Степан Кайманов
Фантом
(The darkest hour)
Производство компаний «Базелевс» и Jacobson Company (Россия-США), 2011.
Режиссер Крис Горак.
В ролях: Эмиль Хирш, Оливия Тирлби, Дато Бахтадзе, Гоша Куценко, Артур Смольянинов и др.
1 ч. 89 мин.
Полудохлый американский проект — историю о нападении инопланетян на Москву — очень вовремя подхватила и реализовала студия Тимура Бекмамбетова «Базилевс». Ну а кому же еще, как не «нашему человеку в Голливуде», снимать большой рекламный ролик о Москве и русском характере? Чтобы клюква была, но в меру. Чтобы русские были немножко бандитами (куда ж без этого клише), но и отважными бойцами. Чтобы экономно освоить небольшой тридцатимиллионный бюджет. Чтобы ожидаемые недоборы в американском прокате с лихвой компенсировались прокатом российским.
Пятеро молодых американцев, трое парней и две девушки, с разными целями приехавшие в Москву, становятся свидетелями нападения на город (а потом выясняется — и на всю планету) неких почти невидимых энергетических субстанций, прикрытых защитным полем. Они пожирают горожан, затем начинают плазмой сверлить в земле дырки, чтобы поедать полезные ископаемые. Несколько дней пятерка американцев отсиживается в подвале ресторана, а когда наконец решается выйти, то обнаруживает абсолютно пустой мегаполис. Куда ж податься американцу в уничтоженном городе? Конечно, в американское посольство!
Далее начинается квест. С очень красивыми, почти открыточными видами столицы наземной и подземной. Обнаруживаются и выжившие — девочка-подросток, странноватый изобретатель, несколько комбатантов во главе с неизменным Гошей Куценко, чей лексикон состоит из патриотических фраз времен Отечественной войны: враг не пройдет, здесь наш дом, за нами Москва!.. Теряя людей, группа прорывается к вошедшей в Москву-реку атомной подлодке (!), дабы начать настоящую борьбу с пришельцами.
Можно лишь посочувствовать съемочной группе: фильм снимался на улицах Москвы в то самое ужасное лето 2010 года, когда плавились асфальт и москвичи.
Тимофей Озеров
Проза
Филип Бревер
Сторожевые пчелы
Иллюстрация Владимира ОВЧИННИКОВАПробравшись через заросли пурпурного вьюнка на брусчатке старого тротуара, Дэвид подошел к краю канавы. Потом встал на колени и присмотрелся к одуванчикам и клеверу: да, кружившие над ними пчелы имели характерные для сторожевых оранжево-черные полоски.
Оторвавшись от цветов, он окинул взглядом ферму. Краска на доме и сарае свежестью не отличалась, но и не облупилась. Сад большой. На полях растут пищевые культуры, не только биотопливные. Дэвид прошагал километров двенадцать от города и отверг все повстречавшиеся ранее фермы, однако эта выглядела многообещающе.
Даже по прошествии четырех лет он все еще дивился, как же ладится жизнь в Иллинойсе. В Мичигане от города до его семейного сада чужак ни за что бы не добрался. Если не угодит в лапы бандитам, то его остановят на блокпостах. А там, если повезет, оприходуют всю имеющуюся наличность да развернут назад. Если же повезет чуть меньше, то оприходуют покруче, а тело бросят в чей-нибудь метановый реактор. Дэвид был уже в двух шагах от подъездной дорожки, когда его заметила одна из пчел. Она подлетела, Коснулась его кожи и тут же зажужжала по-другому, давая понять: ей известно, что он чужак. И пока он шел по дорожке, так действовала каждая пчела, подлетавшая к нему. И каждый раз Дэвид вздрагивал.
Возле сарая двое мужчин возились со старым распылителем. На них были кепки с рекламой гибридных семян и гибридных тракторов, на вид — отец и сын (неудивительно, принимая во внимание сторожевых пчел).
Отец взглянул на приближающегося Дэвида, а затем снова занялся распылителем.
— Думаю, только этот уплотнитель бракованный, партия-то неплохая. Остальные вроде нормальные.
Тот, что помоложе, кивнул:
— Я заменю его.
— Но все-таки хорошо, что ты заметил. Из-за одной плохой прокладки можно потерять кучу аммиака.
— Спасибо, па.
Мужчина постарше вытер руки о джинсы, обошел распылитель и обратился к Дэвиду:
— Что продаешь, сынок?
— Ищу работу, — ответил Дэвид.
— Мы не можем нанять тебя, — сказал фермер. — Из-за пчел. Налетчики пошаливают, пчелки погубят тебя вместе с ними.
— Последнее время грабители особо не досаждают, — возразил Дэвид. — Не так, как три-четыре года назад, когда я поступил в университет. И я не ищу постоянную работу. Словом, я бы рискнул.
— Студент?
— Только закончил.
— Степень?
— По агрономии, — ответил Дэвид, что было близко к правде.
— Почему же ты согласен рабочим?
Дэвид принялся выкладывать заранее приготовленную историю:
— У моих родителей персиковый сад в Мичигане. Завелись какие-то выносливые точильщики, так что нужно расплачиваться за новый чудо-инсектицид. — Это тоже не грешило против истины, хотя и не было ответом на вопрос фермера.
— И ты хочешь заработать на билет на поезд до Мичигана? Вряд ли я сумею тебе помочь…
— О нет, сэр. Мне надо лишь проживание да питание. И чуть сверху. А доплату необязательно деньгами. Можно старым велосипедом, который я подлатаю. До дома менее четырехсот километров. Как-нибудь доберусь.
— У нас есть старый велосипед, — признал фермер, совершенно не озаботившись опасностью поездки. Он протянул руку: — Меня зовут Эзикиел Уэр. Готов нанять тебя, коли ты уверен, что хочешь рискнуть с пчелами.
Дэвид улыбнулся:
— Уверен.
Когда миссис Уэр позвала мужчин обедать, Дэвиду открылось, что у Эзикиела есть и дочь.
Днем он помогал Захарии перегонять скот на новое пастбище, а потом гнать кур туда, где коровы паслись три дня. Коровы отнеслись к новому месту с равнодушием, зато куры с воодушевлением набросились на сопревшие коровьи лепешки.
Ее звали Найоми. На ней было простое платье поселенцев, однако голова не покрыта, и ее каштановые кудри свободно рассыпались по плечам. В университете девушки так не одевались, но и для сельского Иллинойса наряд ее был очаровательно нетрадиционен.
Пятно муки у нее на скуле наводило на мысль, что она трудилась на кухне, однако первое, что девушка сказала при появлении отца:
— Па, я тут обнаружила странное расхождение во фьючерсных ценах на этиловый спирт между долларами и евро. Я не знаю, к чему это, и поэтому снизила наши риски по обеим валютам.
— Оставила достаточно, чтобы застраховать нашу ожидаемую продукцию?
— Ну конечно, папа. — Она взглянула на брата и закатила глаза.
Дэвиду очень хотелось послушать еще — о рынке этилового спирта, стратегии страхования на ферме, о самой Найоми, но все устремились к обеденному столу.
— Мы не производим много спирта, — стал объяснять Дэвиду Эзикиел, когда все расселись. — Только то, что нужно для фермы. Но не люблю, когда его не хватает и нужно закупать на рынке. Лучше завысить, чем недооценить.
Эзикиел склонил голову и пустился в долгую молитву, однако Дэвид ничего не слышал: все его внимание сосредоточилось на пятне муки на лице Найоми. Все же он умудрился вовремя опустить взгляд, произнести «аминь» и вместе со всеми поднять глаза.
— Дэйв, ты должен стирать пыль с солнечных панелей каждый день.
— Прости, Захария, — ответил Дэвид и направился чистить панель, питающую насос, который подавал воду от рыбоводного пруда к растениям. Захария отмахнулся от извинений:
— Папа нахвалиться не может, что ты пошел и проверил уровень азота в воде. Сказал, вот, мол, для чего нужна степень по агрономии.
— Рад, что он доволен.
— Еще бы, ты ведь обнаружил, что система может обеспечивать в полтора раза больше растений! Ладно, пошли: хочу огородить несколько деревьев — до корней добрались свиньи.
— Я надеялся, — начал Дэвид минуту спустя, — что ты покажешь, как работать с пчелами.
— Конечно, если хочешь. Отец думал, ты будешь стараться держаться от них подальше.
— Нет, — ответил Дэвид, замерев при виде пчелы перед собой и содрогнувшись от нараставшего гудения ее крылышек. Когда пчела убралась восвояси, он добавил: — Я с удовольствием поучусь.
— Дэвид, — обратилась к нему Найоми, — ты что-нибудь знаешь об анаэробных бактериях?
До сих пор Дэвид видел Найоми разве что за обеденным столом, а сейчас она появилась там, где они с Захарией кололи упавшее дерево на дрова.
— Ты имеешь в виду ботулизм и гангрену? — спросил Дэвид, обрадованный возможностью поговорить с ней, пускай даже на тему не из приятных.
Найоми улыбнулась.
— Для производства метана.
— А, — Дэвид пожал плечами, сожалея, что она не спросила о чем-нибудь другом, в чем он был более сведущ. — У нас на ферме был реактор, но я знаю только азы.
Найоми явно огорчилась:
. — Я надеялась, что ты изучал реакторы. Производительность нашего упала наполовину, и я пытаюсь выяснить почему.
— Наполовину, но не до нуля? — задумался на секунду Дэвид. — Вы используете искусственные метаногены? — Найоми кивнула, и он продолжил: — Может, они все перемерли, и сейчас активны только естественные анаэробные бактерии. Из-за этого производительность и снизилась.
— Как это узнать? — спросила Найоми. — И как починить?
— Починить легко. Просто поставь на какое-то время реактор на перегрев, чтобы понизить количество естественных бактерий, а потом засей искусственными по новой. Но если причина не в этом, то ремонт окажется дорогим. Уверен, у производителя есть какая-нибудь проверка.
Захария перевел взгляд с сестры на Дэвида, потом снова на нее и сказал:
— А ты вроде разбираешься… Отец велел мне проверить датчики охранной сигнализации по периметру, так что займусь ими.
Найоми кивком отпустила его, повернулась к Дэвиду и взмахом руки повела к реактору.
— Ну, и в чем еще может быть причина?
— Плохое сырье, — предположил он. — Утечка в реакторе, и поэтому попадает кислород.
— Благодарим Тебя, Господи, — начал Эзикиел, — за щедрую землю и все, что произрастает на ней.
Дэвид сидел, склонив голову и молитвенно сложив руки. Он взглянул на картинку в рамке над столом. Размером с афишу, напечатанная в ярких красках, она изображала светлокожего Иисуса с двумя воздетыми пальцами. На его груди сверкал рубин в форме сердца.
— Благодарим Тебя за наставление во всех делах. Три года назад мы не купили тепловую деполимеризационную установку, и это уберегло нас от множества забот, которые сейчас испытывают Пауэллы. Благословен будь мистер Перкинс, давший нам сей мудрый совет… Передачи на красном тракторе вот-вот износятся, но если будет на то Твоя воля, то они продержатся до конца сбора урожая… Благодарим Тебя за то, что направил к нам Дэвида, чья усердная работа послужила нам большой подмогой. Благодарим Тебя, что мы вместе и здоровы. Благодарим Тебя за эту пишу. Аминь.
Все за столом эхом повторили последнее слово, и в обе стороны по кругу пошли блюда с лепешками, картофелем, фасолью, ветчиной, капустой и шпинатом.
Когда все наполнили свои тарелки, Эзикиел сказал:
— Дэйв, Захария говорит, ты хочешь научиться пчеловодству.
— Да, сэр, я бы не против.
— Зачем?
— Пчелы очень важны для сада.
— Правильно. Твоя семья выращивает персики, не так ли?
— Да, сэр.
— Тогда у вас уже должны быть пчелы.
— Медоносные пчелы никогда не возвращались. Много своих земель мы отвели под непродовольственные цветущие растения, чтобы весь год поддерживать популяцию диких пчел.
Найоми повернулась к Дэвиду.
— Я читала, что вам в определенный срок приходится выкашивать цветы, чтобы пчелы переключались на цветки персика.
Все ее внимание было обращено на него.
— Именно так, — выдавил он, — но нельзя выкашивать всю площадь. И вдобавок только определенные участки, иначе пчелы опылят соседский урожай, а не твой.
— Если так трудно следить за дикими пчелами, то почему не обзавестись оранжево-черными?
Отвечая, Дэвид тщательно подбирал слова:
— В Иллинойсе рой можно приобрести на курсах при университете. В Мичигане же компании торгуют только роями с неразмножающимися матками. Они прекрасно опыляют и производят мед, но каждые несколько лет, когда матка умирает, приходится покупать новый рой. Никто из наших не может себе этого позволить. — Он откинулся на стуле довольный, что ему удалось сосредоточить внимание на опылении и меде и при этом не упомянуть защиту от грабителей, которую не обеспечивают рои торговых компаний.
— Достаточно, чтобы ожесточить человека, — изрек Эзикиел.
Дэвид смог выдавить улыбку, отстранившись от воспоминаний о слишком многих похоронах слишком многих отцов, дядей и братьев его друзей.
— Я не виню в этом Иллинойс. Или университет. Иначе я не смог бы провести здесь четыре года.
— Если бы вам грозил красный клещ, — объявил Дэвид, оглядывая усыпанную цветками ветку яблони, — то он бы уже появился.
Как ни старался он избегать небольшого сада Уэров, Эзикиел специально попросил его помочь Найоми проверить наличие вредителей.
— Значит, мы в безопасности? — спросила она.
— Как будто да, — подтвердил он.
Найоми подошла ближе и положила руку ему на грудь:
— Что-нибудь не так?
Ему хотелось объяснить ей, каково это — смотреть, как оранжево-черные методично опыляют по очереди каждый цветок, но это было слишком сложно. Знает ли она, что ветви яблонь столь пышно усеяны цветками, потому что они эволюционировали из-за пчел, опыляющих совершенно беспорядочно? И что медоносные пчелы опыляют столь методично, что деревья приходится специально подрезать, дабы они не сломались под весом собственных плодов? И садам, подрезанным таким образом, неизменно наносится ущерб, когда им приходится довольствоваться дикими пчелами?
Но прикосновение к нему смешало все его мысли.
— Сад, — наконец ответил он, — напоминает мне о доме.
— Ах, — только и сказала Найоми.
— Видишь эти вытянутые ячейки? — спросил Захария, указывая на соты. — В них рабочие пчелы выращивают новых маток. А поскольку первая появившаяся убивает остальных, то прирост составляет всего лишь одну особь.
— Как и у медоносных пчел, — заметил Дэвид.
Захария кивнул, однако вид у него был растерянный. Через какое-то время он сказал:
— Вообще-то я удивлен, что папа позволил тебе это увидеть.
— Вот как?
— Были попытки украсть сторожевых пчел, когда они еще только появились. Не слышал, чтобы кому-то это удалось, но ульев было разорено предостаточно. И даже когда несколько воров были убиты пчелами, все равно пытались красть. Так что фермеры стали очень осторожно делиться даже простейшей информацией.
— Наверное, это оправдано, — отозвался Дэвид, всем своим тоном давая понять, что склоняется к обратному.
— Не, отец прав, — заявил Захария. — Секретничать об основах пчеловодства бессмысленно. Все это известно еще со времен Древнего Египта.
— Что, правда? — едва не рассмеялся Дэвид. Ему только сейчас пришло в голову: за все те часы, что он провел за изучением работ ученых, выведших сторожевых пчел, он так и не удосужился ознакомиться с ранней историей пчеловодства.
— Люди разводят пчел по меньшей мере четыре тысячелетия.
— Вот все это я и стараюсь узнать, — заверил Дэвид Захарию. — А механизмы идентификации угрозы сторожевых пчел мне знать незачем.
Тот нахмурился и ничего не ответил.
Осознав, что возбудил у Захарии подозрения, Дэвид стал соображать, как бы сменить тему. Не в состоянии придумать что-либо получше, он задрал штанину защитного костюма, оголив чуть более сантиметра лодыжки. Немедленно появилась пчела, и Дэвид тут же повернул стопу так, чтобы зажать насекомое под верхней частью ботинка.
— Ах ты сука!
— Что?!
— Пчелиное жало, — ответил Дэвид, пятясь от улья. — Лодыжка.
— Дай-ка взгляну.
Захария опустился на колени и осмотрел указанное Дэвидом место:
— Угу. Вижу жало.
— Ну так выдерни его! Охренеть как больно!
— Его нельзя выдергивать. Так выдавится еще больше яда. Его нужно выскабливать, вот так.
— Черт!
— Вот оно! Тебе надо в дом. В яде содержатся сигнальные белки, которые приманивают других пчел. Укушенный должен держаться подальше от ульев двадцать четыре часа.
Направляясь к дому, Дэвид мысленно проклинал себя. Он-то надеялся умерить подозрения, выставив себя невеждой, однако замысел явно обернулся против него.
Ему не требовалось выспрашивать о механизмах идентификации угрозы. Он и так о них знал.
Затянутая сеткой веранда служила защитой от пчел. Наличие подобного места, разумеется, являлось непреложной мерой безопасности. Миссис Уэр принесла ему обед, а попозже подушку и пару одеял.
— Шезлонг — не бог весть какая постель, но на одну ночь сойдет, как считаешь?
Дэвид уверил ее, что все прекрасно, однако не мог сомкнуть глаз даже через час после того, как все поднялись наверх и дом погрузился в темноту и тишину.
Поэтому он не спал, когда пришла Найоми.
Ночная рубашка на ней была до самых пят и с высоким воротником, но ткань такая тонкая, что ее просвечивал даже лунный свет, являя Дэвиду все изгибы тела девушки.
Она подошла к изножью кровати и откинула одеяло с его ступни. Потом опустилась на колени, отклонив голову, чтобы луна осветила ужаленное место. Она склонилась и поцеловала ранку, надолго прильнув к ней губами. А потом, положив ногу на шезлонг, встала над ним и снова наклонилась, на этот раз, чтобы поцеловать его в губы.