Пенарвен ни Кирфах была не склонна превращать Грифидда и его последователей в мучеников, справедливо полагая, что это лишь усугубит растущее в народе недовольство. Вместо этого через месяц после коронации верховная королева приказала улучшить условия содержания узника и даже снять с него цепи, о чем вскоре стало известно по всему королевству и что немало способствовало восхвалению Пенарвен. Вскоре, воспользовавшись новыми обстоятельствами, король Элмета Брендан ап Колум подал королеве королей прошение о помиловании кузена, и хотя Пенарвен I не пожелала вернуть Грифидду свободу, она приказала перевести осужденного на юг в тюремную крепость на Инис-Гвейт, где в мягком и благоприятном климате узник мог бы поправить подорванное здоровье.
Через три месяца содержания на Инис-Гвейт Грифидд ап Оуэль бежал из тюрьмы и переправился в Галлию.
Стоит признать, что еще в XVIII веке некоторые наблюдатели склонялись к мысли, что королева королей сама подстроила побег Грифидда, желая тем самым избавиться от неудобного узника и обречь его на скорое забвение. Так или иначе, но после побега Грифидда ап Оуэля «крашеная мода» утратила всякий оттенок неблагонадежности, а ее последователи нередко раскрашивали лица в цвета верховной королевы. Еще недавно запретная мода даже попала ко двору Пенарвен, но это кажущееся торжество полностью лишило «крашенную моду» приверженности к свободомыслию и, в качестве расплаты за малодушие, было недолговечно, полностью сойдя на нет к началу 1751 года.
После бегства в Галлию Грифидд сперва остановился в крупном портовом городе Гезориаке в графстве Атребат, но потом предпочел переехать в более близкую ему по духу и языку Арморику, где и поселился в приморском городке Кидалета, имевшем в глазах недавнего узника еще одно преимущество — значительную дешевизну жизни. И правда, оказавшись в чужой стране, беглец мог бы остаться без всяких средств к существованию, если бы не помощь его троюродного брата Брендана.
Пожалуй, стоит особо подчеркнуть великодушное поведение этого человека. К моменту побега Грифидда Брендан ап Колум стал одним из фаворитов королевы королей, но в отличие от других «любимцев», которые, следуя позаимствованным с континента обычаям, изощрялись в придворной лести и стяжательстве, король Элмета неизменно, хотя и не всегда последовательно, отстаивал интересы своего родича и его дела. Сначала тайно, а затем с молчаливого согласия Пенарвен, он ежемесячно высылал Грифидду небольшую пенсию, которая позволяла молодому человеку вести скромную, но безбедную жизнь. Раз за разом, рискуя вызвать гнев королевы королей, Брендан подавал ей прошения о помиловании Грифидда. В его свите было немало бардов, художников и просто свободомыслящих людей, однако необходимо отметить, что там, где Грифидд предлагал свою дружбу, Брендан ограничивался снисходительным покровительством. И все же, стоит пожалеть, что фавор Брендана продолжался недолго. В начале 1743 года верховная королева Эрина-и-Британии вышла замуж за короля Гвинедда Коэля ап Риса, и хотя ее супруг так и не получил титула верховного короля, Пенарвен удалила Брендана от двора, желая тем самым доставить удовольствие мужу, а также церкви, обвинявшей короля Элмета в устройстве побега Грифидда.
Вернемся, однако, к нашему герою. И в Галлии Грифидд ап Оуэль не оставлял пристрастия к «крашеной моде». Жители Кидалеты имели неплохое представление о жизни в соседней Британии, от которой их отделяло лишь узкое Галльское море, и потому не слишком удивлялись привычкам барона д'Эбраука, как в соответствии с местными традициями стал именоваться Грифидд. Окруженный простыми, но доброжелательными людьми, беглец мог бы вести в Кидалете тихую и безмятежную жизнь, но пустое времяпровождение было совершенно чуждо этому удивительному человеку, принужденному в заключении к тягостному безделью. Наскоро обосновавшись в небольшом домике на берегу залива, Грифидд с радостью вернулся к активной творческой деятельности. Он приобрел единственную в городе библиотеку, которая вскоре объединила немногочисленных местных интеллектуалов и дворянскую молодежь, очарованную пылкими рассказами Грифидда о блеске некогда могущественной кельтской цивилизации. Он выписывал книги, в той или иной мере имевшие отношения к сфере его интересов, и, конечно же, не оставлял своих исследований. Замечательным вкладом в будущую науку кельтологию стал трактат Грифидда о творчестве галльских трубадуров XI–XIII веков. Источником для написания трактата послужил небольшой сборник творений арелатских и лугдунских трубадуров, изданный в Южном Арелате в 1720 году. К сожалению, незнакомый с арелатским диалектом галльского языка, молодой человек не мог в полной мере оценить все особенности поэзии галльского юга, однако сопровождавшие стихотворные тексты нотные записи позволили Грифидду сделать вывод, что музыкальное творчество южан-трубадуров было полностью основано на древних кельтских традициях.
Блестящее образование, независимый характер и неутомимая деятельность беглеца из Эрина-и-Британии произвели неизгладимое впечатление на его новых знакомых и сделали Грифидда образцом для подражания местной молодежи. Желая как можно больше походить на своего кумира, молодые дворяне Кидалеты раскрашивали себе лица, рассуждали о древней культуре кельтов и именовались в соответствии со старинными обычаями Арморики Аленами ар Сильвестиками или Гевинами ар Мишелями. И пусть для большинства молодых людей увлечение культурой предков было явлением чисто внешним, Грифидд все же сумел пробудить в некоторых из них неподдельный интерес к кельтской цивилизации. Самым способным и верным последователем Грифидда стал Реунан де Кертомас, отпрыск очень древнего, но давно обнищавшего дворянского рода. Общение с Грифиддом ап Оуэлем побудило Реунана обратить внимание на творчество арморикских бардов минувших веков. На протяжении многих десятилетий Кертомас собирал местные сказания и песни, став первым известным арморикским фольклористом{Жан-Реунан-Андреас де Кертомас по прозванию Певец Арморики (1724–1811). Опубликовал 25 томов арморикских народных песен, преданий и легенд. В 1795 году избран в Галльскую Академию. }. В 1778 году Реунан де Кертомас приобрел всеевропейскую известность, опубликовав два сборника поэзии арморикских бардов: песни и предсказания, приписываемые арморикскому барду и пророку Гвенкхлану, жившему в V веке, а также местные сказания о пророке Мерлине, посвятив оба сборника своему «покойному другу и учителю барону Грифидду д'Эбрауку».
И все же не просветительство стало главным деянием Грифидда за годы проживания в Галлии. И даже не написание трактата о музыке трубадуров. Поселившись в Кидалете, Грифидд сразу же принялся за исторический труд о Столетней войне Галлии против Эрина-и-Британии, широко используя местные сказания и легенды, посвященные VI Походу за Веру, а также семейные архивы дворянских родов Арморики, хранящиеся в знаменитом на весь галльский север монастыре святой Генавы.
К маю 1745 года Грифидд полностью исчерпал содержащиеся в арморикском монастыре материалы и решил обратиться к услугам Большого королевского архива в Арверне. Благодаря Реунану де Кертомасу, сохранившему связи с аристократическими кругами, Грифидд ап Оуэль получил рекомендательное письмо от губернатора Арморики графа Мелитора де Ла Марша к герцогу Полю-Сифрену-Александру де Лугдуну, дальнему родственнику галльского короля, и в сопровождении де Кертомаса отправился в королевскую резиденцию в Авитаке.
Именно там, среди роскоши дворцов, принадлежавших королю и его вельможам, ожидая аудиенции в небольшой гостинице на окраине Авитаки, Грифидд в полной мере ощутил, сколь горька участь изгнанника. Впервые в жизни он оказался в унизительной роли просителя, ищущего покровительства. В своих мемуарах Грифидд дал безжалостное, но правдивое описание личности герцога де Лугдуна, человека вздорного и невежественного, но при этом почитавшего себя покровителем наук и искусств. Этот галльский вельможа более трех часов продержал Грифидда в своей прихожей, говорил ему «ты», словно собственному лакею, и не предложил не то, чтобы кресла, но даже и табурета. Несколько раз Грифидд собирался прервать оскорбительную для него аудиенцию, но мысли о Бригитте, спасшей родную страну от галльского завоевания, и о документах, которые должны были послужить к славе благородной воительнице, заставляли его терпеливо сносить все выходки герцога. Следуя советам своих друзей из Кидалеты, Грифидд даже преподнес де Лугдуну список своего трактата о трубадурах с приличествующим случаю посвящением. Должно быть, подношение молодого человека, а главное, лестное посвящение, несколько смягчил вечно раздраженного вельможу и он обещал Грифидду прислать разрешение на работу в архиве через неделю.
Увы! Вынужденное ожидание оказалось роковым для Грифидда. «Королевский ирис», как называлась гостиница, где остановился молодой человек, была полна просителей, а также солдат королевской роты, часто посещавших «Ирис», чтобы попировать на свободе. Один из этих солдат — Жорж де Кулар, скучавший в ожидании приятеля, принялся насмехаться над Грифиддом и раскраской его лица, приличествующей, по его утверждению, только женщинам. Как бы ни был оскорблен Грифидд, помня о своем деле, он попытался избегнуть ссоры, и тогда де Кулар плеснул ему в лицо вином, уверяя, что тот забыл с утра умыться. Через несколько минут на заднем дворе гостиницы состоялась дуэль, и к удивлению секундантов де Кулара, Грифидд одержал в ней верх, нанеся своему обидчику всего один удар, который, к несчастью, оказался смертельным. Хотя к тому времени законы против дуэлей были давно смягчены, убийство солдата королевской роты могло иметь печальные последствия для его виновника. И действительно, через час после дуэли Грифидд был арестован и заключен на гауптвахте королевской роты.
Напрасно товарищи де Кулара уверяли, что тот сам был виновником роковой для него дуэли, а барон д'Эбраук всячески старался ее избежать. Напрасно Реунан де Кертомас осаждал переднюю герцога де Лугдуна, умоляя вельможу о заступничестве. Грифидд ап Оуэль должен был дожидаться личного правосудия Людовика VI, зависящего не столько от закона, сколько от королевской прихоти. Возможно, Грифидду следовало написать прошение о помиловании на имя вдовствующей королевы Елизаветы Эпоквы, некогда принесшей в Европу «рисованную моду». Хотя Алая Королева, как уже одиннадцать лет именовали Эпокву из-за постоянного ношения алых одежд королевского траура, после смерти сына удалилась в принадлежащий ей замок Сен-Алибо, она продолжала оказывать немалое влияние на своего царственного внука. К несчастью, Грифидд совершенно упустил из виду это обстоятельство. В своем полном достоинства письме к Людовику VI он попытался объяснить свой поступок и просил короля скорее назначить суд. Хотя письмо Грифидда отличалось безупречной вежливостью и почтительностью, подобающей при обращении к королю, и было составлено по всем правилам придворного этикета, вольно или невольно оно являлось страстным протестом против привычного для Галлии королевского произвола, подменявшего открытый и гласный суд. Людовик VI не без основания расценил обращение Грифидда как мятежное и подрывающее устои, и потому, для предотвращения дальнейшего распространения опасных идей, приказал конфисковать все бумаги Грифидда{Конфискованные бумаги Грифидда хранились в Глухой палате Большого королевского архива в Арверне, но в 1782 году погибли при пожаре. }, а его самого без суда заточить в Авитакском замке. Кроме того, в качестве наказания за убийство рядового королевской роты Грифидд должен был выплатить штраф в размере двухсот тысяч галльских либр на оплату заупокойных служб по Жоржу де Кулару, которые должны были проводиться в течении десяти лет.
Стоит ли объяснять, что Грифидд был не в состоянии выплатить назначенный Людовиком штраф? И стоит ли добавлять, что последствием этого была конфискация имущества должника? Дом Грифидда, его обстановка и гардероб, с любовью собранная библиотека — все было спешно продано с торгов. Друзьям Грифидда в Кидалете удалось выкупить несколько наиболее ценных из его книг, но большая часть библиотеки так и не нашла покупателей и в конце концов, сваленная в подвале городской ратуши, стала жертвой крыс.
Для самого Грифидда, заточенного в Авитакском замке без суда и следствия, личное королевское правосудие было символом самого грубого деспотизма. Не желая подчиняться королевскому произволу, Грифидд бежал из Авитакского замка через два месяца заключения, выломав в своей камере оконную решетку и разорвав на веревку простыни. Однако на свободе молодой человек провел всего три дня. Выслеженный полицией, беглец вновь был арестован и под усиленным конвоем припровожен на юг Галлии, где по приказу Людовика VI был заключен в Нарбоннскую крепость. Здесь Грифидду пришлось потратить немало времени на подготовку побега, но когда через четыре месяца узник попытался бежать, это едва не стоило ему жизни. Несколько дней тяжело раненый, получивший восемь огнестрельных ранений, Грифидд ап Оуэль находился между жизнью и смертью, и все это время у его изголовья сидел тюремный священник отец Жером, пытавшийся во что бы то ни стало обратить умирающего в истинную веру. Конечно, и комендант крепости, и отец Жером не имели ни малейшего представления об исповедании Грифиддом ислама, но, зная, что все подданные королевства Эрин-и-Британия являются еретиками, они не давали раненному ни минуты покоя. Нам остается только восхититься мужеством и стойкостью этого человека, который даже в тяжелейших условиях не сказал и не сделал ничего, что ревностный священник мог бы принять за обращение.
Известие о вторичной попытке побега и неудачном обращении Грифидда привели Людовика VI в ярость, и он приказал заточить непокорного узника в островной крепости в Массилийском заливе, широко известной в Галлии как Тюрьма-на-Скале, или просто Скала. Мемуары Грифидда ап Оуэля посвящают немало горестных страниц этой самой страшной тюрьме Галлии. Может показаться странным, но именно в пристрастии Грифидда к «крашенной моде» Людовик VI усмотрел верность узника еретической альбионской церкви и потому приказал коменданту Скалы принять все меры, дабы помешать заключенному разрисовывать лицо, и тем самым вырвать его из болота пагубных заблуждений.
Лишенный необходимых наборов краски, но не желающий подчиняться тирании, узник пользовался углем из камина и побелкой со стен, покрывая лицо изысканнейшими в своей простоте черно-белыми узорами. Но однажды утром, когда Грифидд только-только закончил свою работу, в его камеру ворвались несколько стражников и тюремщик, заломили ему руки за спину, швырнули на колени и насильно умыли. Затем потрясенного и униженного насилием Грифидда отвели в камеру, где не было ни камина, ни побелки на стенах, ни даже какого-либо подобия деревянных нар, только полусгнивший соломенный тюфяк на каменном полу. В этой холодной и убогой камере узник провел более четырех самых тяжких лет своей жизни, но 29 апреля 1750 года бежал из тюрьмы, став единственным в истории Скалы человеком, которому удалось без спроса покинуть крепость.
В своих мемуарах Грифидд ап Оуэль так и не раскрыл тайны этого удивительного побега, ограничившись сообщением, что был спасен из воды моряками сфарадской военной галеры в тот самый момент, когда, обессиленный, начинал тонуть. Необыкновенной удачей для недавнего узника оказался всплеск военного противостояния между Галлией и Сфарадом, заставивший галеры сфарадского флота крейсировать вблизи галльских берегов. Доставленный в Сфарад, Грифидд был представлен халифу Мохаммеду X, который весьма благосклонно отнесся к беглецу из Галлии и даже назначил ему пенсию. После нескольких месяцев жизни при сфарадском дворе Грифидд поселился в приморском городе Альмерии, где приобрел уютный домик с тенистым садом. В этом доме изгнаннику суждено было провести последние десять лет своей жизни.
Вряд ли стоит удивляться, что именно в Сфараде Грифидд ап Оуэль наконец-то обрел покой. Эта самая западная из европейских стран издавна отличалась удивительной для своего времени религиозной и национальной терпимостью, свободомыслием и интересам к наукам. Здесь с полным спокойствием относились к самым причудливым чужеземным обычаям, если только они не были опасны для окружающих. В Альмерии Грифидд мог бы беспрепятственно раскрашивать свое лицо, но именно здесь он по собственной воле отказался от приверженности к «крашенной моде». Дело в том, что для всех портовых городов Сфарада обычай красить лицо вовсе не был чем-то непривычным, однако подобной практике придерживались в основном матросы с восточного и западного побережий Африки. Хотя никто не смог бы обвинить Грифидда в вельможной спеси, которая, заметим, была бы совершенно естественной для столь знатного человека, со свойственным многим интеллектуалам высокомерием он испытывал неприязнь к людям малообразованным, и потому не желал, чтобы его сравнивали в грубой и невежественной матросней.
Итак, жизнь в Альмерии пришлась Грифидду по душе. Он очень быстро освоил местный диалект арабского языка и даже попытался написать трактат о влиянии на него кельтской лексики, но вынужден был признать, что для этого ему не достает знаний. Летом 1750 года Грифидд возобновил переписку с Бренданом ап Колумом, начал писать свои воспоминания, а в ноябре сообщил кузену о женитьбе на местной уроженке.
Неожиданное, но радостное известие заставило Брендана подумать о своих материальных обязательствах перед кузеном, и он решил передать Грифидду все, что осталось от его некогда огромного состояния. Посредничество прославленного на всю Европу банка семейства Хагегим оплачивалось довольно дорого, но все равно полученного Грифиддом имущества оказалось вполне достаточно для благополучной и обеспеченной жизни, и вскоре изгнанник смог взять за себя еще одну жену. Всего же, в соответствии с законами ислама, Грифидд имел четырех жен, которых нежно любил. Это были мавританка по имени Фатима, дочь полковника сфарадского сотерианского полка готка Гатунда, ормуздка Зухра и черная африканка откуда-то из центральных областей Африки, которую Грифидд купил в 1752 году на рабском рынке Альмерии{В XVIII веке работорговля в Сфараде уже не имела никакого экономического значения и распространялась исключительно на женщин (для гаремов мусульман и желающих жениться сотериан). Женский рынок Альмерии был в то время одним из крупнейших, и на нем можно было найти невест из многих европейских стран Срединного моря (в том числе девушек из сотерианских дворянских семей побережья, чьи родители были не в состоянии дать за ними приданое и надеялись на продаже дочерей поправить свое имущественное положение), а также из Африки, Азии и даже обеих Атлантид. }, когда ей было около пятнадцати лет. Как писал Грифидд Брендану ап Колуму, его черная жена была «стройна как тополь, высока как корабельная мачта, горделива как верховная королева и нежна как лань». Нам ничего не известно о первоначальном имени четвертой жены Грифидда, однако, взяв ее в жены, он не без юмора назвал ее Бетулой{Бетула — многозначное имя. По латыни значит «березка», на иврите — «девушка».}. Семейная жизнь Грифидда увенчалась рождением шестнадцати детей — двух дочерей и четырнадцати сыновей, оказавшимися достойными наследниками своего удивительного отца.