Яма заметно углубилась, но пока из нее ничего не виднелось.
– Дед, ну что там? Есть что-нибудь?
– Пока ничего.
– Может, там вообще этого уголовника нет? Кстати, с чего мы взяли, что он должен там быть?!
– Может, его и нет… – спокойно сказал дед, не вынимая из рта сигарету– Тогда куда же он подевался?
– Скорее всего это так и останется загадкой.
После небольшого перерыва дед вновь принялся за работу. Наверное, со стороны мы напоминали полоумных, но сейчас мы таковыми и были.
– По-моему, лопата задела какие-то лохмотья,– озадаченно сказал дед и несколько раз ударил лопатой по одному и тому же месту.
– Какие еще лохмотья? Осторожно, вдруг это уголовник.
Я не видела себя в зеркало в данный момент, но знала, что сейчас я совершенно белая. Белая, как полотно. В нос ударил запах сырой земли и запах… чего-то тухлого, страшно вонючего. Через минуту мы оба не сомневались в том, что в яме лежит покойник.
– Ань, там кто-то лежит. Кто самым наглым образом забрался в мою могилу,– немного испуганно сказал дед и стал копать дальше.
– Кто там может лежать, кроме уголовника,– меня замутило, и я отошла немного подальше.
Голова закружилась от тошнотворного запаха, а в ушах так загудело, что мне пришлось собрать все свои силы, чтобы не упасть рядом с пустой могилой и не отдаться воле Всевышнего.
– Ань, да что тут творится, елки зеленые! – возмущенно закричал дед и резко перестал копать.
– Что там?
– Тут совсем другой мужик.
– Какой другой?
– А я почем знаю. Я его в первый раз вижу.
Я вновь подошла к могиле и издала пронзительный крик. В почти раскопанной яме лежал… следователь Голубев. Конечно, это был он, я не могла ошибиться, даже при том, что его глаза были плотно закрыты.
– Ань, ты его знаешь?
– Да так, видела в городе один раз. Дед, а как он здесь оказался?
– А я почем знаю. Я его сюда не закапывал.
– А кто ж его сюда закопал?
– Понятия не имею.
– Дед, а он точно мертв?
– Ну, а ты сама как думаешь? Ежели человек лежит закопанный в могилу – значит, он мертв.
– Дед, а может, ты проверишь? – с дрожью в голосе жалобно пробормотала я.
– Что проверить?
– Ну, жив он или мертв.
Дед широко открыл рот и посмотрел на меня полоумным взглядом.
– Ты что такое говоришь, дочка? Ты хочешь, чтобы я спустился в могилу к покойнику?
– Я хотела, чтобы ты пощупал у него пульс…
– Да какой к черту пульс, ежели человек в сырой земле лежит?!
– Просто еще совсем недавно он был жив…
Очень многие люди еще совсем недавно были живы, а затем умерли. Смерть – она ведь никогда не спрашивает, сколько тебе жить отпущено. Она подстерегает совсем неожиданно. Она не привыкла спрашивать разрешения. Сама посуди, разве может человек без кислорода в могиле лежать? Даже если его сюда живым закопали, то он уже все равно умер.
– Дед, а кто его сюда закопал-то? – я понимала, что задаю глупый вопрос, но просто не могла его не задать.
– Ты меня об этом спрашиваешь? Я-то почем знаю. Я только вижу, что этот крендель не деревенский, а городской. Одет он дорого, добротно. Ежели его сюда кто-то закопал, значит, это кому-то было нужно. Может, он провинился в чем… Может, денег кому-то должен… Я ваши городские законы не знаю… У вас там в городе из-за всякой ерунды могут на тот свет отправить. Бабка Матрена говорит, что убить могут даже из-за недоброго взгляда.
– У вас в деревне тоже… Просто этот человек ко мне совсем недавно в квартиру приходил. Ума не приложу, как он мог тут очутиться.
– А он к тебе с добрыми намерениями приходил?
– Дед, а ты как думаешь, сотрудник уголовного розыска может прийти с добрыми намерениями?
– Смотря какой сотрудник. Вот наш участковый, который целых четыре деревни обслуживает, сюда почти не наведывается, а ежели он приходит, то только с самыми недобрыми намерениями. Наведывается ко мне раз в полгода и прямо с порога заявляет, чтобы я ему самогонки налил да еще собой в дорогу дал.
– А этот и вовсе оказался не из милиции.
– Дочка, я предлагаю нам с тобой о плохом не думать, а уносить отсюда ноги. Пусть о нем думают те, кто его сюда закопал. Пусть у них голова болит. А я сверху земли набросаю, прикрою его, и пойдем отсюда от греха подальше. Пока это безобразие не закончится, я себе больше могилу рыть не буду, а то в мою могилку еще кого-нибудь похоронят. У вас там что, на городских кладбищах все места заняты?
– Понятия не имею. Я вообще туда не езжу.
Как только дед начал закапывать Голубева или кто он там был обратно, я отошла чуть подальше и постаралась логически подумать о том, каким боком он здесь появился. Но мой переутомленный мозг просто напрочь отказывался связывать все недавние события в какую-то логическую цепочку и найти в них хоть долю здравого смысла. Но одно я понимала со всей ясностью: то, что он лежит здесь, как-то связано со мной. Я сердцем чуяла, что он явился по мою душу. Сначала он возник в моей квартире, теперь вот в дедовой могиле, а в следующий раз… Нет, следующего раза не будет. Следующего раза просто не может быть потому, что он мертв… От того, что в последнее время на меня навалилось слишком много различных фактов, напрочь лишенных смысла, мне вдруг стало страшно. Впервые за долгое время мне по-настоящему стало страшно.
А все началось с той проклятой вечеринки, на которую пригласил меня Михаил. Больше никогда, никогда не буду ходить на такие сомнительные тусовки. Я буду довольствоваться теми заработками, которые имею на киностудии. В конце концов у меня уже есть деньги – как-никак, больше полумиллиона баксов. И в конце концов у меня есть муж. А само понятие «муж» уже включает в себя деньги.
Крепко закусив губу, я подумала о том, что мои нервы совсем расшатались да и выдержки никакой. Быть может, мне нужно отдать Михаилу деньги и тогда все закончится? Тогда зачем столько мучений, страхов, терзаний? Михаил не спрашивает о деньгах, да и я о них особо не говорю. Хотя он хочет спросить о них завтра… Что ж, посмотрим, что будет завтра. А пока я понимаю, что эти деньги, которыми я даже не могу воспользоваться, не принесли мне ничего кроме неуверенности, страха и постоянного беспокойства.
Мне захотелось зарыдать, но только не здесь, не на кладбище… Эти деньги расшатали мои нервы так сильно, что в последнее время я стала чувствовать себя хуже. Некуда. У меня все болит, а может быть, что-то одно, но я не знаю, что именно. Голова, сердце, душа…
Я вновь обернулась на деда, и у меня закружилась голова.
– Дед, ты там скоро?
– Дочка, ты ж видишь, что я на месте не стою. Дай хан земельки немного набросаю, а то мало ли кто на кладбище еще может пройти. Тем более ты учитывай мой возраст. Мне самому скоро на тот свет отправляться, а я лопатой орудую, словно молодой.
– С чего ты это решил на тот свет отправляться? Ты фору любому молодому дашь.
– Не говори ерунды, дочка. Возраст, как ни крути, свое берет.
Поняв, что я больше не могу стоять, я села на корточки и обхватила колени руками. Я всегда была сильной женщиной и умела сносить все жизненные трудности с удивительным достоинством. Мужчины никогда не любили тех женщин, которые склонны к истерике, у которых эмоции всегда застилают разум. А я другая, я всегда была другая… Я сильная, трезвая и неплаксивая. Только в последнее время со мной что-то случилось… Наверное, слишком много всего произошло. Слишком много… А раньше, я всегда умела свои переживания скрывать. Наверное, дед Герасим правду сказал, что возраст берет свое. С годами я становлюсь беззащитнее, эмоциональнее, утонченнее… Конечно, говорить о возрасте мне еще рано, но все же, как ни крути, сила переживаний зависит именно от этого самого возраста. Ведь раньше я даже не впала в истерику, когда мой отец в реанимации оказался, а когда он умер, я все время молчала и даже молча стояла на кладбище, не уронив ни слезинки. Хотя что творилось у меня внутри, не передать. Недаром же я профессиональной актрисой стала. Значит, еще тогда я умела играть и перевоплощаться. Я в этой жизни училась только одному: быть сильной. Я научилась выдерживать самое плохое и выглядеть в глазах окружающих меня людей бездушною стервою, которую ничем не проймешь, даже смертью близкого человека.
– Ань, ты что села-то? Тебе плохо?
– Не знаю, что-то мутит меня. Больно много времени мы на кладбище проводим. Словно могильщики.
– А мы и есть могильщики. Одного закопаем, другого раскопаем, и наоборот.
Дед засмеялся, но так как юмор был черным, то он естественно не вызывал у меня ответной реакции.
– Анюта, ты лучше в машине посиди. Что ж ты на землю-то уселась?
– Я не на земле сижу, а на корточках.
– Но ведь неудобно же.
– Мне не до удобств сейчас. Тебе много еще?
– Немного. Я уже сам уработался. Ежели бы кладбище было действующее, я бы сюда могильщиком устроился. Рука уже набита. А может, она бы еще больше была набита, если бы мне за это платили. Какая-никакая, а прибавка к пенсии. Хотя на черта мне эта прибавка нужна, магазина-то все равно нет. Вот если бы мне водочкой платили, тогда другой разговор.
– Ань, ты что села-то? Тебе плохо?
– Не знаю, что-то мутит меня. Больно много времени мы на кладбище проводим. Словно могильщики.
– А мы и есть могильщики. Одного закопаем, другого раскопаем, и наоборот.
Дед засмеялся, но так как юмор был черным, то он естественно не вызывал у меня ответной реакции.
– Анюта, ты лучше в машине посиди. Что ж ты на землю-то уселась?
– Я не на земле сижу, а на корточках.
– Но ведь неудобно же.
– Мне не до удобств сейчас. Тебе много еще?
– Немного. Я уже сам уработался. Ежели бы кладбище было действующее, я бы сюда могильщиком устроился. Рука уже набита. А может, она бы еще больше была набита, если бы мне за это платили. Какая-никакая, а прибавка к пенсии. Хотя на черта мне эта прибавка нужна, магазина-то все равно нет. Вот если бы мне водочкой платили, тогда другой разговор.
Я подняла голову и заинтересованно посмотрела на деда.
– Дед, а ты не боишься пить-то столько? У тебя уже организм весь заспиртован.
– Вот и хорошо, что заспиртован.
– Да что ж хорошего то?
– А то, что я уже простудой черт знает сколько времени не болею.
Встав с земли, я слегка отряхнулась и пошла в ту сторону, где стояла машина.
– Дед, я тебя в машине подожду. Только давай быстрее, ладно?
– Что ты меня все торопишь?! Я же не робот, а пожилой человек. Лучше бы лопату взяла да подсобила,– не на шутку разозлился изрядно уставший дед.– Привыкла в своем банке деньги считать…
– Дед, я с лопатой никогда не дружила. Физический труд меня никогда не привлекал, а только интеллектуальный. Это ты у нас человек деревенский. Как-никак на земле вырос. Вот тебя и должно тянуть к земле. Тебе на огороде не привыкать работать.
– На огороде не привыкать, а на кладбище привыкнуть надо.
– Давай, я жду,– я махнула рукой и направилась к своей машине, которая стояла в самом начале кладбища.
Как только я к ней подошла, то сразу обратила внимание, что у нее спущено заднее колесо.
– Вот черт! Надо же, а резина совсем новая.
Признаться честно, я еще никогда не меняла колеса, но теоретически знала, как это делается. В моем багажнике имелась не только запаска, но и домкрат. Достав все необходимое из багажника, я почесала затылок и решила, что у меня есть время это попробовать. Сев на корточки, я схватила домкрат и стала судорожно соображать, как им орудовать.
Если я знаю, как это делается, значит, я смогу это сделать, подумала я. Вдруг за моей спиной заскрипели тормоза. Я обернулась и увидела, что рядом со мной остановилась видавшая виды японская легковушка. Стараясь сохранить самообладание, я стала снимать колесо, не обращая внимание на дрожь в руках. Из машины лихо выскочили два коротко стриженных молодца и кинулись прямо ко мне. Подсознательно я сразу почуяла недоброе, но по-прежнему не поднимала головы, изо всех сил демонстрируя, что я очень занята делом.
– Здорово, красавица! – ехидно поздоровался один из них и бесцеремонно сел рядом на корточки.
– Здравствуйте,– вежливо ответила ему я, и сняв приспущенное колесо, положила его на землю.
– Тебе помочь?
– Спасибо, я сама.
– Смотри, не женское это дело Я уже давно не разделяю дела на женские и мужские. Я привыкла все делать сама.
– У тебя что, мужика что ли нет? – словно лошадь заржал незнакомец и дружелюбно хлопнул меня по плечу своей пятерней.
– У меня его слишком долго не было.
– А щас?
– Сейчас вроде бы появился. Я еще сама пока точно не знаю.
– Это как?! – незнакомец захлопал глазами и посмотрел на меня подозрительным взглядом.
Я достала запаску и принялась ставить ее на место спущенного колеса.
– А кто его разберет, этого мужика. Сегодня он есть, завтра его нет…
– Тебе, подруга, в натуре, какие-то мужики левые доставались, наверное…
– Может быть. Правые пока не встречались.
– Ну, ты, подруга, даешь. Витюха, ты слышишь, чо она говорит. Витюха, она по-моему к мужикам хреново относится. Как этих баб-то называют, которые мужиков на дух не переваривают?! Феминистками. Точно, феминистками… Феминистка, наверное.
Парень вновь хлопнул меня все той же здоровой пятерней по плечу и уж чересчур язвительно спросил:
– Ты случайно не феминистка?!
– Пока нет.
– А что, скоро будешь?
– Не знаю. Может, и буду. Я никогда ничего не планирую.
Второй парень оказался более суров, чем первый, и менее разговорчив. Не говоря ни слова, он взял меня за шкирку и заставил оторваться от домкрата, а точнее, он заставил меня встать. Я так растерялась, что даже не успела испугаться. Встав в полный рост, я резко убрала от себя чужие руки и вдохнула как можно больше воздуха.
– Вы что?!
– А ты чо? – процедил сквозь зубы молчаливый.
– Я тут себе спокойно сижу, колесо ставлю, а вы мне мешаете…
– А чо это ты на кладбище колесо ставишь? – молчаливый Витюха так сощурил свои недобрые глаза, что по моему телу пробежал колючий холодок.
– А какая разница, где колесо ставить? Где оно спускается, там я его и ставлю.
– А какого лешего оно у тебя на кладбище спустилось?
– Не знаю. Спустилось и все. Я-то тут при чем? Оно могло в любом месте спуститься. Это от меня не зависит.
Парень по имени Витюха, видимо, очень сильно разозлился и уже в который раз хорошенько меня тряхнул.
– Ты, овца, чо из себя корчишь?! Ты чо, вопроса не поняла?! Ты чо на кладбище делала?!
– Я на кладбище ничего не делала,– растерялась я еще больше.– Я просто мимо проезжала, и у меня колесо спустило. Вы же меня не среди могил увидели, а у входа на кладбище. И вообще, вы кто такие? И на каком основании вы так со мной разговариваете?!
Самый лучший метод защиты – это нападение, отметила я про себя и постаралась побороть в себе страх.
– А ты кто такая?
– У меня здесь дача. Я сюда часто приезжаю, а лично вас я тут вижу в первый раз.
– У нас тут тоже дача.
– А это не вы случайно у бабки Матрены остановились?
– Мы.
– Понятно. Я не говорю, что мне очень приятно с вами познакомиться, но теперь будем знакомы.
– Витюха, а девка-то борзая,– произнес тот, который был посмелее.– Наглая девка-то. Наверное, ее жизни никто не учил. Может, поучим?
– Это вас никто не учил, как со старшими разговаривать. Просто кошмар, какая у нас молодежь пошла невоспитанная.
– Это ты-то старшая что ли?
– Старшая, а что, не похожа?!
– Не придуривайся, малолетка хренова.
Я судорожно захлопала глазами и чуть было не взорвалась от охватившего меня возмущения. Еще никто и никогда не называл меня малолеткой, тем более сейчас, когда от моей бурной молодости остались одни ностальгические воспоминания.
– Это я-то малолетка?!
– Ты!
– Я?!
– Ты. Витюха, а она на одну артистку похожа.
– Какую еще артистку?
– Да щас самую популярную. Помнишь? Я ее фамилию забыл.
– Я не помню, когда в последний раз телек смотрел.
– Да ты должен ее знать. Она часто играет.
– Я же тебе говорю, что телек вообще не смотрю.
– Есть у нее что-то от той артистки. По этой артистке мой батя сохнет. Накупил с нею кассет и от телевизора за уши не оттащишь. Матушка ему объясняет, что артистки те же самые проститутки, а он и слушать не хочет. Бутылку прикупит и к телеку. Матушка сказала, чтобы он к ней шлепал, если он как лох последний голову потерял. Только та покрасивее и поярче. Эта захезанная какая-то, словно из подвала вылезла.
Парень усмехнулся и обратился ко мне.
– Подруга, тебе кто-нибудь говорил, что ты на одну артистку похожа?
– Нет.
– Это значит я тебе это первый говорю?
– Первый.
– Тогда танцуй от счастья. Я тебя лахудру с такой теткой сравниваю – это ж какая честь! Видишь, какой я ни есть, а комплименты женщинам делать умею.
– Хорошенькие комплементы,– раскраснелась я от злости.– Кто дал тебе право называть меня лахудрой?! Что думаешь, одинокую женщину встретил на кладбище и можешь ее оскорблять?! Что думаешь, за меня заступиться некому?!
– Мне никто никаких прав никогда не давал. Они у меня и так всегда были,– процедил сквозь зубы разозленный парень и посмотрела на меня так, как смотрят на заклятого врага.
Справедливо рассудив, что наши споры могут продолжаться целую вечность, я приняла решение как можно быстрее закрутить колесо и унести подальше ноги. Показав, что разговор окончен, я села на корточки и с демонстративной яростью принялась крутить это злосчастное колесо. Моя наглость не осталась незамеченной. Молчаливый парень по имени Витюха уже во второй раз схватил меня за шкирку и поставил на ноги.
– Ты чо отворачиваешься, когда с тобой люди разговариваю!?! Я чо по твоему перед тобой стоять должен, а ты передо мной сидеть?!
– У меня времени в обрез. Я, по-моему, все сказала и попрошу не трогать меня своими руками.
– А мне насрать, что у тебя времени в обрез. Мне вообще на все на свете насрать.
– Господи, сколько же в тебе говна,– ядовито заметила я и хотела было опять заняться колесом, но парень по имени Витюха буквально рассвирепел и взял меня за подбородок.