— Сэр, меня сильно беспокоят подлые слухи о моих кузенах в Тауэре.
Ричард недовольно скривился:
— Ты не должна обращать внимание на злокозненные разговоры.
— Значит, мои кузены живы?
— А что, по-твоему, с ними может случиться? — Он говорил резким, настороженным тоном.
Королева Анна, сидевшая у камина, в котором потрескивали дрова, оторвалась от шитья, посмотрела на падчерицу и едва заметно отрицательно покачала головой.
— Ничего, сэр, — быстро ответила Кейт.
Отец нахмурился и больше не сказал ни слова.
На следующее утро, когда месса уже закончилась, Кейт осталась стоять на коленях в пустой часовне — она пыталась во всем разобраться. Но для нее все это было слишком тяжело, и девушка поймала себя на том, что плачет. В таком виде ее и нашел Джон Рассел, лорд-канцлер и епископ Линкольна, который вошел в часовню несколько минут спустя.
— Что случилось, мое дорогое дитя? — спросил он своим мягким мелодичным голосом.
Кейт подняла заплаканное лицо, ясно отражавшее, что творилось у нее на душе. Она испытала облегчение, увидев рядом епископа Рассела, не раз бывшего гостем за столом ее отца. Девушка знала Рассела как человека необычайно достойного — умного, справедливого и сострадательного. Вид его сильного, безмятежного лица успокоил ее.
Кейт встала, отерла слезы.
— Я оскорбила своего отца короля. — Она шмыгнула носом. — Но я ни за что в жизни не хотела бы сделать ему больно.
— Я уверен, что такая молодая леди, как вы, не могла совершить ничего столь ужасного, — добрым голосом произнес епископ. — Вы не хотите рассказать мне об этом?
Кейт поняла, что ей как раз этого и хочется, причем очень сильно. Бедняжке требовалось утешение — ведь ее много недель грызли эти страшные вопросы, а разговор с Пьетро только усилил ее терзания. Девушку буквально разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, ей были невыносимы эти ужасные разговоры об отце, а с другой — она мучилась мыслью о том, что в них, возможно, есть зерно истины. Каждый раз, когда Кейт пыталась поговорить с Джоном о своих страхах, он неизменно предлагал ей какое-нибудь утешительное объяснение, но она подозревала, что возлюбленный, будучи ярым сторонником ее отца, попросту лукавит. И еще она чувствовала себя виноватой перед отцом за эти страшные сомнения, которые ей никак не удавалось погасить.
Епископ Рассел был опытным политиком, хорошо знакомым с внутренними пружинами королевского двора, Тайного совета и парламента. К тому же он был честным человеком, прекрасно осведомленным во всех делах. Если уж кто и знал правду, то это он.
Кейт опустилась на королевскую скамью, а его преосвященство удобно устроился рядом с ней.
— Ну вот, — сказал он, — здесь нас никто не слышит, так что можете говорить свободно. И пожалуйста, не думайте, что какие-то ваши слова могут шокировать меня: я на своей службе чего только не слышал — в жизни всякое случается. Так что этот разговор останется между нами. — Он замолчал в ожидании, созерцая свое епископское кольцо.
— В последние недели ходят страшные слухи, — начала Кейт, но запнулась. Даже теперь она не могла себя заставить произнести эти слова. — Моего отца обвиняют в том, что он якобы убил племянников. — Ну вот, теперь она произнесла это.
Епископ помолчал несколько мгновений. Он явно призадумался. Кейт в тревоге затаила дыхание.
— Король действительно питал честолюбивые замыслы, на этот счет нет никаких сомнений, — сказал он наконец. — Ваш батюшка хотел получить корону, хотя я не могу сказать, когда эта мысль впервые пришла ему в голову. И он устранял всех, кто стоял на его пути. Я знаю наверняка, что лорд Гастингс не участвовал ни в каком заговоре против него. Так что да, он проявлял определенный… прагматизм… назовем это так. Разумеется, ваш отец вполне мог искренне верить, что такой заговор существовал. Но, так или иначе, была пролита невинная кровь.
— Невинная кровь? — прошептала Кейт.
— Я имел в виду лорда Гастингса… а еще Риверса и Грея, — ответил епископ, а потом погрузился в молчание.
— А принцы? — Она едва могла говорить.
— Когда герцога Йорка изъяли из убежища, его мать была уверена, что Глостер не желает племяннику никакого вреда, — отозвался епископ. — Получив эту гарантию, она отпустила мальчика. Но после этого герцог уже не скрывал своих планов. Стало ясно, что он нацелился на корону. Дорогое дитя, вы должны простить меня за прямоту, но я говорю вам правду. Не считайте, что я предаю моего короля. «Не судите, да не судимы будете», — учит нас Христос. Я верно служу его величеству и не желаю ему зла.
— Я это знаю, святой отец, — заверила его Кейт.
— Иногда в государственных делах цель оправдывает средства, — сказал епископ.
— А мой покойный дядя король Эдуард… Он действительно был женат на леди Элеонор Батлер? — отважилась спросить Кейт.
Епископ Рассел вздохнул:
— Нет, дочь моя, это была выдумка епископа Стиллингтона, и герцог решил поверить в нее. Это давало ему необходимый предлог, чтобы претендовать на трон.
— Значит, принцы имеют полное право на корону?
— Некоторые именно так и считают.
А еще люди считают, что ее отец узурпировал трон и не имеет права называться королем, поняла Кейт. Однако он наверняка искренне верил в то, что епископ Стиллингтон сказал правду.
— Но мой отец — законный король? — поинтересовалась Кейт.
— Безусловно. Он был признан таковым лордами королевства во время коронации, а парламент издал акт Titulus Regius,[58] подтверждающий его титул.
Это звучало утешительно. Но ей хотелось большего.
— Говорят, что принцев убили еще до коронации, — проговорила она.
— Это неправда, — возразил епископ. — В то время они под особой охраной жили в Тауэре. И я точно знаю, что они все еще находились там, когда в Йорке нарекали принца Уэльского.
Это опровергало намеки и подозрения брата Доминика.
— Но что случилось с ними после наречения принца Уэльского? — не отступала девушка.
Взгляд епископа остановился на большом, украшенном драгоценными камнями Распятии на алтаре.
— Этого я вам сказать не могу, — ответил он. — Полагаю, что они все еще находятся в Тауэре. Клянусь вам, я не слышал ничего иного. — С этими словами епископ встал — как показалось Кейт, несколько резко. — Надеюсь, что немного утешил вас, дочь моя. А теперь я должен вас покинуть. Мне нужно быть в палате Совета. — Перед тем как уйти, он благословил ее.
Возвращаясь в свою комнату в покоях королевы, Кейт обдумывала слова епископа. Его рассказ явно расходился с тем, что писал Доминик Манчини, и уже одно это ставило под сомнение достоверность информации монаха. Будучи уверена теперь в злокозненности окружающих, Кейт сказала себе, что впредь никогда не станет сомневаться в своем отце. Какими бы средствами тот ни пользовался, чтобы получить корону, он наверняка верил, что действует в рамках закона. И принцы все еще живы и находятся в Тауэре — так считал сам епископ Рассел.
И только позднее, когда она без сна лежала в постели и невидящим взглядом смотрела на отблески огня на стенах, Кейт вдруг с ужасом поняла, что на самом деле мог означать ответ епископа на ее вопрос о том, что случилось с принцами после наречения принца Уэльского. «Этого я вам сказать не могу». Что Рассел имел в виду? Не может, потому что не знает… Или потому, что безопаснее не отвечать? И тут еще одна страшная мысль посетила ее: если принцев убили в Тауэре, то они, а вернее их тела, по-прежнему находятся там, и конечно, епископ Рассел не мог слышать ничего иного.
А Джон тем временем пытался сломить своего отца, настоятельно требуя, чтобы тот позволил ему жениться на Кейт.
— Старик обещал подумать об этом — вот и все, чего мне удалось от него добиться, — бушевал Джон, когда они встретились на следующий день. — Проклятие! Ну почему это старики забывают о том, что такое быть молодым и влюбленным? Они считают, что могут устраивать наши браки, исходя из собственных соображений целесообразности, а сами при этом и понятия не имеют, что чувствуют люди, когда сходят с ума от любви! Я, например, целыми днями напролет только и думаю что о тебе, милая Кейт! — Он подхватил девушку и закружил в своих объятиях; ее зеленые юбки и длинные волосы разметались во все стороны.
— Джон! Осторожно! Нас могут увидеть! — Кейт беспокойным взглядом обшарила пустой в этот морозный день сад.
Линкольн отпустил ее и, когда она направилась к берегу реки, пошел следом. Стоял унылый февральский день, и внизу под ними несла свои темные, мрачные воды Темза. Пейзаж был под стать настроению девушки. Она чувствовала себя такой несчастной после разговоров с Пьетро и епископом Расселом.
— Да что с тобой такое творится в последнее время, душа моя? — спросил Джон, взволнованно глядя на нее. — Скажи мне честно: может, я тебе надоел?
— Господи, нет, конечно! — воскликнула Кейт, потрясенная тем, что ему в голову могут приходить такие мысли. Она была так поглощена собой, что даже не заметила его тревоги. — Я люблю тебя, Джон! И всегда буду любить. Я хочу, чтобы ты стал моим мужем. Нет, даже не думай, вовсе не ты причина моего мрачного настроения. Наоборот, только ты один и способен меня развеселить и утешить.
— Значит, сегодня у меня это плохо получается. — Он горько улыбнулся.
— По правде говоря, я не знаю, что мне может помочь, — призналась Кейт.
— Скажи мне, что тебя тревожит, а то я от беспокойства с ума сойду, — попросил он.
— Мой отец… эти страшные слухи о принцах. — Кейт беспомощно покачала головой.
— Опять ты за свое! — вздохнул Джон. — Забудь. Ты гоняешься за призраками, которых нет. Принцы находятся в Тауэре, живые и здоровые.
— Ты это точно знаешь?
— Я в этом уверен. А сегодня пришла хорошая новость: королева и ее дочери согласились покинуть убежище. Король поклялся защищать наших кузин и заботиться о них. Согласись, что Елизавета вряд ли доверила бы их человеку, который убил ее сыновей. Подумай об этом, любовь моя.
— Но другой ее сын, Грей, был казнен без суда, — возразила Кейт.
— Ты же знаешь, почему так произошло. И Елизавета тоже наверняка все понимает. Между прочим, король пообещал простить ее старшего сына Дорсета, если тот оставит Генриха Тюдора и вернется в Англию. Так что для твоего мрачного настроения нет никаких оснований, милая, клянусь тебе.
Он наклонился и наградил ее долгим поцелуем, его щеки на морозе были жесткими и холодными. Никогда еще Линкольн не целовал ее с такой страстью, у нее аж дыхание перехватило.
— Надеюсь, теперь тебе стало получше, — сказал Джон, лукаво подмигнув Кейт.
Ей и самой тоже так показалось, и она поспешила во дворец, завернувшись в свой плотный плащ. Руки у Кейт посинели от холода. И тут перед ней появился разрумянившийся паж в королевской ливрее.
— Я искал вас повсюду, миледи, — сказал мальчик. — Вас желает видеть король. Он распорядился, чтобы вы немедленно пришли к нему во внутренние покои.
— Да, конечно, — ответила она и, не подозревая ничего плохого, поспешила к отцу.
Катерина
Октябрь 1559 года, Уайтхолл-Палас
Господь, судьба, звезды или фортуна — можно называть это как угодно — не были расположены к нам с Недом. К моему горю, матушка день ото дня чувствовала себя все хуже и хуже, она слегла в постель и больше уже не вставала. Так что все наши надежды на то, что она сумеет уговорить королеву, были жестоко разрушены.
Сегодня я, втиснутая в свое жесткое расшитое парчовое платье с узкой талией, высоким гофрированным воротником и отделанными жемчугом рукавами, вся кипя от негодования, должна прислуживать королеве — ничего не поделаешь, моя очередь. Я чувствую враждебные взгляды, которые исподтишка кидают в мою сторону камер-фрейлины, нескрываемое осуждение госпожи Эстли и холод, исходящий от моей госпожи королевы. У Елизаветы наверняка немало причин злиться на меня, но почему она не выскажет своего неудовольствия прямо или даже не назначит мне наказания?
Несправедливость всего этого мучит меня. Я ничем — абсолютно ничем! — не заслужила подобного обращения.
Злость закипает во мне. И поэтому, когда королева отвешивает мне пощечину за то, что я роняю ее перчатку, я взрываюсь, как пушечное ядро.
— Ваше величество, с вашей стороны это крайне жестоко! — кричу я. — Не моя вина, что другие, совершенно без моего ведома, плетут заговоры, используя мое имя. Но вы вините в этом меня. Это ничем не оправдано, и не подобает так вести себя тому, кто считается источником справедливости!
Не успеваю я произнести эти слова, как уже начинаю жалеть, что не родилась на свет немой. Одного взгляда на удивленное и разъяренное лицо Елизаветы достаточно: я не сомневаюсь, что теперь обречена самое меньшее на заключение в Тауэре. Всего несколькими неудачными словами, вырвавшимися в порыве негодования, я разрушила все надежды стать ее наследницей. Да что там корона — я перечеркнула все надежды на брак, о котором мечтаю больше всего в жизни.
— Что ж, леди Катерина, вы разоблачили себя, — язвительно говорит королева. — Даже если у вас и не было злого умысла, вы все-таки участвовали в этом изменническом заговоре.
— Но, мадам, — молю я, падая на колени, — я только пыталась оправдать себя.
Все фрейлины смотрят на меня с нескрываемым презрением.
— Разве я вас в чем-нибудь обвиняла, чтобы вы вынуждены были оправдываться? — рявкает Елизавета.
— Нет, мадам, но вы никогда не были добры ко мне, и теперь ясно, почему весь двор глумится надо мной: они просто делают это, чтобы доставить вам удовольствие, ибо вы ясно дали понять, что считаете меня виноватой, тогда как на самом деле никакой вины за мной нет. Но я была жестоко оскорблена в особенности еще и потому, что не была названа вашей наследницей, хотя это мое законное право…
— Хватит! — выкрикивает королева. — Убирайся отсюда, дерзкая девчонка, и не показывай здесь своей физиономии, пока я сама тебе не прикажу. Иначе тебя ждет суровое наказание. Пошла вон!
Я поднимаюсь на ноги и, сделав подчеркнуто пренебрежительный реверанс, бросаюсь прочь. И вот я жду… и жду… и жду. Какой будет моя судьба? Сколько законов я нарушила, говоря с королевой таким образом? Можно ли считать мое дерзкое поведение государственной изменой или чем-нибудь в этом роде? Да, мои слова были справедливы, но теперь я жалею, что не снесла эту пощечину молча, а дала волю языку.
Я погубила все. Я нанесла несмываемое оскорбление ее королевскому величеству и понесу за это наказание. Был ли кто-то в этом мире несчастнее меня? Да, конечно был, думаю я, с ужасом вспоминая свою старшую сестру Джейн. Неужели я буду следующей жертвой и повторю ее судьбу?
Когда я в одиночестве — придворные избегают меня — выгуливаю своих собачек, меня находит епископ де Квадра. Но прежде чем он успевает заговорить, я бросаю ему в лицо:
— Господи милостивый, епископ, что за странную историю я слышала — якобы вы намеревались похитить меня?
Этот вопрос приводит испанца в замешательство, но он быстро берет себя в руки.
— Слухи сильно преувеличены, миледи. Вас явно неправильно информировали. Будьте уверены, что Испания не предпримет ничего без вашего согласия.
— Я хочу знать, действительно ли существовал заговор с целью выдать меня замуж за инфанта дона Карлоса? — спрашиваю я прямо.
— Да, такая возможность рассматривалась, — признается де Квадра. — Его величество всегда хотел подыскать для вашей светлости подходящую партию, выдав вас замуж за какого-нибудь влиятельного католического принца. Теперь он пришел к заключению, что более подходящим в этом отношении кандидатом может быть его племянник, эрцгерцог Фердинанд. Видите ли, в чем дело. Дон Карлос со временем станет королем Испании, а потому должен оставаться в своей стране. А ваша светлость — претендентка на корону Англии, а потому вы должны жить здесь. Эрцгерцог же не связан никакими обязательствами, а потому может быть рядом с вами. Его величество помнит, какие осложнения возникли, когда он женился на королеве Марии, и желает избежать подобных затруднений в будущем. — Епископ замолкает на несколько мгновений, а затем продолжает: — Прав ли я, предполагая, что вы несчастливы при дворе и охотно готовы покинуть его? Его величество предоставит вам для этого средства и найдет убежище.
— Я подумаю, — отвечаю я, смягчаясь, но в то же время с тревогой осознавая, что этот разговор может быть признан изменническим. И хотя я польщена перспективой брака со столь высокой особой и ясно понимаю, какие выгоды он мне сулит, сердце мое принадлежит Неду, и только ему.
— Мне больно видеть вас такой опечаленной, леди Катерина, — говорит де Квадра. — Я слышал о вашей ссоре с королевой. Вам хватило смелости ответить ей… хотя это и было немного опрометчиво, если мне позволено будет высказать свое мнение на сей счет. Но утверждают, что гнев королевы никогда не бывает долгим.
— Хотелось бы мне в это верить, — отвечаю я. — Ее величество всегда меня ненавидела.
— Она вас ненавидит, потому что боится, миледи. И на то есть веские основания. По мнению моего господина, для всей Европы вы были бы более желательной королевой, чем она.
— Вы не должны говорить мне такие вещи, — возражаю я. — Это измена — ни больше ни меньше. — Но сердце у меня бьется как сумасшедшее. Мои друзья в Испании, которые доставили мне столько хлопот, все же не бросили меня.
Епископ де Квадра задумчиво смотрит на меня.
— Если с королевой случится какое-нибудь несчастье, мой господин поддержит ваши претензии на трон силой оружия, при возникновении такой необходимости.