, одна на красной, другая на голубой лентахъ. Маменька, съ повязанной косынкою головой, въ длинныхъ брильянтовыхъ серьгахъ и съ довольно почтеннаго размѣра брюшкомъ.
Молодой человѣкъ съ перстнемъ на указательномъ пальцѣ все еще прогуливается и думаетъ: «Пора и о дамѣ позаботиться, а то послѣ обѣда не успѣешь носа утереть, какъ и расхватаютъ ихъ. Вотъ важная штучка: пойду и попрошу ее на кадриль». Онъ предварительно топнулъ ногою, какъ застоявшаяся лошадь, поправилъ галстукъ и нагнувъ немного голову, какъ-будто кого-нибудь сбирался боднуть, подошелъ къ знакомой уже намъ дѣвицѣ въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ.
— Позвольте васъ анжировать на первую кадриль, — началъ онъ, расшаркиваясь.
Дѣвушка зардѣлась ярче своего платья, опустила глазки и прошептала:
— Извольте.
— А на ланце?
— Я не танцую.
Кавалеръ, очень довольный собою, отошелъ въ сторону.
— Что, Паша? Хе-хе-хе…. Вотъ и завербовала одного молодца, — шутитъ съ нею тятенька. — Главное дѣло починъ есть, — а починъ дороже денегъ. Хе-хе-хе.
— Ахъ, папенька, оставьте!
— Оставьте! а небось самой любо. А ты что-жъ себѣ дѣвушку не ищешь? обратился онъ къ сыну. Хошь, я тебѣ найду?
— Нѣтъ, тятенька, не извольте безпокоиться; я лучше ужо, по-малости въ горку сыграю….
Въ углу на столѣ поставлена закуска съ цѣлою батареею штофовъ, графиновъ и бутылокъ. Поодаль стоятъ двое гостей въ сибиркахъ. Они разговариваютъ, но разговоръ ихъ какъ-то не клеится; головы ихъ то-и-дѣло поворачиваются къ закускѣ. Подобно магниту, притягивающему желѣзо, столъ съ бутылками и штофами такъ и притягиваетъ ихъ. Нѣсколько времени они борятся съ притягательной силой, наконецъ она беретъ верхъ, и они подходятъ къ столу.
— Выпьемте, Иванъ Иванычъ, говоритъ одинъ:- вѣдь еще долго дожидаться, и наливаетъ двѣ рюмки.
Офиціанту, стоящему поодаль, такая несвоевременная выпивка очень не нравится. Онъ начинаетъ коситься.
— Ты на вѣнчанье-то не поѣхалъ?
— Не поѣхалъ. Чего я тамъ не видалъ?
— Обыкновенно… И я вотъ тоже не поѣхалъ. Да и лучше оно, по-крайности мы здѣсь рюмку, другую выпьемъ, говоритъ Иванъ Иванычъ, выпивъ рюмку водки и тыкаетъ вилкой въ селедку.
Увидя это, офиціантъ не вытерпѣлъ и подошелъ къ нимъ.
— Ужъ вы хоть селедку-то не портите. Закусывайте вонъ сыромъ, а то какой вы видъ теперь изъ нее сдѣлали, замѣчаетъ онъ.
— Что-жъ развѣ мы не гости?…
— Кто говоритъ, что вы не гости, да на все чередъ знать надо. Смотрите, развѣ кто пьетъ теперь….
— Ну, ничего, поправишь, замѣчаютъ гости и отходятъ въ сторону.
Комнаты все болѣе и болѣе наполняются гостями. Кажется, вся каста патриціевъ-хозяевъ собралась здѣсь, начиная съ лицевой аристократической линіи и до тряпичнаго ряда. Музыканты строятъ свои инструменты.
Въ залу вбѣгаетъ Миша, шаферъ жениха; въ петлицѣ его фрака красуется розанъ.
— Михайло Родіонычъ! Михайло Родіонычъ! пищитъ ему одна гостья:- вы замѣтили, чья свѣчка больше обгорѣла: жениха или невѣстина?
— Невѣстина, невѣстина! впопыхахъ отвѣчаетъ шаферъ и стремится далѣе.
— Бѣдняжечка! раньше женишка умретъ! продолжаетъ гостья и отходитъ въ сторону.
Но вотъ офиціантъ махнулъ салфеткой музыкантамъ и раздались звуки какого-то марша. «Пріѣхали, пріѣхали!» послышался шопотъ, и въ залу въ сопровожденіи гостей вошли новобрачные. Живо бросилась мужская половина рода человѣческаго къ закускѣ и въ нѣсколько минутъ опустошила столъ. Нѣкоторыя женщины удалились въ отдѣльную комнату и тоже пропустили по маленькой очищенной. Черезъ четверть часа всѣ уже сидѣли за столомъ. На самой серединѣ, передъ вазою съ цвѣтами, на которой изображены сатиръ и нимфа, сидятъ новобрачные; по правую и по лѣвую сторону — ихъ родители; далѣе дьяконъ, тотъ самый дьяконъ, который такъ удивилъ своимъ голосомъ въ церкви, родственники и почетные гости, между которыми два офицера въ парадной формѣ и квартальный надзиратель. Офицеры эти приглашены самимъ кухмистеромъ. У одного конца сидитъ цѣлый рядъ дѣвицъ и напротивъ ихъ кавалеры. Въ комнатѣ, смежной съ залою, помѣстились третьестепенные гости — молодцы Бирюкова и Харламова и всѣ любящіе выпить и вмѣстѣ съ тѣмъ боящіеся общественнаго мнѣнія.
Бокалы налиты шампанскимъ. «За здоровье новобрачныхъ!» прокричалъ офиціантъ, музыканты заиграли тушъ и гости забили вилками въ тарелки и рюмки.
— Горько! проговорилъ кто-то изъ родственниковъ невѣсты.
— И мнѣ горько! отозвался другой: — подсластите!
Новобрачные посмотрѣли другъ на друга.
— Миколай! что-жъ, поцѣлуй жену-то! проговорилъ Бирюковъ, толкнувъ подъ бокъ сына.
И они поцѣловались. Ярко зардѣлась новобрачная, исполнивъ требованіе родственниковъ, и только-что сѣла, какъ снова послышалося «горько». Церемонія повторилась. Что дѣлать, обычай старины! Попробуй-ка его не исполнить, такъ апраксинскія сплетницы всѣ кости перемоютъ!
Разговоръ становился все живѣе и живѣе. Какой-то гость разсказывалъ дьякону про одну свою покупательницу игуменью, которая забирала у него въ лавкѣ духовъ, помады, бѣлилъ, гребенокъ и прочихъ вещей на триста рублей въ годъ. «Для всего монастыря бывало наберетъ, и все товаръ самый лучшій; не торгуясь и деньги отдаетъ.»
— Это вы про Булаховскій монастырь говорите?
— Да.
— Э, батенька, да куда же имъ и деньги-то дѣвать! Народъ все богатый: по буднямъ въ шелковыхъ платьяхъ ходятъ, да еще кринолины поддѣнутъ. Ну-ка, пройдемтесь по рюмочкѣ.
— Извольте, отецъ дьяконъ!
— За ваше здоровье, Анна Максимовна! говоритъ одинъ изъ шеренги кавалеровъ, помѣщающихся передъ дѣвицами, и выпиваетъ рюмку мадеры.
— Эка важность, смотрите, выпилъ и облизывается! Я такъ, Анна Максимовна, за ваше здоровье лучше жаркого съ сахаромъ съѣмъ — перебиваетъ другой и дѣйствительно сыплетъ въ тарелку сахаръ.
— Я такъ за здоровье дѣвицъ съѣлъ бы съ дегтемъ, ежели бы онъ здѣсь былъ, снова говоритъ первый кавалеръ.
— А я такъ-бы рюмку скипидару выпилъ.
— Выпейте! мы сейчасъ скажемъ офиціанту, чтобъ онъ принесъ вамъ, жеманно отвѣчаютъ дѣвицы.
— Ахъ, мальчикъ, мальчикъ! смотри, на тебя тятенька глядитъ, уши выдеретъ! — И кавалеръ, желавшій съѣсть за здоровье дѣвицъ жаркого съ дегтемъ, сбиваетъ прическу изъявившему желаніе выпить скипидару.
— Ну, не балуйся! оставь! говоритъ кавалеръ, вытаскивая изъ кармана гребенку и причесываясь. — Я, Надежда Степановна, васъ сегодня видѣлъ-съ, вы мимо нашей лавки изволили проходить!