Громов брезгливо поднимает за уголок один из таких журнальчиков и показывает его Камилову:
— А это дерьмо в каких подворотнях выискали?
— А тебе что — завидно? Тоже на голых баб поглазеть захотелось? — истерично вопит Камилов. — Ну гляди, гляди!
Понятые — две докучливые старушки — при этом все охают и ахают: «Да как же так!.. Да что же это!..» — и вразнобой торопятся заверить, что Эдик «всегда такой хорошенький, такой милый мальчик!». И что мать души в нем не чаяла…
А мать не плачет, лишь беспомощно и растерянно прислушивается к выкрикам сына, а когда его уводят из квартиры, провожает тоскливым взглядом. Мы еще будем беседовать с ней о сыне: как такой «хорошенький и милый мальчик» переродился в циника и уголовника. Будем! Но не сегодня, не сейчас… Ей и без того, чувствуется, горше горького. Может, и думать не думала, на что ее Эдик способен. Хотя, конечно, материнское сердце не проведешь, не обманешь! Да и «грязные» находки в комнате Камилова подсказывают истинную причину его падения.
Мы оставляем в квартире засаду — на случай, если сюда задумает наведаться его сообщница, — и отправляемся в отдел.
На улице уже окончательно стемнело. В открытую форточку машины врывается прохладный ветерок… И так хорошо на душе, так хорошо, что невольно мысленно убегаю к Елене. Целый день с ней не виделся. Как-то она встретит меня, что скажет?
А Лена ничего и не говорит. Лишь печально смотрит и молчит, молчит, молчит… В груди моей все переворачивается от возникшей тревоги. Я уже знаю, что, когда она так смотрит и молчит, значит, чем-то расстроил ее. Но чем?
Топчусь в прихожей и не знаю, что сказать. В комнату уходить не хочется и вот так в молчанку играть — тоже. Тихо и осторожно спрашиваю:
— Что не весела?
Она грустно усмехается.
— Я так ждала тебя сегодня… Неужели и в выходные дни ты не можешь побыть дома?
Облегченно перевожу дыхание.
— Почему не могу? Могу! Вот только разберемся с «Бирюзой»…
Лена недоверчиво качает головой.
— Ой, Демичевский… Свежо предание…
— Знаешь что? Выходи-ка ты за меня замуж, а? — неожиданно для себя выпаливаю я и замираю в тревожном ожидании ответа.
Глаза Лены округляются.
— Ты это… серьезно?
— Конечно!
Она некоторое время молчит, потом с запинкой отвечает:
— Спасибо тебе за лестное… и столь дорогое для меня предложение. Но… замуж за тебя… я пока не пойду.
— Но почему?! — вскрикиваю запальчиво.
Лена предостерегающе вскидывает палец к губам.
— Тише — маму разбудишь.
И вдруг берет в ладони мои руки, как в тот недавний, памятный для меня вечер и целует их.
Непостижимо!
Совершенно сбитый с толку, осторожно высвобождаю руки.
— Как же тогда понимать тебя?
Лена выпрямляется, задумчиво смотрит куда-то в сторону.
— Ты уж прости меня, Демичевский. Я и сама себя не понимаю.
Она переводит на меня взгляд.
— Хочешь откровенно?.. Когда ты появился у нас, показался мне таким молчуном, таким нелюдимым… И захотелось расшевелить тебя… А сейчас вот места себе не нахожу, если не увижусь с тобой хоть денек. Вот ведь как все получилось.
— Тогда почему же… отказ?
— По-моему, ты поторопился со своим предложением. Разве обо мне думал в тот наш вечер?
— Много ты знаешь, о ком я думал, — бурчу с раздражением. — И не такой уж я сухарь, как ты считаешь, нашли бы общий язык.
— Да, ты не сухарь, — соглашается Елена. — Просто был замороженный какой-то… А душа у тебя чуткая, отзывчивая. Потому и прошу — давай пока останемся просто друзьями.
Друзьями? Просто — друзьями? Ну нет, такое мне не подходит!.. А как быть с третьим? С тем же Славиком? Не зря он вокруг нее так увивается…
Лена выжидающе смотрит на меня. Прекрасное лицо ее даже побледнело от волнения.
— Я не хочу просто дружить, — говорю я и слышу, как предательски срывается мой голос, словно у обиженного мальчишки. — Я не могу без тебя, ясно?
На лице Лены появляется едва заметная улыбка. Она приподнимается на носки и целует меня в щеку. Потом быстро уходит к себе. Вот это выдался денек! А что грядущий мне готовит?
Глава десятая
Ночью мне не спалось. Все вспоминался разговор с Еленой, думалось о тяжелом ранении Кандаурова, перед глазами, словно в видеозаписи, мелькали сцены задержания Камилова… Не отпускала мысль: надо скорее найти его сообщницу. С ней-то теперь, конечно, будет проще. Хотя что в нашей работе дается просто? Да, завтра новый день, новые заботы…
С тем и отправляюсь утром чаевничать на кухню. Лена не показывается. То ли еще не проснулась, то ли просто скрывается от меня… И тревога сковывает грудь. Томлюсь ожиданием, но ее все нет и нет. А мне надо в отдел. Следует выяснить, кто сообщница Камилова. Сам он говорить о ней, естественно, не хочет, не в его интересах, а нам-то нельзя оставлять ее безнаказанной.
Пока шагаю по солнечным улицам к райотделу, все больше склоняюсь к мысли, что необходимо срочно отыскать бывшую подругу Камилова — парикмахершу Светлану. Много ли в городе парикмахерских? За день — все обойдешь. Можно, конечно, справиться о Светлане, обзвонив все эти заведения по телефону, но стоит ли тревожить администрацию, пойдут ненужные разговоры и домыслы…
А Светлана может знать о приятельницах Камилова. Вот захочет ли назвать их?
В райотделе наша следственно-оперативная группа уже в сборе. Наумов старательно опрашивает по моей просьбе соседей Камилова, Губин сличает пальцевые отпечатки Эдика с теми, что обнаружены в машине Власова, а все так же элегантно разодетый Громов откровенно томится в своем кабинете, ожидая каких-либо распоряжений. На этот раз на нем темно-синий, в рубчик костюм, голубая сорочка, галстук в горошек, на ногах коричневые ботинки на высоком каблуке.
Первым делом интересуюсь у Наумова: что с Кандауровым? Может, ему уже лучше?
Сергей крутит головой.
— Врачи говорят, он в кризисной ситуации. И каким будет исход ее — предугадать трудно.
— Но надежда есть?
— Лишь бы сердце не подвело.
«Может, и выдюжит», — думаю я и иду к Губину.
— Ну, как пальчики? — спрашиваю. — Кто оставил их в машине?
Он вскидывает на меня свои всегда серьезные глаза.
— Теперь сомнений нет: те, что в салоне, — Камилова. Официальное заключение получишь позднее.
— А чем еще порадуешь? Результатов баллистической экспертизы еще нет? Что ответило УВД?
— Больно ты скорый! Будут тебе и результаты. Ведь только-только отправили пистолет Камилова на экспертизу… Но не сомневаюсь: в «Бирюзе» стреляли именно из его «Вальтера». Я предварительно поинтересовался, подойдут ли к нему найденные тобой гильзы — подошли! Теперь только отстрелять патроны, и все станет ясно!
Я закрываю за собой дверь лаборатории Губина и отправляюсь к Белову.
— Ну? Что думаешь делать дальше? — спрашивает он.
Выкладываю свои соображения о парикмахерше и предлагаю:
— Пусть Громов займется ее поисками, все равно пока ничем не занят.
— Добро, — соглашается Белов. — Передай ему мое распоряжение на этот счет.
Вызываю Громова к себе, ставлю перед ним задачу, и он моментально преображается. Весело подмигивает и тут же исчезает из кабинета. А через час уже звонит мне по телефону:
— Светлану к нам привезти или сам подъедешь?
— А это она? Точно? — спрашиваю.
— Она, не волнуйся. Других таких девиц в этих заведениях не бывало.
— Где она — на работе или дома?
— Дома. Завтра собирается в отлет. Отпуск у нее. И как только перехватили!
— Что она собой представляет?
— Впечатление производит девицы неглупой, но несколько вульгарна.
— Если не возражает, вези ее в отдел.
И он привозит. Представляет мне высокую и весьма симпатичную блондинку:
— Изотова Светлана.
И исчезает.
Я предлагаю Светлане стул и с минуту разглядываю ее: кремовое платье-джерси, красивая финифтевая брошь, в ушах брильянтовые капельки-сережки… Светлые волосы аккуратными локонами обрамляют такое же светлое продолговатое лицо с неестественно тонкими, стрелкой, бровями. Веки голубоватых глаз чуть тронуты зеленой тенью, ярко-алой помадой подкрашены пухлые губы. Ноготки тонких, холеных рук отливают перламутровым лаком… Интересно, чем она не пришлась Камилову, если он предпочел ей брюнетку?
Решаю поговорить пока неофициально, чтобы не насторожить прямыми вопросами о сообщнице Эдика.
— Вы замужем? — спрашиваю.
— А что — хотите сделать мне предложение? — игриво отзывается Изотова и закидывает ногу на ногу. — Тогда поторопитесь, пока не улетела.
— И куда собираетесь лететь, если не, секрет?
— У-у, далеко, — тянет Изотова. — Аж, в самые Сочи. И между прочим, не одна, а с женихом.
— И куда собираетесь лететь, если не, секрет?
— У-у, далеко, — тянет Изотова. — Аж, в самые Сочи. И между прочим, не одна, а с женихом.
— Это кто же такой счастливый? — говорю шутливо, чтобы не сбить ее с избранного тона.
Изотова польщенно улыбается.
— Правда? Вот и я так считаю. Эдику просто повезло, что я согласилась составить ему компанию.
«Эдик?» — проносится у меня в голове. Значит, все эти годы он продолжал встречаться со Светланой?
— Это какой же Эдик? — осторожно спрашиваю Изотову. — Камилов, что ли?
Она с изумлением смотрит на меня.
— А вы откуда знаете?
И в самом деле — что ей ответить? Вести разговор напрямую? Рановато, наверное. Еще не ясны отношения сторон в этом загадочном треугольнике: Камилов, его сообщница, Изотова.
— Да вот уж, знаю, — медлю с ответом. — Вы давно с ним знакомы?
— Три года. А что?
— Говорят, он вам предложение делал… Было такое?
Изотова хмурится.
— Да вы объясните — в чем дело? Зачем меня пригласили сюда?
— Извините, — говорю. — Вы правы. Я сейчас вам все объясню. Дело в том, что мы были вынуждены задержать Камилова. Он совершил очень тяжкое преступление. А вы — считаете себя его невестой. Вот мы и пригласили вас кое-что уточнить.
— Что именно? — Изотова как-то сразу сникла, низко опустила голову. — Что он натворил?
— Мы еще вернемся к этому вопросу, — говорю тихо. — Пока ответьте: делал он вам предложение о свадьбе?
Я спрашиваю, а сам все думаю: почему мне так важно знать это? Подспудно ловлю себя на мысли, что, во-первых, — хочется проверить, действительно ли три года назад Камилов собирался жениться, в связи с чем он и умолял Пикулина не упоминать о нем на следствии; а во-вторых… Три года — большой срок! И если Камилов никакого предложения не делал Изотовой, то что ему в этом помешало? Что или — кто? Может, та же его чернявая сообщница? Знает ли о ней Изотова?
— Делал ли он мне предложение? — задумчиво переспрашивает Светлана. — Нет, не делал. Это я, дуреха, все мечтала… Да не получилось.
— Почему? Не сошлись характером?
Изотова достает из цветистого продолговатого кошелечка круглое зеркальце, бросает в него быстрый взгляд, поправляет прическу.
— Как вы считаете — я представляю интерес для мужчин?
— Несомненно, — не кривя душой, подтверждаю я, уже догадываясь, в чем соль вопроса.
— Ну вот, — грустно продолжает Светлана. — А Эдика увлекла другая, чернущая, как цыганка.
«Неужели та самая, — думаю, — наша подозреваемая?»
— Такая же красивая?
— Что вы, — с ревнивой злостью возражает Изотова. — Да на нее и взглянуть-то страшно. Тощая, колченогая — кожа да кости!
— И кто же это вам дорогу перешел? Откуда такая?
— Вам и это надо знать? Ну, пожалуйста — Нинка Завьялова. Такая пигалица!
— Она учится где или работает?
— Учится. В театральном… Тоже мне — артистка нашлась… Было бы на что поглядеть!
— И что же — давно она с ним?
— Да с год, наверное.
— А почему с вами он лететь надумал?
Изотова поднимает голову, горько усмехается.
— Надоела она ему. Да и я его от себя никогда не отталкивала. — Изотова нервно дергает головой. — Вы Эдика видели? Глаза его, брови, ресницы? — неожиданно переходит она в наступление. — Нам, бабам, мужская красота вообще-то необязательна. Но у Эдика она особенная. Взглянешь на него — и млеешь, как дуреха… Все тогда готова простить ему, оправдать… Вы — мужчины, и то порой голову теряете из-за какой-нибудь куколки в юбке. Что же с нас спрашивать?
— А где эта Нина живет — знаете?
— Да зачем она вам? — теперь уже вяло отзывается Изотова. — Не знаю и знать не хочу. Эдик что натворил?
— Подозревается в разбойном нападении на фирменный магазин «Бирюза»: Может, слышали что?
Изотова подавленно кивает.
— Эдик рассказывал?
— Ну что вы!.. Он меня до своих дел и забот не допускает… Откровенно говоря, он лишь о себе высокого мнения, других и в грош не ставит. А что касается «Бирюзы»… Ходят же слухи по городу.
— Билет на самолет он вам купил?
— Он.
— И эти сережки?..
— Тоже.
— А вы и не спросили — отчего он вдруг такой щедрый? Где столько денег взял?
— Не спросила. Довольна была, что хоть с собой пригласил.
— Как же так можно, Света?..
Изотова вдруг опускает голову на стол и заливается плачем. Бросаюсь к графину и, пока Изотова пьет воду, вызываю по телефону Громова, отвожу его к окну и коротко, вполголоса бросаю:
— Я тебя вот о чем попрошу… Позвони-ка в адресное, узнай — где живет некая Нина Завьялова, студентка нашего театрального, и живо к ней.
— Та самая? Что была с Камиловым?
— Она, больше некому.
— Что искать?
— Перчатку. Черную шелковую перчатку. И туфли. Изъять надо все ее туфли. У нас ведь есть один отпечаток. Вот и проверим!
— А постановление на обыск и изъятие?
— Я подготовлю. Ты мне адрес, адрес давай!
— Ясно!
— Ну, действуй. Жду!
Громов исчезает, и я возвращаюсь к успокоившейся Изотовой. Теперь с ней можно вести и официальный разговор, закрепить, так сказать, ее показания. Ведь все, что мне нужно было узнать от нее, я узнал, и Изотовой уже нет смысла отмалчиваться. Она это тоже хорошо понимает. Вскоре, внимательно изучив протокол допроса, без единого замечания соглашается с текстом и размашисто подписывает бланк.
— А что делать с серьгами? Наверное, придется расстаться с ними? — грустно спрашивает она.
— Да, пожалуй…
И вот все формальности закончены. Провожаю Светлану на выход, затем снова встречаюсь с Громовым, пишу постановление на обыск, еду с ним к прокурору, потом опять инструктирую Громова. А время идет. В желудке уже посасывает, а еще предстоит разговор с Завьяловой, а там — и с Камиловым. Надо бы подкрепиться.
Глава одиннадцатая
Когда возвращаюсь из столовой, у комнаты дежурного меня встречает Белов.
— Все в порядке, Демичевский. Доставили тебе твою артистку.
— А перчатку? Перчатку нашли?
— Нашли, не волнуйся. И туфли привезли. Пойдем ко мне, передам.
Поднимаюсь к нему в кабинет, и Белов передает мне небольшой целлофановый пакет, перевязанный тесемкой с сургучными печатями.
— Это — с перчаткой. А туфли — в шкафчике, в коробках.
Что ж, теперь дело за экспертами!
В пять вечера ко мне в кабинет вводят Завьялову.
Вот ведь как необъективны женщины к своим соперницам! Завьялова вовсе не коротышка, а нормального, среднего роста. Красивая, стройная, с большими черными глазами. Одета, правда, простенько — в джинсовой юбке и белой кофточке. На ногах легкие простые босоножки… Ей лет двадцать, не больше. Лицо хоть и смуглое, но чистое, даже губы еще не красит. Держится спокойно, уверенно. Или это — игра?.. Я узнаю ее. Видел недавно на сцене студенческого театра. В «Живом трупе». Цыганку Машу играла. И здорово играла! Будто и впрямь — цыганка. Будто и не на сцене вовсе и действительно готова жизнь отдать за Протасова.
Как же так? Как могла Завьялова опуститься до такой степени, что стала преступницей?
— Это еще доказать надо! — с усмешкой отвечает она на мой вопрос.
— Конечно, — отвечаю спокойно, хотя в душе растет злость на ее залихватское упрямство. — Но доказательств вашего участия в разбойном нападении на «Бирюзу» у нас более чем достаточно. Взять хотя бы то, что вы наследили в магазине. Можете, если желаете, ознакомиться с заключением эксперта на этот счет.
Я протягиваю ей бланк заключения, но она пренебрежительно отмахивается:
— Не надо. Чем вы еще располагаете?
— Вашей перчаткой, отпечатками пальцев. Вы оставили все это в машине — такси, на котором приезжали к «Бирюзе». Разве недостаточно?
— Тогда что же вы от меня хотите? Ведите в тюрьму, если вам все известно.
— В том-то и дело, что пока еще не все известно, — говорю опять как можно спокойнее. — Вот, скажем, почему вы надумали с Камиловым напасть на «Бирюзу»? Как все происходило? Это была его идея?
Красивые глаза Завьяловой еще больше темнеют.
— При чем тут Эдик? Он — хороший парень! — запальчиво взрывается она и тут же умолкает, сообразив, что допустила промашку, признав свое знакомство с ним.
Удивительно! И она еще покрывает Камилова… Хотя… Как говорила Изотова: «Видели бы вы его!» Смазлив, что верно, то верно… Однако неужели Завьялова ничего не знает об Изотовой?.. Вот ненормальная! Ей бы, действительно, в театре играть, а не в тюрьму лезть.
— Хороший парень? — спрашиваю сердито. — А, не задумываясь, стреляет в неповинных людей.
Завьялова в замешательстве замирает на стуле.
— Это уж у него так получилось в магазине. Он не хотел… — говорит она враз осевшим голосом. — Он что, кого-нибудь там…