— А письмо?
— В понедельник, перед рассветом, механизм остановился и маяк погас. Вскоре обнаружили, что моих братьев там нет. Утром из Мейблторпа вызвали меня. В каморке, в глубине выдвижного ящика стола, я нашла это письмо и, разумеется, его прочитала. Теперь прошу об этом вас, доктор Ватсон.
Мисс Кастельно протянула мне конверт. Меня с первого взгляда поразило несоответствие между утонченно-сдержанными манерами школьной учительницы и неуверенным, корявым почерком смотрителя маяка. Не знай я об их родстве, мне никогда не пришло бы в голову, что они брат и сестра.
Я внимательно изучил письмо, умещавшееся на единственном листке бумаги. На первой строчке значился адрес отправителя: «Старый маяк, Саттон-Кросс, Бостонские глубины». Как известно, Бостонские глубины остаются единственным судоходным фарватером в мелких заиленных водах залива Уош. За несколько веков море отступило от этой части линкольнширского побережья. Сохранившийся глубоководный участок использовали мало — преимущественно как якорную стоянку для каботажных торговых судов. В этой местности, плоской, как и вся Восточная Англия, маяк, должно быть, теперь считался диковинкой. Вероятно, для кораблей он обозначал пределы, за которыми глубокая вода сменялась коварными песчаными отмелями.
Скользнув взглядом в конец страницы, я увидел подпись, выведенную большими неровными печатными буквами: «Абрахам Кастельно». Необычная фамилия для англичанина. Она напомнила мне о том, что двести лет назад Восточная Англия стала приютом для ремесленников-гугенотов, подвергавшихся гонениям во Франции. Эти трудолюбивые и законопослушные люди быстро прижились на новой родине.
Писавший обращался к «уважаемому доктору», чье имя не называлось, и сообщал ему следующее:
Я человек, сверх меры всякого терпения терзаемый злым недугом. Я страдаю от него много лет, правда, раз или два приходил к заключению, что избавился от болезни, однако она возвращалась. В стародавние времена моей беде, вероятно, помог бы праведник. Но тайна святых врачевателей утеряна, и я, как ни надеялся, не смог ее постичь. Наверное, мне следовало взять себе жену, да только какая же женщина захочет обременять себя больным мужем. Такова горькая истина. Я не могу скрывать, кто я есть, а посему никто не пожелает приблизиться ко мне. Я нуждаюсь в помощи медика, способного творить чудеса. Если этот человек Вы, прошу Вас написать, какова будет плата за услуги.
Засим остаюсь Ваш покорный слуга,
Абрахам КастельноПробежав глазами эти строки, я опустил руку, держащую листок.
— Когда я прочла письмо, мне пришла в голову мысль, что брат, возможно, слышал о вас и вашем друге, — мягко сказала мисс Кастельно. — Но к кому Абрахам обращается, непонятно. Должно быть, к какому-то известному лицу вроде вас, поскольку в Саттон-Кроссе у него наверняка нет знакомых докторов.
Я снова взглянул на записку, и многое в ней показалось мне странным. В почерке ощущалась медлительность человека, который не привык часто упражняться в каллиграфии. Но выбор слов и построение фраз свидетельствовали о том, что смотритель получил кое-какое воспитание. Иначе он не употребил бы таких слов, как «терзаемый недугом» и «медик». Очевидно, Абрахама Кастельно нельзя было назвать высокообразованным человеком, однако он слышал о святых врачевателях прошлых веков. Кто передал ему эти знания? Брат нашей посетительницы едва умел держать в руках перо, но выражал свои мысли так, словно нередко бывал в кругу людей, проведших юность за партой. Возможно, письмо отчасти составлено под чью-то диктовку?
— Здесь много непонятного, мисс Кастельно. Как долго пролежал листок на дне выдвижного ящика, прежде чем вы нашли его? Когда ваш брат написал это послание (дата не указана) и действительно ли он собирался его кому-либо отправить? Если позволите, я передам записку своему коллеге мистеру Шерлоку Холмсу.
Элис Кастельно кивнула. Холмс бегло прочитал кривые строки, затем вытянул ноги к камину и изучил послание более внимательно. Но высказать свое суждение он не успел — в дверь постучала миссис Хадсон. Наша добрая хозяйка накрыла стол скатертью, водрузила на нее серебряный поднос с чайными чашками и бутербродами, задернула портьеры, скрыв от наших глаз улицу, тонущую в густом тумане. Затем дверь за почтенной домоправительницей затворилась. В свете газовой лампы полотно скатерти стало ослепительно-белым, фарфор и металл заблестели.
— Думаю, вы можете разъяснить нам кое-что еще, мисс Кастельно, — обратился Холмс к посетительнице. — Перед нами стоят две проблемы. Ваш брат, если позволите так его называть, чрезвычайно обеспокоен своей болезнью, о чем свидетельствуют эти строки. После их написания он исчез вместе с другим вашим братом, младшим. Считаете ли вы, что эти факты взаимосвязаны? Или же вы просите нашего совета только по одному из них?
Мисс Кастельно устремила на моего друга прямой бесстрастный взгляд.
— Не знаю, мистер Холмс. Именно поэтому я и пришла. Наше родство неполнокровное, и братьев своих я знаю плохо. Мой отец Джон Кастельно изготовлял жмых и продавал его фермерам для кормления скота. После смерти моей матери он женился повторно. Когда родился Абрахам, мне исполнилось шестнадцать лет. В то время я более года была больна. У меня заподозрили чахотку — недуг, погубивший маму. Тогда жена отца подыскала квартиру на побережье, близ Кингс-Линна, и на протяжении семи месяцев я поправляла там свое здоровье. Через некоторое время после рождения Абрахама мачеха уехала, а я осталась в Мейблторпе, в заведении мисс Опеншо. После окончания курса начальница сделала меня своей ассистенткой, а через четыре года, когда она умерла, попечители приняли меня на должность учительницы.
— Поздравляю вас, — мягко произнес Холмс. — Пожалуйста, продолжайте.
— Моя жизнь была совсем не такой, как у братьев, к тому же я намного их старше. Они остались в маленькой прибрежной деревушке Саттон-Кросс и до некоторых пор помогали отцу в изготовлении жмыха. После осушения болот в округе появилось множество молочных ферм. Поэтому отцовское ремесло приносило неплохой доход, и он мог позволить себе нанять с дюжину работников. Но потом для фермеров настали трудные времена, а по железной дороге начали привозить более дешевый фураж. Тогда Абрахам и Роланд поняли, что дело отца едва ли их прокормит.
Очевидно, между сестрой и братьями не существовало тесной связи. Подметив это, Шерлок Холмс сказал:
— Если вы желаете расследовать их исчезновение, мисс Кастельно, мы будем признательны вам за любые сведения о пропавших. Прежде всего нас интересует, что они за люди. Не хотелось бы принуждать вас к откровению, однако для успеха этого дела нужно знать подробности и действовать очень быстро, пока след не остыл.
Данное предупреждение совершенно не взволновало нашу посетительницу. Если бы мисс Кастельно не рассказала о своих истинных отношениях с братьями, я, наверное, счел бы ее бесчувственной.
— У меня с ними мало общего, мистер Холмс, но их судьба мне небезразлична. Как нередко случается у братьев и сестер, мы жили врозь, в разных мирах. Признаюсь открыто: в округе Абрахама и Роланда не любили. Думаю, причиной послужила ссора, а может, и насилие. Что до их нрава, то оба моих брата всегда были отшельниками. Для Абрахама лучшее общество — это он сам, да и Роланд не терпит любопытных людей.
— Как они получили должность смотрителей маяка?
— Более десяти лет назад у них начались серьезные неприятности. Отец умер, и предприятие по производству жмыха пережило его ненадолго. Старое здание у реки опустело, а затем в нем устроили склад. После этого братья перебрались на маяк, который уже давным-давно служит простой сигнальной башней. Абрахам и Роланд стали его смотрителями, благодаря чему получили крышу над головой. Они ведут уединенную жизнь. До деревни не более мили, но, поскольку маяк окружен болотами и песками, затопляемыми во время прилива, дважды в сутки он на несколько часов оказывается отрезанным от суши.
— Не могли бы вы рассказать нам о старом маяке что-нибудь еще? — попросил я.
— Он находится на илистом участке в устье реки и освещает прибрежную полосу. Деревянные сваи приподнимают сооружение примерно на восемнадцать футов над уровнем низкой воды. Милей выше по течению есть мост. С берега к двери каморки маяка ведет железная лестница. Кругом топи и песчаные отмели. Говорят, там зыбучие пески.
— А что за деревня поблизости? — поинтересовался я.
— Саттон-Кросс возник на развалинах древнеримской волноотбойной стены. Пятьдесят лет назад здесь построили первый проездной мост. Раньше устье реки можно было перейти только вброд. Затем появился новый металлический мост, по которому проходят пути Центральной и Большой северной железных дорог. Они соединяют Сполдинг, что в графстве Линкольншир, с Норфолком. Ниже по течению местность заболочена: она одинаково опасна для лодок и для пеших охотников. Со времени строительства первого моста деревня сильно разрослась, ну а постоялый двор и церковь стоят там вот уже несколько столетий.
— А что за деревня поблизости? — поинтересовался я.
— Саттон-Кросс возник на развалинах древнеримской волноотбойной стены. Пятьдесят лет назад здесь построили первый проездной мост. Раньше устье реки можно было перейти только вброд. Затем появился новый металлический мост, по которому проходят пути Центральной и Большой северной железных дорог. Они соединяют Сполдинг, что в графстве Линкольншир, с Норфолком. Ниже по течению местность заболочена: она одинаково опасна для лодок и для пеших охотников. Со времени строительства первого моста деревня сильно разрослась, ну а постоялый двор и церковь стоят там вот уже несколько столетий.
Холмс опустил руку в карман и, задумчиво посмотрев на огонь, улыбнулся.
— Однажды я провел в Саттон-Кроссе пару дней, мисс Кастельно. Профессор Джебб устраивал в этой деревушке чтения для студентов Кембриджа перед экзаменом на степень бакалавра с отличием по классическим языкам. Насколько я помню, на линкольнширском берегу реки есть пешая тропа, тянущаяся от постоялого двора к устью. Если я не ошибаюсь, тогда горел еще один сигнальный огонь — со стороны Норфолка.
Мисс Кастельно кивнула.
— Пятьдесят лет назад требовалось два маяка, чтобы суда могли заходить из моря в реку и следовать вверх по течению до самого Уисбека. Теперь вода отступила и дно заилилось, что очень затрудняет навигацию. К тому же из-за моста, построенного в миле от берега, каботажная торговля стала малоприбыльной. Поэтому из двух маяков теперь действует только один — старый, на линкольнширской стороне. Его единственный луч направлен на море, чтобы светить кораблям, бросившим якорь на Бостонских глубинах. Но и на той стоянке сейчас почти не бывает судов.
— А фонарь над церковью зажигают до сих пор? — спросил Холмс. — Помнится, он приветливо сиял в высокой башенке с винтовой лестницей на крыше очаровательного приходского храма. Думаю, это сооружение намного старше обоих маяков.
— Фонарь используется не для того, чтобы подавать сигналы судам. Им его свет не виден. Как и старый маяк, эта башня теперь скорее служит ориентиром для ловцов угря и охотников, которые бродят по болотам в поисках дичи. Тут немудрено заблудиться и пропасть, особенно в темноте и в туманные дни.
— Очень хорошо. Теперь, с вашего позволения, вернемся к вопросу о ваших братьях. Расскажите о них более подробно.
— Младшего зовут Роландом, — просто сказала мисс Кастельно. — Деревенская молодежь окрестила его «ходоком на ходулях». Вероятно, доктор Ватсон, вам известно, что под этим подразумевают в местности, прилегающей к заливу Уош? — обернувшись ко мне, спросила она.
— Нет, я не знаю.
— Роланда называют «ходок на ходулях», поскольку он противится переменам, которые остальные почитают за благо. На протяжении веков море в тех краях отступает от берега. Время от времени болотистые и песчаные участки огораживают для уплотнения и осушения ила. Затем их превращают в пастбища для скота, который держат на соседних овчарнях и молочных фермах. Для людей, что всегда ловили здесь рыбу, охотились на дикую птицу и пасли гусей, эти земли, до недавних пор считавшиеся общими, теперь оказываются недоступными. Столетиями охотники и рыбаки бродили по опасным болотам и пескам на ходулях, а сейчас их поколение вымирает. Люди лишились своих угодий и считают врагами даже железнодорожные компании, построившие насыпи, из-за которых крупные участки топи высохли. Попросту говоря, прозвище, данное Роланду сверстниками, выражает их презрение.
— А каков старший из братьев, автор письма?
Мисс Кастельно немного подумала и, осторожно подыскивая слова, проговорила:
— Я знаю, что он одинок. Боюсь, беньяновский великан Отчаяние [6]— его верный спутник. На Роланда Абрахам совсем не похож. Оба они добывают себе пропитание охотой и рыбной ловлей. Но при этом Абрахам живет в мире снов и легенд, древних преданий и рыцарских романов. Я хотела бы, чтобы это приносило ему утешение, но, по-видимому, мечты его обманули.
— И все же превосходно, что они у него были, — отрывисто произнес Холмс, подавшись вперед. — Братья поддерживают между собой близкие отношения?
— Нет, — тихо ответила мисс Кастельно. — Думаю, наоборот. Делить кров их вынудили обстоятельства. Полагаю, они в лучшем случае равнодушны друг к другу.
Посетительница выпрямилась в кресле, показывая, что больше ей сказать нечего. Повисла пауза.
— Будьте откровенны до конца, — мягко попросил Холмс. — Если я не ошибаюсь, есть некий факт, о котором вы знаете, но до сих пор умалчивали. Он связан с загадочным исчезновением ваших братьев. Не стоит скрывать правду, мисс Кастельно, иначе мы не сможем вам помочь. Ну же, прошу вас, говорите.
Наша гостья слегка покраснела, но не опустила глаз.
— Мистер Холмс, вы уже упомянули о старой церкви Саттон-Кросса с винтовой лестницей и башенкой на крыше. После наступления темноты фонарь, который там зажигают, помогает найти путь охотникам и рыбакам, обходящим свои капканы и сети. Если человек видит этот свет и огонек прибрежного маяка, он может ориентироваться на заболоченной равнине долгое время спустя после захода солнца. Он отыщет дорогу домой, даже если волны прилива наступают ему на пятки или сгущается туман, а туман осенью — такой же враг людей, как прибывающая морская вода и зыбучие пески. Для местных жителей очень важны эти сигнальные огни. — Мисс Кастельно умолкла, впервые выказав, что ей тяжело говорить. Но это длилось лишь мгновение, и она продолжила: — В прошлое воскресенье, после вечерней службы, священник и церковный сторож поднялись на башню, чтобы зажечь фонарь. Уже смеркалось, но было не совсем темно. Прилив начался, на берег наползал туман. Он надвигался медленно, словно занавес, и топи пока не накрыл. Пастор со сторожем шли по винтовой лестнице и вдруг услышали выстрел.
— Из какого оружия стреляли?
— Из дробовика, мистер Холмс, и звук донесся откуда-то с болота. Там часто палят днем, но не вечером — разве что хотят подать сигнал. Когда священник и сторож выбрались на плоскую церковную крышу, море продолжало наступать, как всегда, быстро затопляя песок на пути к руслу реки. Главная опасность, мистер Холмс, заключается в том, что прибрежная местность кажется ровной, а это не так. Вы можете стоять на открытом песчаном участке в сотне ярдов от края воды и считать себя неуязвимым. Но в действительности вы уже отрезаны от суши: путь к отступлению может быть перекрыт либо затопленными впадинами, либо зонами с илистой почвой, которая уже пропиталась влагой и превратилась в трясину. Волны атакуют замешкавшегося путника со всех сторон так стремительно, что ему приходится бежать во весь дух. Ну а в темноте спастись во сто крат труднее. Вы меня понимаете?
— Вполне.
— Любой человек, оказавшийся в тот час на прибрежной равнине, рисковал жизнью. Сторож поспешил зажечь фонарь. Старый маяк уже горел. Тогда в тумане, который надвигался вместе с водой, показались двое. На значительном расстоянии и при слабом свете их невозможно было узнать, но они, очевидно, дрались. Один вцепился в другого, и оба рухнули в грязь. Второй поднялся и побежал, но первый снова схватил его и повалил на землю. Так, во всяком случае, показалось сторожу и мистеру Гилмору, священнику. Сквозь туман, который становился все гуще, они видели, что схватка продолжается. Из-за скользкого ила под ногами противники часто падали, и, если это вправду была драка, никому не удавалось одержать в ней верх. Пастор и сторож ничего не могли поделать, даже если бы решились спуститься с крыши и вмешаться. Это грозило верной гибелью, к тому же те двое находились слишком далеко от них.
— Не приходило ли в голову священнику и его помощнику, что парни просто-напросто решили поразвлечься? — спросил я.
— Местные жители знают не понаслышке, что зыбучие пески не место для забав, доктор Ватсон.
— Очень хорошо.
— С дальнего расстояния мистер Гилмор и сторож не смогли установить возраст дерущихся. Так или иначе, с того вечера моих братьев никто не видел. Следующим утром на старый маяк явились двое полицейских, поскольку примерно за час до рассвета на тайнмутском углевозе, стоявшем на рейде неподалеку, заметили, что луч погас. Утром из Мейблторпа приехала я. Мне помогли взобраться по лестнице в каморку, где я нашла письмо в ящике стола.
Рассказ нашей посетительницы теперь был действительно завершен. На несколько мгновений воцарилась тишина, которую Холмс нарушил новым вопросом:
— Не оказалось ли в комнате других вещей, на которые вы обратили внимание?
— За дверью висела куртка Абрахама. Я проверила карманы и в одном из них нашла камешек.
— Какой камешек?
— Я не стала бы из-за него беспокоиться и даже не заметила бы его, не будь он аккуратно завернут в бумагу. Я подумала, что на ней может быть что-то написано. Но обнаружила только маленький камень.